имеют ли собаки разум
Интересные факты об интеллекте собак (11 фото)
Они могут быть не в состоянии решить линейное уравнение (как и некоторые люди, которые спали на уроках алгебры), но они понимают больше, чем вы думаете. Появляется всё больше научных исследований об интеллекте собак, о том, что они думают, и о том, как они интерпретируют окружающий мир. Хотя мы, возможно, никогда не узнаем абсолютно всё об интеллекте собак, достигнутый нами значительный прогресс позволил лучше понять этих замечательных животных. Вот десять интересных фактов об интеллекте собак.
10. Собаки тоже могут страдать от депрессии и тревоги
Каждый раз, когда вы видите собаку на видео в Facebook (или у вас есть собственный комок энергии), вы думаете, что она готова веселиться в любой момент. Тем не менее, собаки могут страдать от депрессии и тревоги, как и люди. Собаки могут быть полезны для человека во многих отношениях в плане психического здоровья, но эти пушистые спутники жизни тоже могут испытывать трудности.
Их депрессию могут вызывать те же факторы, которые выбьют из колеи любого человека, например, появление кого-то нового в семье или уход из неё кого-то привычного. Симптомы депрессии у собак примерно такие же, как и у людей. Они могут лишиться аппетита, стать неактивными, потерять интерес к своим любимым занятиям и уйти в себя.
9. Собаки обрабатывают запах лучше, чем вы думаете
Мозг собаки специализируется на выявлении запахов, поэтому собаки полагаются на нос, когда дело касается понимания мира вокруг них. Процент клеток мозга собаки, используемых для анализа запахов, в сорок раз больше, чем у человека. Поскольку нос собаки специально приспособлен для того, чтобы функционировать лучше, чем нос человека, он обладает множеством преимуществ, которых у нас нет. У собак есть возможность вдыхать и выдыхать воздух одновременно. Цель этого процесса состоит в том, чтобы создать постоянную циркуляцию воздуха, в то время как у людей есть возможность только вдыхать или выдыхать за раз.
8. Собаки могут считывать выражения нашего лица, как и другие люди
Если вы выглядите грустным, к вам может подойти другой человек и заговорить с вами в попытке подбодрить. Собаки могут дать подобную реакцию на выражение лица человека. Если вы улыбнётесь собаке, она поймёт, что вы счастливы, и, вероятно, улыбнётся вам по-своему. Они могут более откровенно показывать признаки того, что они счастливы, подпрыгивая, виляя хвостом или бегая по квартире, как ненормальные.
Факты свидетельствуют о том, что собаки чувствительны к эмоциональным сигналам, передаваемым человеческим лицом, и даже чувствуют учащённое сердцебиение, когда человек зол, напуган или счастлив. Исследования также показывают, что собаки обладают теми же навыками социального распознавания, что и младенцы в возрасте от 6 месяцев до 2 лет.
7. Собаки хотят сказать нам, что они думают, но не могут
Вероятно, очень сложно пытаться сказать кому-то что-то, когда вы просто не умеете говорить. Это как в случае с языковым барьером, когда вы надеетесь, что ваша странная комбинация движений рук заставит кого-то понять, что вы пытаетесь сказать. Это повседневная реальность собак. Они хотят поговорить с нами, но не могут.
Собаки не могут произносить слова, но они могут общаться с нами. Они делают это с помощью различных методов языка тела, которые могут дать нам огромное количество информации о том, что они думают. Если мы знаем, на что обратить внимание. Например, если собака вертит головой и постоянно облизывается, это говорит нам, что она нервничает. Если она лихорадочно виляет хвостом, мы точно знаем, что собака счастлива. Существует пять общих групп собачьих коммуникационных сигналов (боязнь, возбуждение, тревога, агрессия и умиротворение). Проблема, с которой мы сталкиваемся, заключается в том, что иногда они общаются с нами настолько тонко, что мы не понимаем, что именно они говорят. Я предполагаю, что пока собаки не смогут найти способ поговорить с нами, мы всегда будем многого не знать о том, что они думают или чувствуют.
6. Собаки понимают, что вы говорите
Собаки могут быть не в состоянии сказать нам, что они думают, но это не значит, что они не могут понять, что говорим мы. Доктор Стэнли Корен, эксперт по собачьему интеллекту, говорит, что среднестатистическая собака может понимать около 165 слов и, возможно, больше с помощью тренировки. Собаки могут учить слова так же, как люди, они просто не могут ответить, и им остаётся лишь вилять хвостом, рычать или толкать нас, когда мы спрашиваем: «Гулять?»
Мозг собаки обрабатывает язык так же, как и мозг людей, причем правое полушарие имеет дело с эмоциями, а левое – со смыслом. Как дети, они узнают, что определённые звуки означают определённые вещи. Например, звучание слова «гулять» будет быстро ассоциироваться с прогулкой, если вы будете отправляться на улицу каждый раз, когда произносите это слово.
Ученые занялись исследованием собачьего ума и обнаружили немало интересного
Пес и сложный вопрос
Моя твоя отлично понимайт
Любой собачник с уверенностью скажет, что собаки прекрасно осознают смысл человеческой речи, способны улавливать даже малейшие ее нюансы и интонации, характеризующие настроение хозяина. Но все это оставалось в области умозрительных заключений, пока ученые не решили заняться данным вопросом всерьез. В 2014 году специалисты из Будапештского университета имени Лоранда Этвеша провели ряд исследований, результатом которых стала объемная и очень интересная статья в журнале Current Biology. Владельцы четвероногих питомцев оказались правы на все сто процентов, причем в процессе работы выяснились и другие любопытные подробности.
Умнее обезьян
Кстати, сходные исследования выявили и другие сюрпризы. Оказывается, собаки могут запоминать значение слов, вполне логично ассоциируя их с конкретными предметами. Например, американский бордер-колли по кличке Чейзер, который официально считается собакой с самым большим словарным запасом (как бы дико это ни звучало), знает 1022 понятия и обучается дальше. Происходит это так: хозяин кладет на коврик игрушки, которые Чейзер уже знает, и добавляет новую. Называет ее (предположим, слоник) и говорит: “Принеси”. Собака думает и приходит к выводу, что незнакомое слово — это новая игрушка. Причем в обычной ситуации Чейзер тоже безошибочно определяет, когда хозяин просит его принести куклу, когда машинку и так далее. И все тесты ученых пес проходил без единой ошибки. Что ни говори, а это самые настоящие чудеса.
Если сравнивать собаку и обезьяну, то в плане обучаемости псы “макакам”, конечно, проигрывают (шимпанзе может идентифицировать до 3 тысяч слов). А вот в коммуникативном плане собаки гораздо сообразительнее. Например, ни одна обезьяна не понимает смысла указующего жеста. Если собака правильно трактует его как сигнал посмотреть в ту сторону, куда указывает палец, и выполнит команду относительно того предмета, на который показал тренер, то шимпанзе смотрит лишь на саму руку, не понимая, чего от него хотят. Правда, многие ученые склонны считать такие проявления ума собак скорее адаптивными рефлексами. Ведь они существовали рядом с людьми тысячелетиями.
Осознание несовершенства
Отелло отдыхает
Исследователи из Калифорнийского университета в Сан-Диего адаптировали к собакам эксперимент, который был разработан для детей человека. Известно, что к шести месяцам они уже могут ревновать своих матерей к другим. По этому поводу проводили интересный эксперимент, когда матери нежничали с куклами, похожими на настоящих младенцев. Так вот, нечто подобное устроили в исполнении собак, игрушечных песиков и хозяев. Проявления были как под копирку: живые собаки, видя “измену” хозяина, начинали всячески привлекать его внимание, затем впадали в печаль, потом обижались и, в конце концов, пытались покусать или вообще порвать игрушку-разлучницу. Кстати, как тут не вспомнить, что по уровню интеллекта собак ставят на одну ступень с трехлетними детьми.
Физиологи из шведского Уппсальского университета опубликовали в журнале Scientific Reports любопытные результаты исследований, касающиеся некоторых аспектов взаимодействия между людьми и собаками. Оказывается, владельцы собак живут дольше и реже страдают от сердечно-сосудистых заболеваний, чем кошатники, люди, содержащие других животных, и те, у кого домашних питомцев нет вообще.
За 12 лет были проанализированы медицинские данные 3,4 миллиона человек в возрасте от 40 до 80 лет. Особенно сильно оздоровительный эффект был выражен среди одиноких собачников: у них вероятность смерти от проблем с сердцем и сосудами оказалась на 33% меньше, чем у остальных. Ученые считают, что тут играет роль сразу несколько факторов. Во-первых, владелец собаки, которую нужно выгуливать как минимум два раза в день, причем независимо от погодных условий, волей-неволей ведет более здоровый образ жизни, чем хозяин того же кота-домоседа. Во-вторых, даже одинокие люди во время таких прогулок обязательно налаживают общение с “коллегами”, что хорошо влияет на их настроение и способности к коммуникации.
Имеют ли собаки разум
Что происходит у собаки в голове? Есть ли у собак мысли или даже то, что можно назвать разумом? Этот вопрос многим наверняка может показаться нелепым, особенно тем, у кого уже есть верный четвероногий друг. В повседневной жизни мы без конца приписываем им некие намерения: хотеть есть, решить спать на диване или стараться защитить свою территорию, и ожидания полагать, что сейчас он пойдет гулять, верить, что на дереве сидит кошка.
Мы наделяем собак и более сложными чувствами, такими, например, как гордость: мы считаем, что собака демонстрирует благородство своей породы и поэтому имеет горделивую осанку и смотрит на всех свысока. Если, вернувшись домой, хозяин щенка вдруг обнаружит, что его ботинки разодраны в клочья, а ножки стола погрызены, он решит, что щенок сделал это из мести за его долгое отсутствие. Точность такой интерпретации поведения собаки не вызывает у нас сомнения. Мы полагаем, что подобные объяснения вполне соответствуют нашим взаимоотношениям с собакой.
Однако уже начиная с Декарта естествоиспытатели и философы в подавляющем большинстве выражали глубокое недоверие к такого рода интерпретациям, чтобы не сказать твердое их отрицание. Вплоть до недавнего прошлого в этом плане существовала возведенная стараниями и тех, и других непреодолимая граница между человеком и животным. Проще говоря, по их мнению, в общественном сознании царило глубокое заблуждение насчет животных, поскольку только человек обладает разумом, во всяком случае разумом сложным.
Какими мотивами было продиктовано твердое стремление ученых отказаться от идей, весьма распространенных среди людей, живших в контакте с животными? Какое место во всей этой истории отводилось собаке? Оставим на время философию и сосредоточимся на дисциплине, которая с конца XIX века была посвящена изучению психологии животных: этологии (в широком смысле этого термина).
Эффект «умного Ганса»
В сентябре 1904 года в Берлине была собрана комиссия, состоящая из выдающихся специалистов в разных областях знания. Перед комиссией стояла весьма любопытная задача: она должна была дать научную оценку достижений одной лошади по имени Ганс, которую, по мнению тех, кто бывал на ее публичных выступлениях, ее владелец, аристократ Вильгельм фон Остин, научил выполнять арифметические операции. Действительно, конь, прозванный «умным Гансом», регулярно давал правильные ответы на математические вопросы, которые ему задавал хозяин. Ответы он отстукивал копытом. Что это — жульничество, телепатия или лошадь действительно знает арифметику? История Ганса вызвала так много шума, что император Вильгельм II лично уполномочил комиссию проэкзаменовать лошадь. Результаты экспертизы не подтвердили ни одну из этих гипотез. Вильгельм фон Остин был абсолютно честен, и его лошадь действительно давала правильные ответы.
Версию о телепатии члены комиссии также отвергли: лошадь вообще переставала считать, если ей завязывали глаза. На самом же деле Ганс не умел считать: более глубокое изучение его «знания» арифметики показало, что в действительности он реагировал на незаметные и неосознанные движения того, кто задавал ему вопросы. То есть Ганс не производил расчеты так, как это делал бы человек, формулируя и решая поставленную перед ним задачу. Во время дрессировки он учился не считать, как полагал его владелец, а связывать удары копытом со стереотипными движениями тела человека. Задавший вопрос человек совершал неосознанные движения в тот момент, когда количество ударов совпадало с ожидаемым числом. В итоге все выглядело так, будто конь считает, хотя в его голове происходило совсем другое.
История лошади надолго закрепилась в этологии как этакий жупел, постоянно угрожающий любому ученому, который решится посвятить себя исследованиям в области психологии животных. Многочисленные учебники и научные работы, ссылаясь на эффект «умного Ганса» (clever Hans effect), подчеркивают риск и вероятность ошибок при интерпретации сходных действий животного и человека, которые те и другие предпринимают для решения однотипных задач. Они предостерегают от того, чтобы приписывать животным наличие субъективных состояний, рассуждений и мыслей, которые в аналогичных обстоятельствах могут быть свойственны только человеку. По этой же причине этология строго придерживается принципа, изложенного несколькими годами ранее «дела Ганса» и служившего основополагающей догмой этой дисциплины: канона Моргана. Правило в 1894 году сформулировал психолог Конви Ллойд Морган после долгих наблюдений за поведением своего пса Тони, в частности его привычкой открывать дверь в сад. Морган утверждал, что его псу удалось добиться желаемого не потому, что он понял принцип действия ручки двери. Он добился результата простым методом проб и ошибок, не предполагающим ни постановки цели, ни последующих выводов. Пес механически ассоциировал действие — нажим на ручку — и его следствие, доставляющее ему удовольствие, доступ в сад. Отсюда вытекает канон Моргана:
Ни в коем случае нельзя интерпретировать действие животного как проявление какой-либо высшей психологической функции, если его можно объяснить наличием способности, занимающей более низкую ступень эволюционного и психологического развития.
Иными словами, в том, что касается поведения животного, всегда нужно искать и использовать объяснение, основанное на максимально простых психологических свойствах. Прежде чем необдуманно приписывать мысли и сложные психологические состояния животному, как это происходило с Гансом до заключения экспертной комиссии, нужно посмотреть, не объясняется ли оно действием более примитивных психологических механизмов, таких, например, как врожденное поведение или механически выработанный условный рефлекс.
Принцип Моргана послужил ответом на безудержные антропоморфические фантазии относительно психологии животных, весьма распространенные в то время. По сути, была предпринята попытка обезопасить науку от непреодолимого стремления человека найти в каждом живом существе, и даже в неодушевленном предмете, желания и психологические состояния, сходные с его собственными. На самом деле многие наши объяснения и предположения, касающиеся поведения собак, в общем-то представляют собой не что иное, как проявление все того же эффекта «умного Ганса». Вот лишь несколько примеров.
Прекрасные иллюзии
Когда собака адекватно реагирует на наши слова, мы обычно полагаем, что она понимает их смысл, и не слишком часто задаемся вопросом, так ли это на самом деле. Однако в некоторых ситуациях мы можем заметить, что собака воспринимает фразы совсем не так, как мы думаем. Приведем одну забавную историю из своего опыта. Когда я слышал, как к дому подъезжает машина жены, часто я машинально произносил, глядя на собаку: «Алиса приехала». Собака тут же с радостью и возбуждением направлялась к двери. Значит ли это, что она понимала смысл слов и связывала возвращение хозяйки с этой фразой, заранее радуясь предстоящей встрече? Однажды я произнес эту же фразу в то время, когда собака находилась рядом с женой. И она отреагировала точно так же: отошла от своей хозяйки и направилась к двери, виляя хвостом. То есть между нами постоянно возникало недоразумение. И тем не менее, по сути, данное поведение было для собаки эффективным действием в привычных обстоятельствах.
Точно так же мы можем заблуждаться относительно некоторых признаков нашего собственного поведения, которые собака замечает и интерпретирует в качестве сигнала к определенному действию. Один из таких забавных примеров приводит в своих дневниках Колетт:
С тех самых пор, как я решила посвятить себя литературе, то есть на протяжении последних тридцати лет, пять дней в неделю после полудня я отправлялась к себе в кабинет. При этом моего маленького терьера-брабансона волновало только одно: пойдем мы гулять или нет. Всякий раз, закончив работу, еще до того, как я отодвигала кресло, закрывала тетрадь и сообщала, что готова идти, обернувшись, я видела, что терьер уже проснулся, вскочил на ноги и собрался на прогулку. Он не мог знать заранее, в котором часу я освобожусь, время всегда было разным, мои пальто, шляпа, перчатки или обувь здесь тоже были ни при чем. «Телепатия. » — думала я до тех пор, пока не догадалась исключать одно за другим свои привычные действия, чтобы сбить собаку с толку. Оказалось, что сигналом для моего пса был один неприметный жест, которому он полностью доверял: момент, когда я закручиваю колпачок на своей авторучке.
Сидони-Габриэль Колетт. «Из моего окна».
Исследования последних лет в области этологии собак со всей очевидностью доказывают, насколько мы можем ошибаться относительно смысла и причин тех или иных действий собак, из-за нашей склонности к самообману и антропоморфизму в интерпретации собачьего поведения. Возьмем для примера поведение собаки по отношению к своим щенкам. Если щенка изолировать от его матери, братьев и сестер, он жалобно скулит, подавая специфический сигнал тревоги. Реакция его матери в этом случае стереотипна: она бежит к нему, берет в зубы, несет обратно и кладет возле себя. Тот, кто хоть раз был свидетелем этого зрелища, не может не увидеть в поведении собаки стремления защитить своих щенков, продиктованного нежной заботой о потомстве, которое для нее состоит из единственных во всем мире горячо любимых живых существ.
При виде такой трогательной картины у нас невольно возникает ассоциация с чувством глубокой привязанности матери к своему новорожденному ребенку. Группа студентов Раймонда Коппингера провела эксперимент, результаты которого заставляют усомниться в правильности подобной интерпретации и отказаться от попыток сравнивать в данной ситуации поведение собаки с поведением человека. Исследователи записали на магнитофон сигнал тревоги щенка и дали послушать запись недавно ощенившейся собаке. Собака отреагировала в точности так, как если бы услышала крики одного из своих щенков: она вскочила, побежала к магнитофону, схватила его и положила возле себя на коврик. Одним словом, насколько бы ни было похоже поведение человека и собаки в сходных обстоятельствах, это еще не означает, что оно продиктовано одними и теми же чувствами, и психическими состояниями: то, что происходит в голове у собаки, в любом случае сильно отличается от того, что происходит в голове у человека.
Вероятно, аналогичным образом мы заблуждаемся и относительно других форм поведения собак, которое мы трактуем, например, как демонстрацию ревности по отношению к другим собакам и другим людям, или желание отомстить, или проявление «усердия», то есть осознанное стремление к успеху в игре и дрессировке. Весьма сомнительно, что в основе перечисленных форм поведения собак лежат те же самые психологические механизмы, что и у человека в аналогичных ситуациях.
Ошибки интерпретации часто проявляются и в наших собственных действиях, когда мы невольно подкрепляем нежелательное поведение собак, которое хотели бы пресечь, например, несвоевременный лай. И ветеринары, и дрессировщики в один голос утверждают, что бессмысленно проявлять раздражение по отношению к собаке или даже наказывать ее, когда она лает. Видя такую реакцию человека, многие собаки воспринимают лай как действие, способное привлечь внимание хозяина или хозяйки. А поскольку для собаки нет ничего более ценного, наказание может не иметь никакого эффекта устрашения. Здесь, как и ранее, мы сталкиваемся с тем же фактом, что, применяя к собакам собственную когнитивную схему «наказание/соблюдение правил», которая имеет значение только в контексте человеческого склада ума, мы глубоко ошибаемся относительно реального смысла их поведения.
Бихевиоризм, этология и разум
Наше неутомимое стремление интерпретировать любое поведение собаки согласно тем же схемам, что мы используем в собственной повседневной жизни, распространяется и на других животных, хотя наиболее ярко оно проявляется именно в отношении самых близких человеку существ — Canis familiaris. Становится понятно, почему такая строго научная дисциплина, как психология животных или этология, в широком смысле слова, с самого начала решительно отвергла общепринятые представления о поведении животных и почему канон Моргана стал ее основополагающим принципом. Вплоть до недавнего прошлого этология рассматривала антропоморфизм как в высшей степени ошибочный подход, который следовало выявлять и искоренять.
Столь категоричный отказ от укоренившегося в общественном сознании стихийного антропоморфизма неизбежно привел к научным дискуссиям относительно наличия у животных разума как такового. Возведенный в ранг догмы, подобный подход не мог не привести к серьезным негативным последствиям. Не вдаваясь в подробности этой запутанной истории, скажем только, что принцип полного отказа от антропоморфизма привел научные исследования к развороту в сторону объективизма, то есть направления, при котором наличие субъектности у животного сводится к минимуму, а то и вовсе полностью отрицается.
Речь идет, в первую очередь, о бихевиоризме как первой заметной парадигме в психологии животных. Бихевиоризм провозглашает отказ от любых определений, касающихся ментальности, таких как разум, представления, ожидания, намерения, желания, разумность, расчет, чувства, субъективные состояния и т.д., рассматривая их в качестве абстракций, не поддающихся наблюдению. Это научное течение предполагает, что любое исследование должно опираться исключительно на те данные, которые можно непосредственно видеть и осязать, иными словами, данные, представляющие собой физическое описание движений животного. Кроме того, это течение тесно переплелось с представлением о том, что поведение животного объясняется не его внутренней предрасположенностью, обусловленной врожденными инстинктами, а приобретенными условными рефлексами, выработанными в процессе обучения под действием внешних повторяемых стимулов. Эта идея получила широкое распространение в начале прошлого века благодаря работам видного ученого, Ивана Павлова, на которого в дальнейшем охотно ссылались бихевиористы. С тех пору них в лабораториях собаки стали самыми распространенными животными.
Неудивительно, что бихевиоризм довольно быстро столкнулся с серьезными эмпирическими трудностями. Многочисленные опыты показывали, что условные рефлексы слишком часто отступали под натиском инстинктов, что уже само по себе доказывало всю силу и инертность именно инстинктивного поведения животных. Например, некоторые бихевиористы попытались выработать у енота-полоскуна условный рефлекс бросать монетки в копилку. Каждый раз, когда монетка из его лап падала в щель, он получал награду. Однако экспериментаторов ждало разочарование: награда для этих животных ничего не значила. Они вовсе не собирались делать то, что от них требовалось, даже несмотря на многократное повторение награды за каждую монетку, упавшую в копилку. Еноты продолжали тереть монеты в лапах и складывать их возле себя, настолько силен у них был инстинкт к полосканию и собирательству.
Дисциплина, впоследствии названная этологией в частности благодаря работам Николаса Тинбергена и Конрада Лоренца, окончательно сформировалась во второй трети XX века. Становление этой науки связано именно с критикой бихевиористской схемы условного рефлекса. Новая наука настаивала на том, что ученому необходимо покинуть лабораторию — любимое место бихевиориста, в котором он привык проводить свои опыты, и заняться наблюдением за поведением животных в такой обстановке, где мог бы проявиться его истинный смысл. Единственно возможным вариантом такой обстановки для каждого вида служит его естественное природное окружение. Однако, подобно бихевиористам, представители дисциплины, которую сегодня часто называют «классической» этологией, наотрез отказывались признавать существование психических состояний у животных и полностью поддерживали канон Моргана. Так что антропоморфизм этаким пугающим призраком по-прежнему витал над головами ученых, которые всеми возможными способами старались от него уберечься. Одним словом, они предпочитали недооценивать разум животного, чем оценивать его объективно, но с нарушением правил.
Только в последнее десятилетие, с развитием поведенческой экологии, когнитивных наук и эволюционной теории игр, оковы «антиментальности» в этологии немного ослабли, хотя и по сей день этот принцип большинство этологов широко применяют на практике. Так в этологии была открыта новая область исследований, посвященная изучению когнитивных возможностей животных. Работы Дональда Гриффина способствовали тому, что одно из важнейших направлений современной этологии, называемое «когнитивной этологией», поддержало идею о существовании у животного настоящей психологической жизни, включающей такие сложные мыслительные процессы, как осознание самого себя и понимание причинно-следственных связей в поведении. Еще более значительные изменения претерпело отношение к антропоморфизму, вокруг которого последние несколько лет ведутся жаркие дебаты. Многие ученые утверждают, что категорическое неприятие и полный отказ от любого предположения о существовании ментальности у животных могут привести к таким же досадным ошибкам, как и те, что были допущены при антропоморфическом подходе к интерпретации их поведения. Многочисленные заблуждения бихевиористов на этот счет служат ярким тому подтверждением.
Возможности эвристического антропоморфизма
Мы не станем вдаваться в подробности научных споров вокруг настолько сложной темы, тем более что они не предполагают никаких однозначных и простых ответов. И все-таки будет полезно сформулировать несколько замечаний по поводу ключевой проблемы этологии — замечаний, которые позволили бы понять, почему абсолютный и безоговорочный отказ от любого проявления антропоморфизма в итоге приводит к искажениям в понимании поведения животных. Не вызывает никакого сомнения, что было бы глупо и безосновательно приписывать животному человеческие мысли или чувства. И тем не менее жесткое соблюдение канона Моргана при интерпретации поведения животного неизбежно влечет за собой непомерные эпистемологические издержки. Чтобы избежать крайностей и ничего не упустить, придется просеять теории и факты сквозь мелкое сито.
Начнем с того, что уже при первом рассмотрении других научных дисциплин сразу бросается в глаза, что здесь найдется не так уж много гипотез, к доказательной базе которых предъявляются настолько жесткие требования. Например, в гуманитарных науках гипотеза рационального поведения как один из основных принципов рассматривается не в качестве реалистичного прогноза, подкрепленного эмпирическими данными, а как нормативный принцип, иногда называемый «принципом доверия». В экономических дисциплинах он служит основой для решения конкретных задач, результаты которых, в свою очередь, можно проверить эмпирическим путем. Благодаря эпистемологическому подходу, состоящему, согласно формуле экономиста Милтона Фридмана, в том, чтобы поступать так, как «если бы» человек был рациональным, были сформулированы такие, например, модели, как «дилемма заключенного». Выявленные экономистами закономерности нашли свое отражение в моделях эволюционной теории игр и стали с успехом применяться для изучения эволюции поведения животных. Используя гипотезу рационального поведения живых существ пусть только в качестве методологического или эвристического подхода, а не практически подтвержденной теории, ученым удалось получить убедительное объяснение таким эволюционным достижениям, как разделение на два пола или стратегии кооперации между животными. Такой же подход можно применить и к антропоморфическим гипотезам в этологии, хотя бы на предварительном этапе их рассмотрения.
Далее заметим, что у всех моделей, использующих концепцию ментальности в отношении поведения животных, есть одно ценное качество, свойственное далеко не всем научным парадигмам: будучи точно сформулированными и проверенными, они опровержимы, в том смысле, какой вкладывал в это понятие эпистемолог Карл Поппер («Опровержимыми» или «фальсифицируемыми» моделями или суждениями по методологии Поппера называют те, которые можно эмпирически опровергнуть. Например, утверждение типа «Все обезьяны белые» потенциально опровержимо, поскольку может быть признано недействительным, если найдется обезьяна другого цвета). Рассмотрим еще раз пример с собакой и ее щенком. Ученый выдвигает гипотезу о том, что собака, услышав сигнал тревоги своего щенка, бросается к нему, потому что ею движет материнское стремление защитить существо, которое она идентифицирует как совершенно особенное, отличное от всех других живых существ: одного из своих малышей. Если эта гипотеза верна, это означает, что собака останется равнодушной к зову щенка, записанному на магнитофон. Однако мы видели, что это не так. То есть эксперимент позволяет опровергнуть выдвинутую гипотезу, ради которой он был поставлен. Короче говоря, благодаря опытам, проводимым для проверки той или иной гипотезы, даже если они ее опровергают, более того, по мере того, как они ее опровергают, эти гипотезы обогащают наши эмпирические знания в этой области. Опыт с магнитофоном, например, позволил значительно глубже проникнуть в психологию собак, подчеркнув ее отличие от нашей собственной. Такое качество, как потенциальная опровержимость, свойственное всем научным экспликативным моделям и доказывающее их, должно заставить нас с меньшим подозрением и недоверием взглянуть на модели, которые гипотетически подразумевают наличие психической жизни у животного.
Кроме того, постоянное использование столь пугающих терминов, как само слово «антропоморфизм», превратило их в настоящую лексическую страшилку, объединившую без разбору все упоминания ментальности в психологии животного, от самых осторожных до наиболее смелых. Это обстоятельство только добавило тумана в состояние вопроса и без того непростого. В общем-то, если задуматься, антропоморфизм как таковой в научном плане не представляет собой никакой проблемы. Априори ничто не запрещает строить гипотезу, объясняющую поведение животных теми же психологическими механизмами, что и поведение человека. Просто, как и все научные гипотезы, она должна быть достоверно доказана. На самом деле подобные гипотезы часто не выдерживают критического подхода. Здесь важно подчеркнуть, что не сама по себе аналогия с психологией человека, лежащая в основе такой гипотезы, должна заставить исследователя отбросить приводимые аргументы, а только лишь несоответствие этих аргументов фактическим данным.
Иными словами, проблема явления, называемого антропоморфизмом, состоит не в том, что к животным применяются интерпретационные модели, взятые из психологии человека, а в том, что они применяются необоснованно и без эмпирического подтверждения. С большой долей вероятности можно говорить о том, что существуют некоторые психологические механизмы, которые у человека и животного действительно идентичны. В этом плане критика антропоморфизма, в том виде, в котором она широко распространена в этологии, порой звучит несколько двусмысленно, поскольку настаивает на том или, во всяком случае, дает понять, что использование заимствованных из психологии человека концептов применительно к животному по сути своей неправомерно. При этом она игнорирует тот факт, что априори они ничуть не хуже и не лучше, чем все прочие концепты или модели.
Ученый, в какой бы области знаний, естественнонаучной или гуманитарной, он ни работал, не ставит перед собой задачу воссоздать чувства самого животного в их первозданном виде. Этолог, как и психолог, не стремится к тому, чтобы дать нам самим почувствовать то, что чувствует другое существо, например, страх, голод или способность к двухцветному зрению: несомненно, это было бы напрасной тратой времени. Цель ученых состоит совсем в другом: построить модель, которая в доступном виде, тем или иным образом, представляла бы эмпирически установленные факты. То есть перед ними не стоит задача выяснить, удалось или нет избежать влияния антропоморфизма, как и всех других «морфизмов» или «центризмов», таких как этноцентризм, социоцентризм или сексоцентризм (имея в виду склонность принимать за точку отсчета собственную гендерную принадлежность), которые также способны исказить наше восприятие действительности. Скорее они должны его контролировать и перестраивать выдвигаемые антропоморфические гипотезы таким образом, чтобы их можно было проверить научными методами и использовать для расширения наших знаний об эмпирической реальности. В этом смысле, как часто подчеркивают современные этологи, изучающие когнитивные способности животных, антропоморфические предпосылки имеют полное право на существование в качестве эвристического процесса, открывающего новое поле для исследования. Иными словами, антропоморфизм — это инструмент, заслуживающий внимания в той мере, в какой он позволяет получить эмпирические результаты.