ищу работу реставратора икон

21.07.202202.08.2022 admin 0 Comments

Это моя работа: реставратор икон

Так что это за профессия такая?

Реставратором нельзя стать просто потому, что у тебя хобби такое — возиться с памятниками и картинами. Есть люди, которые занимаются этим частно, но после такой псевдореставрации вещи несут нам.

Когда говорю, что я реставратор, все такие: «Ого!» Добавляю, что реставратор икон, а все: «Ого-о!». Обычно эту профессию выбирают, если в семье есть художник. Но в моей семье художник только я: мама — менеджер, папа всю жизнь работал в полиции. Когда я училась в художественной школе, преподавательница сказала: «Рисовать всегда сможешь, а вот профессию иметь надо». Вот я и выбрала. Хотя сегодня все идут на дизайн. И в этом есть логика: дизайнеры нужны везде. А в реставрации все очень сложно. Ставки есть, но мало. А чтобы, например, устроиться на работу за рубежом, нужно переучиваться. Я даже в Питере не могу работать, там людей с «московской» школой берут неохотно.

Хорошо, и где этому учат?

Я училась в Московском академическом художественном училище. Это не высшее образование, а средне-специальное, но считается престижным. Первый год — теория, памятники на реставрацию дают только на втором курсе. Их привозят из музеев вместе с договором, в котором указана страховочная стоимость. Один парень на курсе однажды сделал какую-то мелочь неправильно, и его отчислили за профнепригодность. Группа у нас была маленькая, восемь человек, так что преподаватель несет ответственность за каждого.

Нам повезло: пока учились, куратор обзванивала все музеи и просила взять нас на работу. Мне предложили место в музее Андрея Рублева прямо на защите.

И как все это работает?

За каждое направление — иконы, графика, книги, камень — в музее отвечают разные люди. Отдел темперной реставрации самый большой, в нем восемь-десять человек. В графике — трое. А за металл, ткань и камень отвечают по одному специалисту.

Подготовка к выставке занимает не меньше года. Плюс у нас есть плановая работа: мы делаем две-три иконы в год, контролируем главную экспозицию, взаимодействуем с музейным фондом. Там хранится вся коллекция памятников, за которую отвечает хранитель (знаю, звучит почти сказочно).

Меня часто спрашивают, как растворители влияют на организм. Мир не стоит на месте: разрабатываются менее летучие вещества, они не так вредны, если их вдруг вдыхаешь. Когда есть даже минимальная опасность, мы работаем в масках или респираторах. Если соблюдаешь нормы безопасности: аккуратно открываешь скальпель, ничего не вдыхаешь и никуда не чихаешь, все нормально. А еще реставратор должен сдать тесты на аллергию. У нас учился мальчик с аллергией на спирт — он засыпал над иконой.

Источник

Один день с реставратором икон

ищу работу реставратора икон. Смотреть фото ищу работу реставратора икон. Смотреть картинку ищу работу реставратора икон. Картинка про ищу работу реставратора икон. Фото ищу работу реставратора икон

Реставратор икон Кирилл Светогор родился в Москве, учился на врача, участвовал в митингах у Белого дома в 90-х, восстанавливал храмы в Новгороде, Рязани, Архангельске. Сегодня он начинает утро с кофе и Интернета, целый день работает в мастерской, расположенной в одной из бывших «горьковских ночлежек», служит реставратором при церкви Трёх Святителей на Кулишках в Хитровском переулке, воспитывает двоих детей и считает себя сторонним от политики человеком.

По дороге в мастерскую на дне Хитровки

Мастерская реставратора икон – это небольшая комната в помещении при храме Трёх Святителей на Кулишках. Рабочего графика у художника нет: он приезжает сюда, когда считает нужным.

От метро «Китай-город» до мастерской Светогора пешком идти меньше десяти минут. На Лубянском проезде много людей, движения и шума. Реставратор проходит гудящую проезжую часть и уже через пять минут сворачивает в безлюдный Подколокольный переулок. Художник одет в простую чёрную футболку, джинсовую куртку на молнии и широкие, чуть растянутые штаны. В руках – рулон пергаментной бумаги.

«Это обёрточная. Для икон», – поясняет мастер.

Бывшие «ночлежки» из горьковского «На дне» принадлежат храму, в котором и работает художник. Лабиринты узких коридоров и переходов, чуть обшарпанные стены, тусклый свет, сильный запах воска и ладана. Кажется, что им пропитано всё здание.

«Свой дорогу найдёт, а чужому незачем сюда соваться, – цитирует «Москву и москвичей» Гиляровского Светогор. – Та самая Хитровка, о которой писали Горький, Акунин. Там, где до революции были «воровские подземелья», сегодня – жилые дома».

«Я застал тот период, когда в реставрацию можно было попасть «с улицы», практически случайно. А сейчас можно либо по большому знакомству, либо с дипломом о высшем образовании, – говорит художник. – Мне предложили поехать подсобным рабочим в Архангельскую область на реставрационные работы. Два месяца я там проработал, потом просто приходил, чего-то помогал, и меня зачислили в штат Межобластного научно-реставрационного художественного управления помощником художника-реставратора: иконы, древнерусская живопись».

На столах мастерской в случайном порядке лежат кисти, молотки, скипидар, краски, тряпки, отвёртки, скальпели. Шкафы и тумбы завалены скомканной газетной бумагой и пергаментом. Полки уставлены книгами о христианстве и стеклянными бутылками с потускневшими от времени этикетками: портвейн, коньяк, водка, джин.

«Это растворители, вы не думайте. У меня алкоголь спрятан».

На стеллаже с иконами – деревянный каретный сундук XVII века.

«Его кто-то в храм отдал, ну, я и попросил. Шкафчик из него сделал».

Восстанавливать святое

Кирилл показывает несколько икон, с которыми ещё предстоит работать: потемневшие, в копоти, трещинах, с отколами и царапинами. Трудно поверить, что это вообще подлежит восстановлению.

«Бывают иконы «записанные». Икона потемнела, её взяли и сверху «подписали» – освежили краски. Например, на иконе XIV века может быть до десяти записей. Многие древние иконы сохранились только благодаря тому, что их «записали». Некоторые иконы восстанавливают по нескольку лет, хотя, в среднем, на восстановление одной иконы
уходит месяц, когда более-менее всё понятно».

Художник останавливается у шкафа, на котором пылится огромное распятие.

На рабочем столе, сооружённом из американской швейной машинки Зингер, лежит икона Николая Чудотворца. Кирилл тонкой кистью тонирует поле иконы. Это завершающий этап реставрации.

«Эта икона была в копоти да ещё и покрыта сверху яхтовым лаком. Мне пришлось кое-где его поснимать, насколько это было возможно. Лик Николая был чёрным».

– А это ничего не значит? Почерневший лик святого?

– Нет. Я в такие вещи не верю, – отмахивается Светогор.

Профильного образования у московского художника нет: он всему учился сам. В реставрации, по словам Светогора, усидчивость важнее художественных навыков. 80 % работы – это понимание того, где, что и как нужно восстановить. Остальные 20 % – укрепление живописи, расчистка, промывки.

За окном маленькой каморки реставратора шумит поливальная машина. Кирилл бережно оборачивает икону бумагой и покрывалом, заклеивает скотчем. По словам Кирилла, после завершения восстановительных работ у реставратора ещё несколько дней сохраняется ощущение сотворённого чуда.

«Она уходит в свою жизнь, вещь эта. Она уже тебе не принадлежит», – тихо говорит художник.

Когда икона – это бизнес

Мы ждём, пока за иконой придёт хозяин. Светогор достаёт из холодильника шоколадные конфеты, лимонад и виноградную водку. Обедает он обычно здесь же, в мастерской. Говорит, что в кафе не ходит, потому что одному есть скучно, а компания не всегда находится.

«Хотите выпить»? – вспомнив, что в этот раз компания у него есть, спрашивает он.

За отреставрированной иконой приходит высокий мужчина средних лет в респираторе. Здоровается, забирает работу, отдаёт деньги и молча, не прощаясь, уходит.

«Икона не должна превращаться в бизнес. По-хорошему, реставрация тоже, но что делать? Кушать-то хочется, – сетует художник. – Платят мало. Чтобы кушать – нужно сделать много. Например, реставрация аналойной иконы стоит от пяти до десяти тысяч рублей. Для сравнения: написание аналойной иконы – от 15 до 30 тысяч рублей. А время на это уходит одинаковое. У реставраторов работа не сложнее и не легче, чем у иконописцев. Она просто другая».

В трёх минутах от Храма

Из мастерской мы выходим на улицу, к старым ночлежным домам, а затем в арку, ведущую во двор некогда существовавшего трактира «Каторга». В переходе Светогор встречает знакомого художника, перекидывается с ним парой слов, после чего останавливается и закуривает.

«Каждый год мы что-нибудь утрачиваем безвозвратно. Должна быть какая-то идея сохранения русского наследия. Что-то разрушено. Вы извините, я, наверное, не по теме?»

Мы молча направляемся в храм Трёх Святителей. От мастерской Светогора до него – три минуты спокойным шагом.

«Вот наша политика? – поразмыслив, продолжает он. – На словах она, вроде как, правильная: укрепим страну, поднимем её. А на деле-то ничего нет. Я вообще человек аполитичный: живу своей жизнью, ни во что не вмешиваюсь. В своё время вмешивался. Ходили на эти баррикады, как дураки. Зачем – непонятно. Сидели вокруг Белого дома в 1991 году. Была большая тусовка, люди почувствовали какую-то свободу, пели песни под гитару. Но сейчас – другое. Надо что-то делать, а не протестовать. Создавать какие-то серьёзные партии, куда будут приходить люди, идеологически близкие друг другу. Не революцию же делать, хватит уже. В своё время многие осуждали Столыпина. А потом, спустя годы, все поняли, что это единственный человек, который что-то сделал для России».

На первом этаже храма пусто, темно и даже слегка мрачно: нет людей и света. Кирилл показывает отреставрированный иконостас и предлагает подняться на второй этаж, чтобы посмотреть иконы.

«Реставрация – достаточно современное явление. По сути, реставрационные работы начали проводить в конце XIX века, а развитие всё это получило и того позже – где-то в 30-годах XX столетия, наверное, когда храмы закрывались, а иконы куда-то свозились. В запасниках московского исторического музея до сих пор лежит около миллиона икон.

Вообще, все известные иконы были отреставрированы до 70-го года. Когда я работал в Межобластном научно-реставрационном художественном управлении, нам, в основном, поступали иконы с периферийных музеев, потому что в той же Третьяковке и Историческом музее были свои реставраторы. У нас были Рублёвский музей, Тверская
картинная галерея, Успенский собор в Рязани. Из Каргополя иконы были, из Новгорода».

Завершающий этап

Из мастерской Светогор выходит под вечер. Гасит свет, запирает дверь на ключ.

«Я обычно ухожу часов в восемь-девять. Иногда жена ко мне заезжает после работы, а иногда – друзья заходят. Пытался детей заинтересовать иконописью, реставрацией – не вышло. У них свои интересы. Впрочем, я поддерживаю их выбор.

А ты сам… Зимой делаешь иконы, летом едешь на объект – восстанавливать иконостас в храме, например. Есть работа, нет работы – то густо, то пусто. Бывает, понимаю, что через два дня отдам икону и всё, после – ничего нет. Постоянно думаешь, что же будет завтра. Вот тогда жить немного страшно».

Источник