и с ума не сходил в сучане о ком это
Памяти Пастернака
Памяти Б. Л. Пастернака
Галич об этом вспоминал так: «. Это был, как я теперь понимаю, мой первый и последний открытый концерт, на который даже продавались билеты.
Глубокоуважамый Александр Аркадьевич!
От имени общественности Дома учёных и Картинной галереи Новосибирского Научного Центра выражаем Вам глубокую признательность за Ваше патриотическое, высоко-гражданственное искусство.
Это сочинение подписали два солидных мужа Председатель коллегии Дома ученых, член-корреспондент АН СССР такой-то и Директор Картинной галереи такой-то.
Как отдаёт советским смрадом.
Все, конечно, знают и помнят чтение Владимиром Высоцким, как говорится, на разрыв аорты стихотворения «Гамлет» в одноименном спектакле театра на Таганке.
«Памяти Б. Л. Пастернака ( » Как гордимся мы, современники, что он умер в своей постели. » ) несколько слов о похоронах Пастернака в начале июня 1960 года. Вообще-то это большая отдельная тема, по которой в музее есть много материалов, в том числе, редкие фотографии. Хочется только напомнить, что на кладбище, несмотря на поторапливания переодетых в штатское кагэбистов, народ долго не расходился. У открытой могилы незапланированно выступил друг поэта профессор МГУ В. Ф. Асмус, после которого вышел вперед артист Николай Голубенцев и со словами «Над свежей могилой поэта должны звучать его стихи» прочёл стихотворение «О, знал бы я, что так бывает. «. Из толпы несколько человек выкрикнули: «Миша, прочитай стихи». Михаил Константинович Поливанов, также как и его родители, много лет общался с поэтом. Михаил хорошо знал его творчество. Мишина тёща Марина Казимировна Баранович, давнишняя знакомая Пастернака, перепечатывала на машинке в течение более 10 лет рукопись романа «Доктор Живаго», за что её вызывали в КГБ и даже забирали эту самую машинку. Миша присутствовал на нескольких авторских читках романа и имел некоторое отношение к нобелевской истории поэта.
Так вот Поливанов сразу после Голубенцева прочёл «Гамлета»:
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далёком отголоске
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идёт другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
О Мише Поливанове я как-нибудь напишу отдельно, так как мы с ним в конце сороковых-начале пятидесятых годов прошлого века учились в МЭИ в одной группе и общались, а перед моим отъездом в Америку и незадолго до его смерти встретились после большого перерыва. Я побывал у него в профессорском доме МГУ, и много узнал о нём, о его научной деятельности и творчестве, о его встречах с Б. Л. Пастернаком и Н. Я. Мандельштам, о его семье ( в частности, о том, что он внук репрессированного коммунистами философа и выдающегося деятеля искусств Г. Г. Шпета ).
его рабочем кабинете ) и несколько раз у могилы. Последний раз я подождал, когда все уйдут с переделкинского кладбища, и спел поэту его стихи и как бы попращался с ним. Впереди была Америка. Теперь в Вашингтоне на Аллее русских поэтов посажено памяти его дерево, к которому можно всегда прийти и как бы пообщаться с поэтом. Такая встреча была, например, 30 мая 2003 года, в очередную годовщину со дня его смерти.
Вот это стихотворение-песня с эпиграфом из Пастернака, который готовил себя к смерти наряду со стихотворением «Август» и такими строками:
Насторожившись, начеку
У входа в чащу,
Щебечет птичка на суку
Она щебечет и поёт
В преддверьи бора,
Как бы оберегая вход
В лесные норы.
Лесного лога,
Готово будущее мне
Верней залога.
Б. Пастернак. «За поворотом». 1958.
Под сосною цветы подсыхают.
И щебечет она,
Весела и вольна
Птичка та, что страданий не знает.
Что звучат средь ветвей, не смолкая.
И легла на пруды,
На гладь тёмной воды
Тень восторженная и шальная.
Где не слышится спор,
Где огромный простор,
Где душа, вознесясь, отдыхает.
28 мая 1975 года на радио «Свобода», где с августа 1974 года появилась новая рубрика «У микрофона Александр Галич», Александр Аркадьевич рассказывал о своём посещении могилы Пастернака весной 1974 года и о встречах с поэтом. По его словам, однажды Борис Леонидович ему сказал: «Вы знаете, поэты или умирают при жизни, или не умирают никогда».
Заключая свой рассказ, Галич произнёс: «БОРИС ЛЕОНИДОВИЧ НЕ УМРЁТ НИКОГДА».
И с ума не сходил в сучане о ком это
(Полное собрание стихов и песен)
«НЕ ГРУСТИ! Я ВСЕГО ЛИШЬ НАВЕК УЕЗЖАЮ…»
Трудно писать о поэте, которого не просто любишь, но чьи произведения оказали столь сильное влияние на всю твою жизнь. Еще труднее, если знаешь, что тебе вряд ли удастся свое преклонение перед талантом разложить на профессионально-аналитические составляющие. Да и нужно ли это? Ведь о Галиче – гражданине, поэте, барде, драматурге, актере – уже написаны десятки статей, написаны людьми, близко и хорошо знавшими Александра Аркадьевича, любившими его, написаны искренне и профессионально. Так стоит ли непременно искать еще не сказанные слова? Не лучше ли перелистать страницы журналов и книг и вспомнить те строки, которые наиболее точно, и многосторонне оценивают творчество поэта? И дают портрет его самого – нашего Галича…
В Галиче поистине сочетался чеховский идеал человеческой красоты: «и душа, и лицо, и одежда». Его глубоко укорененный И поразительно естественный артистизм сказывался во всем: в быту, в творчестве, в отношении к людям. Всякая дисгармония, касалось ли это этики или эстетики, вызывала в нем мучительное страдание. Мне кажется, что именно это качество его души и характера в конце концов привело этого чистого артиста, поэта, певца в ряды нашего демократического движения. Чуткое к несчастьям «униженных и оскорбленных» сердце Александра Галича не могло спокойно выносить того надругательства над Совестью Человека, которое безраздельно властвует в его стране. Долгим и непростым был путь этого художника от невинных комедий и остроумных скетчей до песен и поэм протеста, исполненных пафоса гнева и боли, от респектабельного положения в официальном Совете писателей до жизненно опасного членства в Комитете Прав Человека, возглавленного в те поры Андреем Сахаровым, с которым Галича до конца жизни связывала самая сердечная дружба. Но тем значительнее и выше прозревается нам сейчас его высокая судьба. Владимир Максимов. («Они и мы», «Континент» #23)
Давние знакомые и приятели, слушая песни, поражались: откуда у этого потомственного интеллигента, прослывшего эстетом и снобом, этот язык, все это новое мироощущение? В каких университетах изучал он диалекты и жаргоны улиц, задворок, шалманов, забегаловок, говоры канцелярий, лагерных пересылок, столичных и переферийных дешевых рестораций? Но и самые взыскательные мастера литературы говорили, что этот язык Галича – шершавая поросль, вызревающая чаще на асфальте, чем на земле, – в песнях обретает живую силу поэзии. Корней Иванович Чуковсий целый вечер слушал его, просил еще и еще, вопреки правилам строгого трезвенника сам поднес певцу коньяку, а в заключение подарил свою книгу, надписав: «Ты, Моцарт, – Бог, и сам того не знаешь!»
Лев Копелев («Памяти Александра Галича» – «Континент» #16)
Мечта Галича «МЫ ПОИМЕННО ВСПОМНИМ ВСЕХ КТО ПОДНЯЛ РУКУ» за исключение Пастернака из Союза Писателей до сих пор явью не стала
Александр Галич
Памяти Б.Л.Пастернака
Исполняет Александр Галич
 |
Кто поднял руку
Я готовил передачу, которую полагал начать рассказом о цикле Александра Галича «Литераторские мостки», названном так по имени участка на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге. Начну с песни без названия («Вот пришли и ко мне седины. »). Когда Галич перечисляет Бабеля, Марину, которая «захлебнулась в петле» и «чайника в зоне», кричавшего о Федре, то понятно, кто имеется в виду. Упоминание о Мандельштаме и о Цветаевой имеется и в другой песне – «Памяти Пастернака»: «Он не мылил петли в Елабуге и с ума не сходил в Сучане». Елабуга – место самоубийства Цветаевой. А городок Сучан возник вокруг рудника, расположенного на дальневосточной реке Сучан. В 1930-е годы он был переименован в Гамарник (по имени героя Гражданской войны Яна Гамарника), но после того, как герой был репрессирован, вернулось прежнее название. После событий на острове Даманском в 1972 году город был переименован в Партизанск. Именно здесь, неподалеку от Владивостока, в лагере, который тоже назывался Сучан, в 1938 году погиб сошедший с ума Осип Мандельштам. И еще. В песне Галича описание процедуры исключения Бориса Леонидовича Пастернака из Союза писателей, завершается строчками: «Мы не забудем этот смех и эту скуку, мы поименно вспомним всех, кто поднял руку. »
То есть обязательно вспомним тех, кто проголосовал тогда за исключение. Надо сказать, что «угроза», или, если хотите, пророчество Галича оказалось нереализованным. По крайней мере – нереализованным в полном объеме. Я обнаружил немало публикаций с упоминанием некоторых фамилий из тех, кто «поднял руку», но полного списка, видимо, не опубликовал пока никто. Разве что где-то в интернете я нашел ссылку на статью В. Батшева в журнале «Литературный европеец», выходящем в Германии под его, Батшева, редакцией, мол, он обнародовал наиболее полный список. Однако, установив непосредственный контакт с самим Батшевым, я наткнулся на нежелание сотрудничать. Как бы там ни было, пусть этот отказ останется на совести г-на Батшева, а мы попытаемся воспользоваться источниками, доступными в интернете, и восстановить наиболее полно список участников тех трагических событий.
27 октября состоялось второе заседание – совместное заседание президиума правления Союза писателей СССР, бюро оргкомитета Союза писателей РСФСР и президиума правления московского отделения Союза писателей. Присутствовало 42 человека – все члены этих организаций и плюс 19 членов ревизионной комиссии, то есть всего – 61 человек. Председательствовал Николай Тихонов, кстати, друг Пастернака. Да-да. Друг. Докладывал Георгий Марков. Выступило в прениях 29 человек. Из числа участников известны следующие фамилии: помимо Тихонова и Маркова, а также Михалкова, Грибачева, Анисимова и Шагинян, участвовавших в прошлом заседании, зарегистрировано участие Леонида Соболева, Галины Николаевой, Веры Пановой, Василия Ажаева, Николая Чуковского, Сергея Антонова, Наири Зарьяна, Юрия Смолича, Сергея Кирсанова, Валентина Катаева, Александра Прокофьева, Ираклия Абашидзе, Ал. Твардовского, Константина Ваншенкина, Николая Рыленкова и Сергея Смирнова. Правда, та же докладная записка обращает внимание на то, что «поэт Кирсанов, в свое время превозносивший Пастернака, не высказал своего отношения к обсуждавшемуся вопросу», что можно расценить как акт чуть ли не героизма. Твардовский, Ваншенкин, Рыленков и Смирнов, по свидетельствам очевидцев, выходили из зала, ходили в буфет, сидели в коридоре, словом, находиться в этом зале явно не могли. Отчеты также скрупулезно зафиксировали имена тех, кто не пришел. По болезни (истинной или мнимой – неведомо) на заседание не явились Николай Корнейчук, Михаил Шолохов, Борис Лавренев, Федор Гладков, Самуил Маршак, Павло Тычина. В загранкомандировках очень удачно оказались Микола Бажан, Александр Чаковский и, как всегда, Илья Эренбург. Алексей Сурков и Михаил Исаковский находились на лечении в санатории, на занятость служебными делами сослался Вилис Лацис, без указания причин отсутствовали Леонид Леонов и Радий Погодин, и демонстративно сказался больным друг Пастернака Вс. Иванов. Впрочем, их неявка ровным счетом ничего не изменила. В решении говорилось: «Учитывая политическое и моральное падение Б. Пастернака, его предательство по отношению к советскому народу, к делу социализма, мира, прогресса, оплаченное Нобелевской премией в интересах разжигания войны, президиум правления Союза писателей СССР, бюро оргкомитета Союза писателей РСФСР и президиум правления Московского отделения Союза писателей РСФСР лишают Б. Пастернака звания советского писателя, исключают его из числа членов Союза писателей СССР». Заседание, говорят, тянулось чуть ли не целый день. Ваншенкин вспоминает также, что заведующий. отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпов очень волновался, поскольку далеко не все участники поддерживали идею исключения, и в какой-то момент он даже пригласил некоторых в свой кабинет, покидая который все приглашенные уже разделяли мнение Поликарпова.
Что же касается Бориса Слуцкого, то его, оказывается, предварительно вызывали в ЦК и угрожали лишением партбилета (что для него, фронтовика, было бы моральной катастрофой), а еще угрожали отлучением от литературы. И перед угрозами он сломался. Впоследствии Слуцкий говорил, что «сработал механизм партийной дисциплины». Его выступление было самым коротким, всего пятнадцать строчек, но он при этом взошел на свою позорную Голгофу, а впоследствии написал:
Уменья нет сослаться на болезнь,
Таланту нет не оказаться дома,
Приходится, перекрестившись, лезть
В такую грязь, где не бывать другому.
И с ума не сходил в сучане о ком это
В песне Галича описание процедуры исключения Бориса Леонидовича Пастернака из Союза Писателей, завершается хлесткими угрожающими строчками: «Мы не забудем этот смех и эту скуку, мы поименно вспомним всех, кто поднял руку. » То есть обязательно вспомним тех, кто проголосовал тогда за исключение. Надо сказать, что угроза, или, если хотите, пророчество Галича оказалось нереализованным. По крайней мере – нереализованным в полном объеме. Я в своих поисках обнаружил немало публикаций с упоминанием некоторых фамилий из тех, кто «поднял руку», но полного списка, видимо, не опубликовал пока никто. Разве что где-то в интернете я нашел ссылку на статью В.Батшева в журнале «Литературный европеец», выходящем в Германии под его, Батшева, редакцией, мол, он обнародовал наиболее полный список. Однако, установив непосредственный контакт с самим Батшевым, я наткнулся на полное нежелание сотрудничать. Более того, отказ «поделиться» этим, вроде бы, уже опубликованным списком, был сформулирован в довольно грубой форме, что тем более непонятно. Как бы там ни было, пусть этот отказ останется на совести г-на Батшева, а мы попытаемся воспользоваться источниками, доступными в интернете, и восстановить наиболее полно список участников тех трагических событий, опираясь на собственные силы.
Итак, во-первых, стоит отметить, что писательских заседаний, посвященных исключению Пастернака, было не одно, а целых три. Первое называлось «Собрание партийной группы Правления СП СССР «О действиях члена Союза писателей СССР Б.Л. Пастернака, несовместимых со званием советского писателя». Оно состоялось 25 октября 1958 года и собрало 45 человек, коммунистов, из которых в об-суждении участвовало – 30. Известны имена 15-ти. Это: Ник.Грибачев, Лев Ошанин, Мариэтта Шагинян, Сергей Михалков, Александр Яшин, Сергей Сартаков, Иван Анисимов, Сергей Герасимов, Вадим Кожевников, Анат.Софронов, Вс.Кочетов, Галина Караваева, критик Владимир Ермилов (доносивший в свое время на Платонова и громивший Эренбурга), еще один критик и доносчик Николай Лесючевский и небезызвестный Мирзо Турсун-Задэ. Из записки отдела культуры ЦК КПСС : «Единодушное мнение всех выступавших сводилось к тому, что Пастернаку не может быть места в рядах советских писателей. Однако в ходе прений некоторые товарищи высказывали мнение о том, что Пастернака не следует исключать из членов Союза писателей немедленно, так как это будет использовано международной реакцией в ее враждебной работе против нас. Эту точку зрения особенно активно отстаивал тов. Грибачев. Он говорил о том, что исключению Пастернака из Союза писателей должно предшествовать широкое выступление советской общественности на страницах печати. Решение Союза писателей об исключении Пастернака из своих рядов должно явиться выполнением воли народа. Позиция тов. Грибачева была поддержана писателями Л. Ошаниным, М. Шагинян, С. Михалковым, А. Яшиным, С. Сартаковым, И. Анисимовым, С. Герасимовым и некоторыми другими. С.А. Герасимов заявил, что «надо дать просто выход народному мнению на страницах широкой печати». В выступлениях тт. Грибачева и Михалкова была высказана мысль о высылке Пастернака из страны. Их поддержала М. Шагинян. Многие выступавшие в прениях товарищи резко критиковали Секретариат Правления Союза писателей и, в частности, тов. Суркова. По отношению к Пастернаку Секретариат проявлял либерализм, говорил А. Софронов, и в то же время тов. Сурков всячески унижал первого писателя мира тов. Шолохова. В результате широкого обмена мнениями партийная группа приняла единодушное решение вынести на обсуждение Президиума Правления Союза писателей резолюцию об исключении Пастернака из членов Союза писателей СССР.»
27 октября состоялось второе заседание – совместное заседание Президиума Правления Союза писателей СССР, бюро Оргкомитета Союза писателей РСФСР и Президиума Правления Московского отделения Союза писателей. Присутствовало 42 человека – все члены этих организаций и плюс 19 членов ревизионной комиссии, то есть всего – 61 человек. Председательствовал Николай Тихонов, кстати, друг Пастернака. Да-да. Друг. Докладывал Георгий Марков. Выступило в прениях 29 человек. Из числа участников известны следующие фамилии: помимо Тихонова и Маркова, а также Михалкова, Грибачева, Анисимова и Шагинян, участвовавших в прошлом заседании, зарегистрировано участие Леонида Соболева, Галины Николаевой, Веры Пановой, Василия Ажаева, Николая Чуковского, Сергея Антонова, Наири Зарьяна, Юрия Смолича, Сергея Кирсанова, Валентина Катаева, Александра Прокофьева, Ираклия Абашидзе, Ал. Твардовского, Константина Ваншенкина, Николая Рыленкова и Сергея Смирнова. Правда, та же докладная записка обращает внимание на то, что «поэт Кирсанов, в свое время превозносивший Пастернака, не высказал своего отношения к обсуждавшемуся вопросу», что с точки зрения сегодняшней можно расценить, как акт чуть ли не героизма. Не знаю уж, как можно расценить поведение Твардовского, Ваншенкина, Рыленкова и Смирнова, которые, по свидетельствам очевидцев, выходили из зала, ходили в буфет, сидели в коридоре, словом, находиться в этом зале явно не могли. Отчеты также скрупулезно зафиксировали имена тех, кто НЕ ЯВИЛСЯ. Так, по болезни (истинной или мнимой – неведомо) на заседание не явились Николай Корнейчук, Мих. Шолохов, Борис Лавренев, Федор Гладков, Самуил Маршак, Павло Тычина. В загранкомандировках очень удачно оказались Микола Бажан, Александр Чаковский и, как всегда, Илья Эренбург. Алексей Сурков и Михаил Исаковский находились на лечении в санатории, на занятость служебными делами сослался Вилис Лацис, без указания причин отсутствовали Леонид Леонов и Радий Погодин, и демонстративно сказался больным личный друг Пастернака Вс. Иванов. Впрочем, их неявка ровным счетом ничего не изменила. В решении говорилось: «Учитывая политическое и моральное падение Б. Пастернака, его предательство по отношению к советскому народу, к делу социализма, мира, прогресса, оплаченное Нобелевской премией в интересах разжигания войны, Президиум Правления Союза писателей СССР, бюро Оргкомитета Союза писателей РСФСР и Президиум Правления Московского отделения Союза писателей РСФСР лишают Б. Пастернака звания советского писателя, исключают его из числа членов Союза писателей СССР.» Подпись под докладной запиской: Зав. Отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпов. Заседание, говорят, тянулось чуть ли не целый день. Ваншенкин вспоминает также, что этот самый Поликарпов очень волновался, поскольку далеко не все участники поддерживали идею исключения, и в какой-то момент он даже пригласил некоторых в свой кабинет, покидая который все приглашенные уже разделяли мнение Поликарпова.
Было и третье заседание, состоявшееся 31 октября, то есть еще через 4 дня – общемосковское собрание писателей. После прочтения стенограммы этого собрания писатель Виктор Платонович Некрасов написал: «Прошло без малого 30 лет, а в памяти осталось общее чувство стыда, который нас всех тогда охватил. А из деталей – что председательствовал на собрании вроде бы приличный С.С. Смирнов и вы-ступал всеми нами любимый Борис Слуцкий, который потом всю жизнь каялся. Сейчас же передо мной полная картина – мерзкая, тошнотворная, которую, как это ни противно, но требуется восстановить. Начну с того, что С.С. Смирнов не просто вел собрание, а выступил с достаточно пространным докладом о предательстве Пастернака, а за ним выступили еще 13 человек, каждый из которых считал своим долгом напирать на это слово – «предатель»! Я перечислю имена этих людей: Лев Ошанин, Константин Зелинский, Валерия Герасимова, Виктор Перцов, Александр Безыменский, Анатолий Софронов, Сергей Антонов, Галина Николаева, Владимир Солоухин, Сергей Баруздин, Леонид Мартынов, Борис Полевой. И еще столько же записались, как сообщил собранию Смирнов, но за поздним временем выступить всем не удалось. Это ни в коей степени их не обеляет, так как – я думаю – они говорили бы, дай им трибуну, то же, что и предыдущие ораторы, то есть постыдные мерзости. Я их имена тоже перечислю: Евгений Долматовский, Сергей Васильев, Михаил Луконин, Галина Серебрякова, Павел Богданов, Павел Арский, Павел Лукницкий, Семен Сорин, Вера Инбер, Нина Амегова, Владимир Дудинцев, Раиса Азарх, Давид Кугультинов. Страна должна знать своих героев!» К.ц. Но раз уж страна должна их знать, то добавим со ссылкой на статью Р.Банчукова из Германии («Четыре судьбы»), что на это собрание не пришли Паустовский и Каверин, а Эренбург и Евтушенко во время голосования ушли из зала. Это был поступок, на который непросто было решиться!
Что же касается Бориса Слуцкого, то его, оказывается, предварительно вызывали в ЦК и угрожали лишением партбилета (что для него, фронтовика, было бы моральной катастрофой, а еще угрожали отлучением от литературы. И перед угрозами он сломался. Впоследствии Слуцкий говорил, что «сработал механизм партийной дисциплины». Его выступление было самым коротким, всего пятнадцать строчек, но он при этом взошел на свою позорную Голгофу, а впоследствии написал:
Уменья нет сослаться на болезнь,
Таланту нет не оказаться дома,
Приходится, перекрестившись, лезть
В такую грязь, где не бывать другому.
Я хочу подчеркнуть, что назвал фамилии всех причастных и непричастных к исключению Пастернака вовсе не для того, чтобы кого-то осудить, а кого-то восславить. Мы, в отличие от Галича, не судьи, еще неизвестно, как мы сами повели бы себя в подобных обстоятельствах, мы просто реализуем его пророчество и вспоминаем тех, кто «поднял руку». А уж кто был при этом мучеником, а кто – мучителем, судить не нам. Трудное это дело, особенно сейчас, полвека спустя, когда описанные события уже стали историей.
В передаче звучит также одна из любимых мною песен: «Песня о последней правоте». Формально она не входит в цикл «Литераторские мостки», но для меня она с ним внутренне безусловно связана. Поскольку она не относится к числу известных, приведу ее текст:
Подстилала удача соломки,
Охранять обещала и впредь,
Только есть на земле Миссалонги,
Где достанется мне умереть!
Где, уже не пижон, и не барин,
Ошалев от дорог и карет,
Я от тысячи истин, как Байрон,
Вдруг поверю, что истины нет!
Будет серый и скверный денечек,
Небо с морем сольются в одно.
И приятель мой, плут и доносчик,
Подольет мне отраву в вино!
Упадет на колени тетрадка,
И глаза мне затянет слюда,
Я скажу: «У меня лихорадка,
Для чего я приехал сюда?!»
А приятель, всплакнув для порядка,
Перейдет на возвышенный слог
И запишет в дневник: «Лихорадка».
Он был прав, да простит его Бог!
Current Mood: 
calm
Ежемесячная газета «ИНФОРМПРОСТРАНСТВО»
|
Александр Дов
Кто поднял руку
Я готовил передачу, которую полагал начать рассказом о цикле Александра Галича «Литераторские мостки», названном так по имени участка на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге. Начну с песни без названия («Вот пришли и ко мне седины. »). Когда Галич перечисляет Бабеля, Марину, которая «захлебнулась в петле» и «чайника в зоне», кричавшего о Федре, то понятно, кто имеется в виду. Упоминание о Мандельштаме и о Цветаевой имеется и в другой песне – «Памяти Пастернака»: «Он не мылил петли в Елабуге и с ума не сходил в Сучане». Елабуга – место самоубийства Цветаевой. А городок Сучан возник вокруг рудника, расположенного на дальневосточной реке Сучан. В 1930-е годы он был переименован в Гамарник (по имени героя Гражданской войны Яна Гамарника), но после того, как герой был репрессирован, вернулось прежнее название. После событий на острове Даманском в 1972 году город был переименован в Партизанск. Именно здесь, неподалеку от Владивостока, в лагере, который тоже назывался Сучан, в 1938 году погиб сошедший с ума Осип Мандельштам. И еще. В песне Галича описание процедуры исключения Бориса Леонидовича Пастернака из Союза писателей, завершается строчками: «Мы не забудем этот смех и эту скуку, мы поименно вспомним всех, кто поднял руку. »
То есть обязательно вспомним тех, кто проголосовал тогда за исключение. Надо сказать, что «угроза», или, если хотите, пророчество Галича оказалось нереализованным. По крайней мере – нереализованным в полном объеме. Я обнаружил немало публикаций с упоминанием некоторых фамилий из тех, кто «поднял руку», но полного списка, видимо, не опубликовал пока никто. Разве что где-то в интернете я нашел ссылку на статью В. Батшева в журнале «Литературный европеец», выходящем в Германии под его, Батшева, редакцией, мол, он обнародовал наиболее полный список. Однако, установив непосредственный контакт с самим Батшевым, я наткнулся на нежелание сотрудничать. Как бы там ни было, пусть этот отказ останется на совести г-на Батшева, а мы попытаемся воспользоваться источниками, доступными в интернете, и восстановить наиболее полно список участников тех трагических событий.
Итак, во-первых, стоит отметить, что писательских заседаний, посвященных исключению Пастернака, было не одно, а целых три. Первое называлось «Собрание партийной группы правления СП СССР «О действиях члена Союза писателей СССР Б.Л. Пастернака, несовместимых со званием советского писателя». Оно состоялось 25 октября 1958 года и собрало 45 коммунистов, из которых в обсуждении участвовало 30. Известны имена 15-ти. Это: Ник. Грибачев, Лев Ошанин, Мариэтта Шагинян, Сергей Михалков, Александр Яшин, Сергей Сартаков, Иван Анисимов, Сергей Герасимов, Вадим Кожевников, Мирзо Турсун-Задэ, Анат. Софронов, Вс. Кочетов, Галина Караваева, критик Владимир Ермилов (доносивший в свое время на Платонова и громивший Эренбурга), еще один критик и доносчик Николай Лесючевский. Из записки отдела культуры ЦК КПСС: «Единодушное мнение всех выступавших сводилось к тому, что Пастернаку не может быть места в рядах советских писателей. Однако в ходе прений некоторые товарищи высказывали мнение о том, что Пастернака не следует исключать из членов Союза писателей немедленно, так как это будет использовано международной реакцией в ее враждебной работе против нас. Эту точку зрения особенно активно отстаивал тов. Грибачев. Он говорил о том, что исключению Пастернака из Союза писателей должно предшествовать широкое выступление советской общественности на страницах печати. Решение Союза писателей об исключении Пастернака из своих рядов должно явиться выполнением воли народа. Позиция тов. Грибачева была поддержана писателями Л. Ошаниным, М. Шагинян, С. Михалковым, А. Яшиным, С. Сартаковым, И. Анисимовым, С. Герасимовым и некоторыми другими. С.А. Герасимов заявил, что «надо дать просто выход народному мнению на страницах широкой печати». В выступлениях тт. Грибачева и Михалкова была высказана мысль о высылке Пастернака из страны. Их поддержала М. Шагинян. Многие выступавшие в прениях товарищи резко критиковали секретариат правления Союза писателей и, в частности, тов. Суркова. По отношению к Пастернаку «секретариат проявлял либерализм», говорил А. Софронов, и в то же время «тов. Сурков всячески унижал первого писателя мира тов. Шолохова». В результате широкого обмена мнениями партийная группа приняла единодушное решение вынести на обсуждение президиума правления Союза писателей резолюцию об исключении Пастернака из членов Союза писателей СССР».
27 октября состоялось второе заседание – совместное заседание президиума правления Союза писателей СССР, бюро оргкомитета Союза писателей РСФСР и президиума правления московского отделения Союза писателей. Присутствовало 42 человека – все члены этих организаций и плюс 19 членов ревизионной комиссии, то есть всего – 61 человек. Председательствовал Николай Тихонов, кстати, друг Пастернака. Да-да. Друг. Докладывал Георгий Марков. Выступило в прениях 29 человек. Из числа участников известны следующие фамилии: помимо Тихонова и Маркова, а также Михалкова, Грибачева, Анисимова и Шагинян, участвовавших в прошлом заседании, зарегистрировано участие Леонида Соболева, Галины Николаевой, Веры Пановой, Василия Ажаева, Николая Чуковского, Сергея Антонова, Наири Зарьяна, Юрия Смолича, Сергея Кирсанова, Валентина Катаева, Александра Прокофьева, Ираклия Абашидзе, Ал. Твардовского, Константина Ваншенкина, Николая Рыленкова и Сергея Смирнова. Правда, та же докладная записка обращает внимание на то, что «поэт Кирсанов, в свое время превозносивший Пастернака, не высказал своего отношения к обсуждавшемуся вопросу», что можно расценить как акт чуть ли не героизма. Твардовский, Ваншенкин, Рыленков и Смирнов, по свидетельствам очевидцев, выходили из зала, ходили в буфет, сидели в коридоре, словом, находиться в этом зале явно не могли. Отчеты также скрупулезно зафиксировали имена тех, кто не пришел. По болезни (истинной или мнимой – неведомо) на заседание не явились Николай Корнейчук, Михаил Шолохов, Борис Лавренев, Федор Гладков, Самуил Маршак, Павло Тычина. В загранкомандировках очень удачно оказались Микола Бажан, Александр Чаковский и, как всегда, Илья Эренбург. Алексей Сурков и Михаил Исаковский находились на лечении в санатории, на занятость служебными делами сослался Вилис Лацис, без указания причин отсутствовали Леонид Леонов и Радий Погодин, и демонстративно сказался больным друг Пастернака Вс. Иванов. Впрочем, их неявка ровным счетом ничего не изменила. В решении говорилось: «Учитывая политическое и моральное падение Б. Пастернака, его предательство по отношению к советскому народу, к делу социализма, мира, прогресса, оплаченное Нобелевской премией в интересах разжигания войны, президиум правления Союза писателей СССР, бюро оргкомитета Союза писателей РСФСР и президиум правления Московского отделения Союза писателей РСФСР лишают Б. Пастернака звания советского писателя, исключают его из числа членов Союза писателей СССР». Заседание, говорят, тянулось чуть ли не целый день. Ваншенкин вспоминает также, что заведующий. отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпов очень волновался, поскольку далеко не все участники поддерживали идею исключения, и в какой-то момент он даже пригласил некоторых в свой кабинет, покидая который все приглашенные уже разделяли мнение Поликарпова.
Было и третье заседание, состоявшееся 31 октября, то есть еще через 4 дня – общемосковское собрание писателей. После прочтения стенограммы этого собрания писатель Виктор Платонович Некрасов написал: «Прошло без малого 30 лет, а в памяти осталось общее чувство стыда, который нас всех тогда охватил. А из деталей – что председательствовал на собрании вроде бы приличный С.С. Смирнов и выступал всеми нами любимый Борис Слуцкий, который потом всю жизнь каялся. Сейчас же передо мной полная картина – мерзкая, тошнотворная, которую, как это ни противно, но требуется восстановить. Начну с того, что С.С. Смирнов не просто вел собрание, а выступил с достаточно пространным докладом о предательстве Пастернака, а за ним выступили еще 13 человек, каждый из которых считал своим долгом напирать на это слово – «предатель»! Я перечислю имена этих людей: Лев Ошанин, Константин Зелинский, Валерия Герасимова, Виктор Перцов, Александр Безыменский, Анатолий Софронов, Сергей Антонов, Галина Николаева, Владимир Солоухин, Сергей Баруздин, Леонид Мартынов, Борис Полевой. И еще столько же записались, как сообщил собранию Смирнов, но за поздним временем выступить всем не удалось. Это ни в коей степени их не обеляет, так как – я думаю – они говорили бы, дай им трибуну, то же, что и предыдущие ораторы, то есть постыдные мерзости. Я их имена тоже перечислю: Евгений Долматовский, Сергей Васильев, Михаил Луконин, Галина Серебрякова, Павел Богданов, Павел Арский, Павел Лукницкий, Семен Сорин, Вера Инбер, Нина Амегова, Владимир Дудинцев, Раиса Азарх, Давид Кугультинов. Страна должна знать своих героев!». Но раз уж страна должна их знать, то добавим со ссылкой на статью Р. Банчукова из Германии («Четыре судьбы»), что на это собрание не пришли Паустовский и Каверин, а Эренбург и Евтушенко во время голосования ушли из зала. Это был поступок, на который непросто было решиться!
Что же касается Бориса Слуцкого, то его, оказывается, предварительно вызывали в ЦК и угрожали лишением партбилета (что для него, фронтовика, было бы моральной катастрофой), а еще угрожали отлучением от литературы. И перед угрозами он сломался. Впоследствии Слуцкий говорил, что «сработал механизм партийной дисциплины». Его выступление было самым коротким, всего пятнадцать строчек, но он при этом взошел на свою позорную Голгофу, а впоследствии написал:
Уменья нет сослаться на болезнь,
Таланту нет не оказаться дома,
Приходится, перекрестившись, лезть
В такую грязь, где не бывать другому.