как в стиле замятина соединяются миф сказ и притча
Мифологический подтекст романа Е. Замятина “Мы”
Цели урока Рассмотреть мифологический подтекст романа Е. Замятина “Мы” для более полного и глубокого освещения таких проблем, как борьба добра и зла, свободы и несвободы; проследить становление, рождение в муках души человека (эта проблема раскрывается особенно ярко на уровне мифа, что позволяет рассмотреть произведение Е. Замятина как классическое, в контексте мировой культуры). Совершенствовать умение анализировать художественное произведение, учить видеть многоплановость, многомерность художественного мира; развивать ассоциативное
Оформление, наглядность Стенд по творчеству Е. Замятина (портрет писателя, его высказывания о литературе, публицистические статьи тысяча девятисот семнадцатого-1922 годов, воспоминания современников). Репродукции с картин Малевича “Красный квадрат”, “Черный квадрат”. Музыкальные фрагменты из симфонии А. Скрябина и музыки в стиле техно.
По ходу урока создается блок-схема к произведению Е. Замятина “Мы”. На доске справа и слева от темы цитаты из романа:
“И я – мы, четверо, – одна из бесчисленных волн в этом могучем потоке” (Запись 2).
Ход урока
Литературная разминка
1. С каким праздником древних ассоциировался у нумеров Единого Государства День Единогласия? (Пасха.)
2. Какой сюжет из Ветхого Завета по-своему, строго логически, изложил поэт Р-13? (Искушение Адама и Евы в Райском саду.) Д-503?
3. Бюст какого древнего поэта обнаружил Д-503 в квартире Древнего Дома? (Бюст Пушкина.)
4. С какой стихией природы ассоциируется у Д-503 старуха из Древнего Дома? (“…Морщины засияли, то есть, вероятно, сложились лучеобразно”, “я уж лучше тут, на солнце”.)
5. Какой миф лег в основу поэмы одного из государственных поэтов (поэма была прочтена на Празднике Правосудия)? (Миф о Прометее.)
6. Кто такой МЕФИ? Какой миф ассоциируется с ним? (Крылатый юноша, миф об Икаре.)
7. Какую почетную обязанность выполнял Благодетель в день Праздника Правосудия? Какая ассоциация возникает при описании этого “праздника”? (Роль палача, распятие Христа на горе.)
8. По словам Благодетеля, непременный признак истинной алгебраической любви к человечеству… (Жестокость.)
9. Что сближало нумер Д-503 и диких людей, живущих за Зеленой Стеной? (“…Мои руки: все в волосах, лохматые – какой-то нелепый атавизм”.)
10. Что в лице I-330 вызывало сначала раздражение, а потом тревогу у Д-503? (Брови иксом, напоминающие крест.)
Подступ к теме
Учитель. Как вы видите, обращение к мифологическому подтексту не случайно. Миф буквально рвется сквозь цифры со страниц замятинского романа. Но давайте выясним:
– О чем повествуют Мифы? Какие моменты человеческой жизни отражают?
– Какие проблемы рассматриваются мифологической культурой?
– Какие религиозные сюжеты часто обыгрываются в литературе?
Необходимо подвести ребят к правильному пониманию мифа. Это не сказка, не легенда. Это способ человеческого бытия, особая форма сознания, мировосприятия, которое, во-первых, одухотворяет окружающий мир, во-вторых, не делает различия между материальным и идеальным, человеком и Вселенной, в-третьих, напрямую связывает образ и его значение.
Для мифологической культуры традиционным являются конфликты между добром и злом, Богом и дьяволом, противопоставление священного и мирского.
В литературе часто обыгрываются такие мифологические и религиозные сюжеты, как мифы об Икаре, Прометее; искушение Адама и Евы в Райском саду, распятие и воскресение Христа, падение ангела и другие.
Учитель. Итак, попробуем рассмотреть Роман “Мы” как один священный миф. Это возможно, так как в романе представлена история рождения человеческой души, история перерождения нумера в личность.
А ведь поиск самого себя – один из классических сюжетов мировой литературы.
Исследовательская работа по теме
Пока звучит музыкальный отрывок в стиле техно, учитель обращается к цитатам из романа “Мы”. Между словами, произнесенными Д-503, огромная разница. Кажется, что они произнесены разными людьми.
Так оно и есть: первая фраза принадлежит нумеру, вторая – личности, человеку. Но, согласитесь, само по себе такое перерождение не могло произойти случайно. Требуется толчок, что-то ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ, что нарушило бы равновесие, состояние “психологической энтропии” Д-503.
И явно: этот толчок должен быть не из мира нумеров, а из другого, задавленного, древнего.
Звучит отрывок из симфонии № 3, до минор, соч. 43, “Божественной поэмы” А. Скрябина (третья часть, “Божественная игра”). Автор музыки указан в тексте романа “Мы” (запись 4), выбор же симфонического отрывка обусловлен мыслью самого композитора.
Скрябин считал, что его “Божественная поэма” – это своеобразная “биография духа”; в третьей же части передан высший расцвет свободной творческой души. Е. Замятин не мог не знать об этом.
– С какого момента вторгается в жизнь Д-503 неизвестное?
– Как в романе обыгрывается мотив искушения? Покажите развитие этого мотива на звуковом, цветовом, образном уровнях.
Искушение начинается с музыки. Это сильнейший способ пробуждения души. Ребята зачитывают отрывок записи 4 от слов “Она была в фантастическом костюме древней эпохи…” до слов “Сидевший рядом со мной покосился влево…”.
I-330 выступает в роли змея-искусителя, с ней и ее игрой пробуждается нечто “дикое, несущееся” в Д-503.
Зачитываются отрывки из записей 6 от слов “Я вышел, сел” до “Послушайте, вы, ясно, хотите оригинальничать…”; 10 от “Я обернулся” до “Мембрана все еще дрожала” и от “Какой наглый, издевающийся тон” до “Дальнейшее я могу описать только приблизительно…”.
Искушение в Древнем Доме, I-330 в желтом платье (цвет соблазна) предлагает герою ядовито-зеленый ликер, целует в губы как змея. Параллель с искушением Змием в Райском саду Евы и Адама яблоком.
Учитель. “Я отстегнулся от земли и самостоятельной планетой, неистово вращаясь, понесся вниз, вниз – по какой-то невычисленной орбите…” (запись 10). Искушение I-330 выбивает почву из-под ног Д-503, нарушает его полное равновесие, состояние “психологической энтропии”. Попробуем зафиксировать эту “невычисленную орбиту”.
Несется ли герой вниз или взлетает?
Учитель на доске, ребята в тетрадях делают первые записи блок-схемы. В процессе работы они доказывают, что его орбита – это постоянные взлеты и падения. (Запись 15: “Что со мной? Я потерял руль.
Мотор гудит вовсю, аэро дрожит и мчится, но руля нет, – и я не знаю, куда мчусь: вниз – и сейчас об земь, или вверх – и в солнце, в огонь…”)
Схема строится по зеркальному принципу. На это указывает запись 16, в которой доктор-лезвие объясняет рождение души: “Плоскость стала объемом, телом, миром, и это внутри зеркала – внутри вас – солнце, и вихрь от винта аэро, и ваши дрожащие губы, и еще чьи-то”. Любое событие воспринимается теперь двояко, в двух плоскостях: рационально, математически и всем существом, нарождающейся душой.
Чтобы воскрес человек, родилась душа, должен умереть нумер.
– Как в романе обыгрывается рождение души?
– Почему рождение души происходит в Древнем Доме?
– Какие грани человеческой души открывает Древний Дом и старуха в Д-503?
Я медленно, мягко поплыл куда-то вниз, в глазах потемнело, я умер”.
Древний Дом – древний мир. По мере знакомства с этим древним миром в герое растет желание ощутить родство, почувствовать себя не только человеком, но и сыном. Особенно ярко этот мотив Сын – мать раскрывается после посещения героем Благодетеля, когда он оказался распят словом, мыслью, почувствовал свое одиночество – и возопил о матери в образе Старухи.
– Покажите, как меняется мироощущение, мировосприятие Д-503 с приходом в его жизнь I-330. Как это отражается на звуковом, цветовом, образном уровнях?
С появлением I-330 в жизнь Д-530 вступает любовь, чувство прекрасное и страшное одновременно, так как оно не подвержено вычислениям. Для героя это Хаос. Теперь вместо голубого неба и такого же солнца – буйство красок, вместо марша Единого Государства – “ветер хлопает о стекло огромными крыльями” (запись 21, 23), вместо “ясно” – вопросы, вместо блаженного покоя – тревоги и сны.
Мотивы взлета и падения, полета: крылья, птицы.
– Какую роль играют сны в романе? Какие глубины души открывают они в Д-503?
Подготовленные ученики комментируют сны в романе (записи 7, 18, 21). В мифологическом сознании сны играют большую роль. Они связующее звено между внешним и внутренним миром, перекрестки разных измерений, проводники тайн подсознания.
Они делают явным скрытое, подавленное, они предсказывают…
Учитель. Итак, Д-503 вступил в совершенно новый для него мир. Но чтобы быть принятым им, герой должен пройти ряд испытаний.
Это классическая схема любого мифа.
– Какие потрясения, испытания можно проследить в жизни Д-503?
(Ложное спасение женского нумера (запись 22) – настоящее спасение I-330 на дне Единогласия (запись 25); встреча с “братьями” за Зеленой Стеной; полет на Интеграле…
Работа с блок-схемой (отмечаются указанные события).
– Как на мифологическом уровне можно рассматривать запись 27 (о МЕФИ)? Расшифруйте ее. Какие ассоциации возникают при ее прочтении?
“В руках у ней – чаша, по-видимому, из дерева. Она отпивает красными губами – и подает мне, и я жадно, закрывши глаза, пью, чтоб залить огонь – пью сладкие, колючие, холодные искры”. Это своего рода причащение, очищение от грехов, приобщение к “новому” древнему миру.
– Д-503 был одним из “мы”, стал одним из “братьев”. Есть ли разница между такими единствами?
(Снова обращаемся к цитатам из романа, записанным на доске. “Мы” – масса нумеров; “братья” – единство личностей; мысль о соборности.)
– Одна из важнейших сцен – встреча Д-503 с Благодетелем. Сцена отрезвления. Отступившее было Единое Государство снова вторгается в личную жизнь Д-503.
(Подготовленный ученик зачитывает сцену встречи Д-503 с Благодетелем – запись 36.)
– Какие проблемы приходится решать герою? Почему Д-503 одновременно воспринимается как Иисус Христос и как палач Христа? Почему мифологический подтекст в этой сцене звучит особенно ярко?
(До встречи Д-503 с Благодетелем героя постоянно сопровождала I-330, ее любовь. Теперь Д-503 один, ему самому предстоит сделать выбор: с кем он? Как только герой оказывается в ситуации выбора, он тысячью невидимых нитей связывается с теми, кто до него решал те же проблемы. Поэтому возникает распятый Христос.)
– Как можно рассмотреть концовку романа? На сюжетном уровне получается, что Д-503 вернулся в состояние нумера. К чему тогда история рождения души?
Имела ли она смысл?
(Исходя из движения души героя Д-503, а также всего Единого Государства вполне логичным является концовка романа – Апокалипсис. Это и наказание за грехи, и последнее испытание для героя.
Операция по удалению фантазии возвращает Д-503 в состояние нумера. Однако это не ставит точку в истории души героя. На сюжетном уровне история Д-503 завершена.
На мифологическом (философском) она размыкается. Последний вопрос героя: а что дальше? Операция была произведена насильно. Сам же герой не возвратился к мышлению нумера.
Состояние энтропии преодолено. Даже то, что энергия души будет воспринята и задействована для дальнейшего движения (так как ничто не исчезает бесследно, энергия не исчезает), делает историю Д-503 не бессмысленной.)
Подведение итогов
– Какое отношение имеют репродукции картин Малевича к сегодняшнему уроку?
(Высказываются разные точки зрения.)
Учитель. Возможно ли было многообразие мнений в Едином Государстве? Нет. Жизнь была упрощена, одноцветна, одномерна.
Была бездушна. Вы сейчас высказали разные точки зрения, и со всеми можно согласиться. Это один из принципов мифологического сознания – неоднозначность оценок.
В этом многообразии и заключается жизнь. Только в единстве разностей может родиться энергия, способная противостоять энтропии. Энтропии души, мысли, поступка.
Да, конечно, Замятин предупреждает о том, к чему может привести увлечение технизацией, но главное – он говорит о необходимости взращивать душу, бороться с застоем и покоем, постоянно задавать вопрос: а что дальше?
Домашнее задание. Подготовиться к сочинению на тему “Я и роман Е. Замятина “Мы””. Составить план, тезисы к каждому пункту плана.
Related posts:
Как в стиле замятина соединяются миф сказ и притча
Мифотворчество Евгения Замятина
Большинством современных читателей Е. Замятин воспринимается, пожалуй, как автор одного произведения – романа «Мы». Действительно, для самого писателя роман явился итогом многолетних художественных поисков, экспериментов, самым выстраданным и потому самым дорогим творением. Однако замятинское наследие настолько разнообразно по тематике, стилю, языку, что видеть в писателе исключительно автора знаменитой антиутопии было бы непростительным упрощением. В произведениях Замятина встретились и причудливым образом соединились традиции русской и европейской литературы, достижения искусства и науки. Творческая мысль писателя, кажется, питается противоречиями, подобно электрическому разряду, пробегающему между противоположно заряженными полюсами.
Писатель, заявивший о себе как о продолжателе традиций Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, тем не менее настойчиво призывал своих коллег обратить взоры на Запад, научиться у европейских писателей строить динамичный, занимательный сюжет.
Математик и кораблестроитель по образованию, Е. Замятин пытается в своих теоретических работах выявить и обосновать законы, а может быть, даже вывести некую формулу современного искусства. «Математический» подход к искусству, безусловно, давал о себе знать не только в его литературоведческих, но и собственно литературных произведениях, в которых современники обнаруживали подчас излишнюю рассудочность, «выстроенность». Основания для подобных упреков, конечно, были. Замятин и своим творчеством, и самой манерой поведения поддерживал свою репутацию человека сдержанного, несколько педантичного. Не случайно А. Блок назвал Замятина московским англичанином, и это прозвище крепко срослось с писателем. Замятин великолепно владел английским, увлекался английской литературой, был горячим поклонником творчества Уэллса, кроме того, он некоторое время жил и работал в Англии. Однако вот что интересно: находясь в Англии, Замятин пишет о России, а по возвращении на родину создает произведения, в которых пытается обобщить свой зарубежный опыт. Более того, и в конце своей жизни, находясь в эмиграции, во Франции, он свои произведения пишет в основном на русском языке, оставаясь для европейцев русским, даже «слишком» русским писателем.
Может возникнуть ощущение, что Замятину доставляет удовольствие постоянно обманывать читательские ожидания, разрушая некие стереотипные представления о себе. Дело, думается, в другом. Замятин, как он признается в своей автобиографии, с детства привык идти по пути наибольшего сопротивления, ставить эксперименты над собой, действовать вопреки обстоятельствам.
Замятин – еретик и бунтарь, революционер по своей натуре, поэтому он борется с любыми проявлениями косности – и в общественной жизни, и в политике, и в науке, и в искусстве. Так, он сражается с самодержавием, пока оно прочно удерживает свои позиции, и вступает в другое сражение – с зарождающимся на его глазах советским строем. В двадцатые – тридцатые годы прошлого века, будучи для представителей советской литературной общественности ярым антисоветчиком, он воспринимается русской эмиграцией как последовательный марксист. Для самого писателя в этом нет никакого противоречия: он признается, что навсегда отдал себя борьбе с консерватизмом, или, в терминах самого писателя, энтропией, где бы он ни столкнулся с ее проявлениями – в царской ли России, в Англии, в молодом ли Советском государстве. В своем письме Сталину Замятин называет себя «неудобным» писателем, понимая, что его идеи идут вразрез с господствующей идеологией.
«Неудобным» для власти Замятин оказался не только при жизни, но и на долгие годы после смерти, поскольку его творчество, и особенно роман «Мы», с течением времени не только не теряло, но и приобретало все большую актуальность – по мере того как сбывались самые мрачные пророчества писателя. Лишь в конце восьмидесятых годов ХХ века имя и творчество Замятина, хорошо известные на Западе, вернулись наконец в русскую литературу. Возвращение писателя состоялось в то время, когда отечественного читателя интересовали не столько художественные достоинства замятинской прозы, сколько ее идеологическая подоплека. Сейчас, освободившись от стереотипов и клише, мы видим в Замятине именно художника, непревзойденного мастера слова, блестящего стилиста, умеющего соединить яркую образность с ясностью и «прозрачностью» текста, – поистине классика отечественной литературы, писателя с интересной и сложной судьбой.
Евгений Иванович Замятин родился в 1884 году в Лебедяни, маленьком городке недалеко от Тамбова, и первые восемнадцать лет своей жизни провел в русской провинции, том крае, о котором, по словам самого Замятина, писали Толстой и Тургенев. Любовь и восхищение родной природой, «крепчайшим русским языком Лебедяни», конскими ярмарками уживается в нем с критическим отношением к отсталой, косной, неподвижной российской глубинке. В первом крупном произведении Замятина – повести «Уездное» (1913) – изображена именно такая российская глубинка, некое неподвижное «темное царство». Эта повесть принесла Замятину известность и заставила говорить о нем как о крупном мастере слова. Его герой со странным именем Барыба стал воплощением бездуховности, алчности и животных инстинктов. Тема российской глубинки звучит и в других произведениях писателя – повестях «Алатырь», «На куличках», а также в так называемой малой прозе писателя – рассказах «Непутевый», «Чрево», «Старшина», «Кряжи» и других. Позже Замятин покинет провинциальную Русь, не только в жизни, но и в своем творчестве осваивая вместе со своими героями новые пространства – Петербург, Лондон, Джесмонд. Однако на новом витке своего литературного пути писатель вернется в эту знакомую ему с детства настоящую Русь – именно Русь, а не Россию, – с тем чтобы увидеть ее по-новому.
К моменту вступления в большую литературу Замятин имел за плечами значительный жизненный опыт. Получив по окончании Петербургского политехнического института профессию инженера-кораблестроителя, он преподает на кафедре корабельной архитектуры, помещает свои работы в специальных технических журналах. Много позже, в одном из интервью, он так оценит свои достижения: «Шесть томов прозы, шесть пьес и шесть ледоколов», а свою профессию определит как «еретичество». До 1917 года быть еретиком значило быть на стороне большевиков, и Замятин еще студентом участвовал в политических демонстрациях, в 1905 году проводил агитацию среди рабочих на Выборгской стороне. Он неоднократно находился под арестом, его высылали из Петербурга на родину, в Лебедянь. Не менее насыщенной была и творческая жизнь Замятина. Он сблизился с литературной группой «Заветы», в которую входили А. М. Ремизов, М. М. Пришвин и другие известные писатели.
В 1916 году Замятин отправляется в Англию, где работает по специальности, – на судоверфях Глазго, Нью-Кастла, Саус-Шилдса он участвует в строительстве первых русских ледоколов. Англия поразила Замятина своей технической мощью, и все же, как это ни парадоксально, увиденная писателем страна чем-то неуловимо напоминала русскую провинцию. Сходство это проявлялось в боязни движения, свободы, стихии или, в терминах Замятина, в отсутствии «энергии». По сути, замятинская российская глубинка и замятинская Англия – это разные воплощения одного явления – неподвижности, энтропии, в конечном счете – смерти. Итогом пребывания Замятина в Англии стали его «английские» произведения – повесть «Островитяне» (1917) и рассказ «Ловец человеков» (1918). На смену живущему инстинктами русскому Барыбе пришел английский человек-автомат, человек-робот – это и мистер Дьюли, одержимый идеей принудительного спасения своих сограждан, и мистер Краггс, ханжески рассуждающий о добродетели и наживающийся на человеческих «пороках». «Еретик» Замятин так же, как до этого отвергал в «Уездном» растительную жизнь, теперь обличает механизированную, бессмысленную жизнь так называемого цивилизованного человека. Подобно Гоголю, в свое время сопоставившему Коробочку со столичной дамой и сумевшему увидеть в крупном сановнике человека-кулака Собакевича, Замятин выявляет сходные черты в характерах внешне непохожих друг на друга людей. Свое внутреннее родство с Гоголем Замятин ощущал на протяжении всей своей жизни. Как и его великий предшественник, Замятин переезжает из подарившей ему индивидуальную манеру письма провинции в Петербург. Сказовую манеру письма, ориентированную на воссоздание языковых особенностей жителей провинциальной Руси, сменит иной стиль – своеобразная поэтическая, или орнаментальная, проза, как в свое время пасичник Рудый Панько из «Повестей на хуторе близ Диканьки» уступил место самому автору с его романтически приподнятой речью. Кроме того, следует отметить, что и у Гоголя, и у Замятина сказ и «поэтическая» проза тесно взаимодействуют между собой.
Как в стиле замятина соединяются миф сказ и притча
Ход урока
Литературная разминка
1. С каким праздником древних ассоциировался у нумеров Единого Государства День Единогласия? (Пасха.)
2. Какой сюжет из Ветхого Завета по-своему, строго логически, изложил поэт Р-13? (Искушение Адама и Евы в Райском саду.) Д-503?
3. Бюст какого древнего поэта обнаружил Д-503 в квартире Древнего Дома? (Бюст Пушкина.)
5. Какой миф лег в основу поэмы одного из государственных поэтов (поэма была прочтена на Празднике Правосудия)? (Миф о Прометее.)
6. Кто такой МЕФИ? Какой миф ассоциируется с ним? (Крылатый юноша, миф об Икаре.)
10. Что в лице I-330 вызывало сначала раздражение, а потом тревогу у Д-503? (Брови иксом, напоминающие крест.)
Подступ к теме
Учитель. Как вы видите, обращение к мифологическому подтексту не случайно. Миф буквально рвется сквозь цифры со страниц замятинского романа. Но давайте выясним:
Необходимо подвести ребят к правильному пониманию мифа. Это не сказка, не легенда. Это способ человеческого бытия, особая форма сознания, мировосприятия, которое, во-первых, одухотворяет окружающий мир, во-вторых, не делает различия между материальным и идеальным, человеком и Вселенной, в-третьих, напрямую связывает образ и его значение.
Для мифологической культуры традиционным являются конфликты между добром и злом, Богом и дьяволом, противопоставление священного и мирского.
В литературе часто обыгрываются такие мифологические и религиозные сюжеты, как мифы об Икаре, Прометее; искушение Адама и Евы в Райском саду, распятие и воскресение Христа, падение ангела и другие.
Исследовательская работа по теме
И явно: этот толчок должен быть не из мира нумеров, а из другого, задавленного, древнего.
Искушение в Древнем Доме, I-330 в желтом платье (цвет соблазна) предлагает герою ядовито-зеленый ликер, целует в губы как змея. Параллель с искушением Змием в Райском саду Евы и Адама яблоком.
Несется ли герой вниз или взлетает?
Чтобы воскрес человек, родилась душа, должен умереть нумер.
Мотивы взлета и падения, полета: крылья, птицы.
Подготовленные ученики комментируют сны в романе (записи 7, 18, 21). В мифологическом сознании сны играют большую роль. Они связующее звено между внешним и внутренним миром, перекрестки разных измерений, проводники тайн подсознания.
Учитель. Итак, Д-503 вступил в совершенно новый для него мир. Но чтобы быть принятым им, герой должен пройти ряд испытаний.
Это классическая схема любого мифа.
Работа с блок-схемой (отмечаются указанные события).
(До встречи Д-503 с Благодетелем героя постоянно сопровождала I-330, ее любовь. Теперь Д-503 один, ему самому предстоит сделать выбор: с кем он? Как только герой оказывается в ситуации выбора, он тысячью невидимых нитей связывается с теми, кто до него решал те же проблемы. Поэтому возникает распятый Христос.)
Имела ли она смысл?
Операция по удалению фантазии возвращает Д-503 в состояние нумера. Однако это не ставит точку в истории души героя. На сюжетном уровне история Д-503 завершена.
На мифологическом (философском) она размыкается. Последний вопрос героя: а что дальше? Операция была произведена насильно. Сам же герой не возвратился к мышлению нумера.
Состояние энтропии преодолено. Даже то, что энергия души будет воспринята и задействована для дальнейшего движения (так как ничто не исчезает бесследно, энергия не исчезает), делает историю Д-503 не бессмысленной.)
Подведение итогов
(Высказываются разные точки зрения.)
Учитель. Возможно ли было многообразие мнений в Едином Государстве? Нет. Жизнь была упрощена, одноцветна, одномерна.
В этом многообразии и заключается жизнь. Только в единстве разностей может родиться энергия, способная противостоять энтропии. Энтропии души, мысли, поступка.
Текст научной работы на тему «Библейские мотивы в творчестве Е. И. Замятина»
ванном виде. Употребляя их, автор опирается на фоновые знания русских читателей, знакомых с библейскими сюжетами, персонажами Ветхого и Нового Завета. Многозначность библейских цитат, их нравственноморализаторский потенциал, высокая степень обобщенности смысла, а также связь с мировой культурой дают возможность использовать их как интертекстуальные единицы, вызывающие нужные ассоциации. Их изначальная оценочность, назидательность позволяют функционировать им в разных стилях; кратко выражать обличительную сущность явления; характеризовать действующее лицо, выступая в качестве оценочноэкспрессивного элемента, выражая как положительную, так и отрицательную оценку действиям персонажей.
Способом обличения в дилогии Мельникова-Печерского не является только выделение слов-символов, значение которых траве-стируется. Попутно используется сказовая иллюстративность житийных сюжетов, выступающих пародией на некоторые жанры агиографии. Комический эффект достигается также столкновением лексических пластов: рассказчик нарочито торжественную, наполненную традиционными церковнославянскими оборотами речь сопровождает намеренно сниженным обыденно-разговорным
комментарием героя. Церковнославянизмы приобретают противоположный первоначальному смысл и создают иронический или откровенно сатирический эффект, разоблачающий нравственные пороки.
1. Кудрин Ю.А. Традиции народной сатиры в творчестве П.И. Мельникова-Печерского // Фольклорные традиции в русской и советской литературе. М., 1987. С. 100-111.
2. Мельников-Печерский П.И. Собр. соч.: в 6 т. М., 1963. Т. 2. С. 164.
3. Липатов В.А. Житие и сказ (О соотношении устной и письменной традиций в романе П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» // Русская литература (1870-1890 гг.). Свердловск, 1977. С. 106-110.
Поступила в редакцию 9.10.2008 г.
Tarasova S.A. The biblical expressions as means of denunciation in the ambilogy of P.I. Melnickov-Pecherskiy’s “In the Forests” and “On the Mountains”. The article describes the functionality of the artistic vehicles, contained in travestation of biblical symbols with the purpose of disclosure of hypocrisy, pharisaism and other vices, hidden under the virtues in the novels of P.I. Melnikov-Pecherskiy,s “In the Forests” and “On the Mountains”.
Key words: biblical expressions, quotations, means of denunciation, symbolism, travestation.
БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ В ТВОРЧЕСТВЕ Е.И. ЗАМЯТИНА
В статье описываются способы функционирования библейских мотивов в творчестве Е.И. Замятина. Отмечается близость позиций писателя народным представлениям о канонах православия. Обращение Замятина к церковной проблематике объясняется стремлением создать объективную картину национальной жизни.
Ключевые слова: русская литература, Замятин, библейские мотивы и сюжеты, ирония, сатира.
Для литературы нет ничего более благодатного и в то же время ответственного, чем евангельские темы. Имея под собой твердую почву, основу мирового мифа, художник может с точностью передать собственные многогранные чувства и создать неповторимую философию творчества. Использование библейских тем и символов в литературе ХХ в.
служит для выполнения двух основных условий, касающихся содержания и формы художественного произведения. С одной стороны, выстраивая смысловую параллель между событиями библейского периода и современности, автор заявляет о вневременных общечеловеческих ценностях («Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова, «Христос вос-
Библейские мотивы активно функционируют в прозе Е.И. Замятина. Разрабатывая теоретические постулаты неореалистического искусства, он писал: «Есть два способа преодолеть трагедию жизни: религия или ирония. Неореалисты избрали второй способ»; «течение неореалистов, течение антирелигиозное» [1]. Все же неверующий Замятин, писатель-еретик, видит религию неотъемлемой частью культуры. По представлению писателя, как невозможен русский пейзаж без куполов церквей и звона колоколов, так невозможен русский человек без веры если не в Бога, то в спасение, и без жажды высшей справедливости. Художественный конфликт замятинской прозы реализуется в несоответствии этих чувств персонажей церковной морали.
Постановка религиозных вопросов связана с нравственными критериями художественных концепций писателя. Понимание За-
Решать сложные проблемы значения религии в жизни человека писатель продолжает в рассказе «Сподручница грешных» (1918). Троим манаенским мужикам поручено изъять монастырскую собственность в пользу бедных. Несмотря на «законность» своих действий, они предпочитают действовать тайно. Ирония Замятина проявила себя в том, что Зиновей Лукич пытается заговорить зубы сторожу, рассказывая антицерковные истории об убийстве Серафимом Саровским собаки и о причастившемся кобеле. Своего пика беспощадная ирония достигает, когда в ночи звучит молитва о помощи в убийстве: «Владычица. Сподручница грешных, помоги!». Расправа над сторожем оказалась бессмысленной. Снова обращается Зиновей Лукич к Богородице, с просьбой помочь в задуманном. Создается впечатление, что Замятин действительно делает Богоматерь сподручницей, т. е. помощницей, пособницей и по-
кровительницей манаенских экспроприаторов. Но образ матери Нафанаилы нарушает и коварные планы Зиновея Лукича, Сикидина и деда Онисима, и сам иронический тон повествования. Своей судьбой она подтверждает, что только искренняя вера в людей и безвозмездная доброта творят чудо. Ее глаза, через которые смотрит на землю сама Богоматерь, заставили смутиться и отказаться от запланированного обманщиков и убийц.
В данном произведении Замятин обращается к вопросу религии, разрабатывая новый тип характера персонажа, уникальный русский склад души. Оказывается, что настоятельница монастыря, мать Нафанаила, верящая в человека, весну, жизнь, что совпадает в ее сознании с верой в Бога, способна противостоять жутким последствиям коренных изменений послереволюционных лет.
Народное представление о Боге, противоречащее официальной церковной версии, выражает замятинский портной-
Замятин легко пользуется библейскими образами в рассказе «О том, как исцелен был
i Не можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
инок Еразм». Мария Египетская, Зосима, Сампсон, Памва служат авторскому замыслу, лишь отчасти сохраняя черты ветхозаветных и житийных персонажей. Библейская символика активно включается в повествование. Например, бесы в голубином образе сопровождают пребывание Еразма в монастыре и всячески искушают его. Рассказ «О том, как исцелен был инок Еразм» не антицерковен: нет глумления над христианской верой, жизнью в монастыре. Так, словами Д.С. Лихачева, издевательства над церковью «ничуть не больше, чем в Киево-Печерском патерике, где бесы могут появляться то в виде ангела, а то в виде самого Христа» [3].
Идея праведной жизни на земле воплощена в рассказе «О том, как исцелен был инок Еразм». Благочестивая жизнь царила в храме до прихода Еразма. Ничто не нарушало покоя и вековечных устоев. Как год за годом «солнце вставало над обителью и сеяло золотое семя свое в синий снег и в черные весенние недра, вздымалось стеблие трав и, совершив заповеданное, вновь клонилось к долу» (т. 1, с. 575), так и церковная братия жила в трудах и молитвах. Появление златоволосого отрока нарушило привычный ход жизни. Иронично Замятин обвиняет в этом бесов, объясняя голос плоти дьявольскими кознями. Когда произошло чудо, инок Еразм исцелился и стал писать лики святых «во славу Божию, а не дьявольскую». Памва молитвою заставил забыть монастырскую братию о происшествиях. Так, у Замятина на время возник «антимир», в котором праведники грешат и спасаются грехом. Праведная жизнь, судя по замыслу писателя, не всегда соответствует церковным догматам. Стремление к жизни без греха Замятин изображает, пародируя житие Марии Египетской. Памва
исцелил знатную жену Марию от «неудержного несытого любодеяния». Она же попросила написать страстное житие (икону) преподобной Марии Египетской, чтобы взирая на образ «потщиться идти по стопам ее».
Понятие греха отчетливо фигурирует в произведении, хотя само слово «грех» употребляется лишь однажды. Памва осуществил свою миссию, восстановил справедливость. Изгнав бесов, он обращается к женам и девам: «Идите с миром, ибо ничто в мире не творится без изволения Творца, даже и грех, и все ко благу» (т. 2, с. 586). Так формируется особая философия «праведности». Как и в древнерусской пародии, смеховая ситуация делает человека невинным, оправдывает по причине душевной слабости и незнания. Совершение грешного поступка объясняется наличием бесовских сил, овладевающих разумом служителя монастыря и прихожан.
Необходимо сказать о стиле, с ориентацией на который создан рассказ «О том, как исцелен был инок Еразм». В соответствии с жанровыми особенностями жития характер «организации простейших синтаксических единиц обусловлен соответствием их примитивно-народной форме его сказа, которая покоится на быстрой передаче движений, как бы созерцаемых в их объективной наглядности. Создается стремительный темп сменяющихся картин, в которых обозначаются лишь действия героя и их главные аксессуары, но не наружность мелькающих лиц, ни обычная обстановка не останавливают внимания» [4]. Максимально информативные предложения с постоянной инверсией изобилуют уточнениями, сравнительными оборотами и обособленными членами. Аллегории, иносказания, свойственные притчевым историям библии и житий святых, имеются в рас-
сказе. Они отличаются красочностью и яркой образностью. Вылечив женщину от бесплодия, Памва говорит: «Отныне муж твой уже не будет подобен пахарю, возделывающему песок, и труд его принесет плоды» (т. 1, с. 575). Живописнейшие сравнения организуют повествование, создают неповторимые художественные образы. Глаза Еразма сравниваются с колодцами, «проницающими с поверхности этого мира в тот мир, где души»: «Как разноглубоки колодцы в земле, так разноглубоки они в человеке» (т. 1, с. 576). Эти приемы и средства создают имитацию древнерусского текста.
В творчестве Замятина библейские мотивы используются двояко. Религия становится мерилом нравственной сущности человека. В произведениях церковная мораль используется как лакмусовая бумажка, становясь единственным ценностным критерием. Когда же философия жизни отступает на второй план, Замятин сатирически использу-
ет известные библейские фразы, образы и ситуации в том виде, в каком они функционируют в простонародной речи. Таким образом, Е.И. Замятин воплощает представление русских людей о религиозных канонах.
1. Замятин Е.И. Современная русская литература // Литературная учеба. 1988. № 5. С. 133135.
2. Замятин Е.И. Знамение // Замятин Е.И. Собр. соч.: в 5 т. / сост., подгот. текста и коммент. Ст.С. Никоненко и А.Н. Тюрина. М., 2004. Т. 1. С. 449. Далее, кроме оговоренных случаев, Е.И. Замятин цит. по этому изданию с указанием тома и страниц.
3. Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы: смех как мировоззрение и другие работы. СПб., 1999. С. 356.
4. Виноградов В. В. О задачах стилистики. Наблюдение над стилем «Жития протопопа Аввакума» // Виноградов В.В. Избр. тр. О языке художественной прозы. М., 1980. С. 31.
Поступила в редакцию 25.11.2008 г.
Key words: the Russian literature, Zamyatin, the Bible motives and plots, irony, satire.
Похожая притча
Сказки-притчи для больших и маленьких Евгения Замятина — еще одно неожиданное отражение 1917 года
Фрагмент книги предоставлен издательством «Август»
Похожая притча
Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Жукова Елена Алексеевна
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Похожая притча
Слово «парабола» означает, как известно, не только определенную незамкнутую кривую, но и иносказание, нравоучение.
В притче «Перед параболами» Ф. Кафка писал: «Слова мудрецов подобны параболам. Когда мудрец говорит: «Иди туда», то он не имеет в виду, что ты должен перейти на другую сторону. Нет, он имеет в виду некое легендарное «там», нечто, чего мы не знаем, что и он сам не мог бы точнее обозначить».
Это хорошая характеристика софизма и вместе с тем указание на внутреннее родство его с параболой, иносказательным поучением, притчей.
Софизмы, как особая форма постановки проблем, появились на довольно высоком уровне развития человеческого мышления. В мышлении первобытных людей, строившемся по образцу мифа, одним из способов выражения проблемной ситуации была предшественница софизма — парабола.
Ф. Бэкон посвятил истолкованию мифов интересную книгу «О мудрости древних». В ней он перевел содержание многих мифов на современный ему язык. Эти «переводы» несколько наивны и прямолинейны с современной точки зрения, но они хорошо показывают, что при самом простом – буквальном — истолковании мифов в них упускается наиболее интересное и важное. Мифы складывались веками, в них запечатлелась глубокая народная мудрость. Чтобы постичь ее, надо выявить их скрытый и тайный смысл, расшифровать их иносказания.
Посмотрим, как это делал сам Бэкон, истолковывая известный миф о Дедале.
Согласно мифу, Дедал за убийство своего соученика и соперника жил в изгнании. Но его всюду с радостью принимали и цари, и города, и он своим гением создал множество замечательных произведений. Особенно же он прославил свое имя дерзкими н запретными творениями. Он придумал и выстроил лабиринт, из которого невозможно было найти выход – сооружение, как говорил Бэкон, «омерзительное и нечестивое по своему назначению и в то же время изумительное н великолепное по мастерству». Позднее, чтобы не быть известным лишь злыми делами и создавать не только орудия преступления, но и средства против них, он дал гениальный совет воспользоваться нитью, для того чтобы выбраться из извилин лабиринта. В конце концов Дедал научил своего сына Икара летать, а тот, еще неопытный, стал хвастать своим искусством и упал с неба в море.
В чем причина того, что самые глубокие проблемы, касающиеся смысла жизни и назначения человека, его места в мире и т. п., принимали когда-то вид иносказания, параболы?
Бэкон попытался ответить на этот вопрос: «. когда речь идет о новых открытиях, далеких от представлений толпы и глубоко скрытых от нее, нужно искать более удобный и легкий доступ к человеческому пониманию через параболы. Поэтому в древности, когда открытия и заключения человеческого разума — даже те, которые теперь представляются банальными и общеизвестными, — были новыми и непривычными, всюду мы встречаем всевозможные мифы, загадки, параболы, притчи, к которым прибегали для того, чтобы поучать, а не для того, чтобы искусно скрывать что-то, ибо в то время ум человеческий был еще груб и бессилен и почти не способен воспринимать тонкости мысли, а видел лишь то, что непосредственно воспринимали чувства».
В своей основе этот ответ правилен. Для неискушенного в теоретизировании первобытного человека, не отделяющего себя отчетливо от окружающей природы, мало знающего и о себе и о ней, мыслящего образами и живущего эмоциями, повествование со скрытым в его глубине смыслом было единственным способом выразить волнующие его, но ему самому не вполне ясные проблемы.
Первобытное мышление, создавшее мифы и искренне верившие всему, что говорилось в них, давно отошло в прошлое. Но иносказание, притча, парабола, как особые формы выражения проблемных ситуаций, сохранились до наших дней. Приведенная маленькая притча Кафки — хороший пример проблем-парабол уже в современном мышлении.
К иносказаниям, понятым как своеобразный способ постановки проблем, в чем-то близки афоризмы, максимы и сентенции.
«Одинокий человек всегда в дурном обществе» (П.Валери),
«Радости оплодотворяют. Скорби рождают» (У.Блейк)
Подобные афоризмы не просто констатируют что-то общеизвестное, мимо чего можно равнодушно пройти, а склоняют к размышлению и требуют, подобно вопросу, ответа «да» или «нет».
Интересно отметить, что проблемные ситуации порождаются также эпиграммами, каламбурами, анекдотами и вообще всеми проявлениями комического в интеллектуальной сфере.
Вот два так называемых лимерика (коротких пятистрочных шуточных стихотворения), принадлежащих анонимным английским авторам:
Жил на свете старик из Скво-Велли.
Сапоги его жутко скрипели.
Кто-то крикнул: «Похоже,
Ваша обувь из кожи?»
Удивился старик: «Неужели?*»
Один очень нежный супруг
Жену свою запер в сундук,
И на просьбу открыть
Он спросил: «Может быть,
Ты немного потерпишь, мой друг?» (Перевод А. Жукова)
За внешним и, прямо скажем, весьма незатейливым содержанием здесь определенно стоит какой-то более глубокий и туманный смысл, нуждающийся в выявлении и истолковании. Иначе чем объяснить, что эти простенькие стишки, написанные никому не известными авторами и не несущие, казалось бы, никаких полезных сведений, живут века и переводятся с одного языка на другой?
Сказки, возникшие гораздо позднее мифов и прекрасно чувствующие себя и в наше время, тоже являются иносказаниями. Они повествуют о событиях, происходящих в каком-то ином мире, только отдаленно напоминающем наш. И вместе с тем они в своеобразной форме, особенно интересной и понятной детскому уму, ставят какие-то вопросы и одновременно отвечают на них. «Сказка-ложь, да в ней намек. » — заметил Пушкин.
Американский профессор литературы Д.Цайпс написал социально-историческое эссе «Испытания и горести Красной Шапочки», ставшее бестселлером в США и Западной Европе. В этой книге прослеживается многовековая эволюция внешне очень простой истории о том, как маленькая девочка отправилась в гости к бабушке и случайно встретилась в лесу с волком.
Первые сказки о Красной Шапочке появились еще в XV в. Начало их было такое же, как и в более поздних вариантах, но в конце девочке хитростью удавалось освободиться и вернуться целой и невредимой домой.
Позднее, в XVII в., в сказке французского фольклориста Шарля Перро этот первоначальный вариант был преобразован в соответствии с требованиями морали того времени. Перро рассказывает, как Красная Шапочка, забыв справедливые наставления родителей, завязала разговор с волком, т. е. с неизвестным ей лицом. За это непослушание она и была съедена. Таким образом автор осуждает свою героиню и всех, кто поступает как она, за кокетство с незнакомцами и выводит мораль: послушание родителям всегда вознаграждается.
В XIX в. в сказке братьев Гримм Красная Шапочка стала уже примером невинной жертвы. Ужасный конец был отброшен, появился новый персонаж — храбрый охотник, спасающий и героиню, и ее бабушку. Сама идея послушания родителям осталась, но к ней добавилась идея надежды на сильного покровителя, представленного охотником, восстанавливающего в нужных случаях справедливость.
Каждое время по-своему истолковывало один и тот же сюжет, видело в нем свои проблемы и предлагало для них свои решения.
Это вообще характерно для формулировок проблем в притчах и сказках. Проблемы предстают не в виде вопросительного предложения, а как рассказ, констатация каких-то, как правило, необычных событий. Попытка перевести неявную формулировку в открытый вопрос в разных контекстах дает разные результаты. И никогда нет полной уверенности в том, что принятый «перевод» является единственно возможным или наиболее удачным.
На примере сказки о Красной Шапочке можно проследить различие иносказания и софизма. Как способы постановки проблем они во многом сходны. Но между ними есть и важная разница.
В мифе, притче, сказке содержится не только неявная, требующая расшифровки проблема. В них есть и определенный намек на ее решение. «Мораль», выводимая из иносказания, оказывается одновременно и формулировкой вопроса и ответом на него. В частности, история о Красной Шапочке в изложении Перро содержит вопрос: следует ли девушке быть настолько общительной, чтобы вступать, в разговор с незнакомцем? И тут же сам сюжет подсказывает ответ: сдержанность, к которой призывали родители, и на этот раз конечно же оправдала бы себя.
Софизм как особая форма осознания проблемной ситуации возник на более высокой ступени развития человеческого мышления, чем иносказание. В софизме разделилось то, что раньше в иносказании было слитным. Постановка проблемы и поиск ее решения стали двумя самостоятельными, разделенными во времени действиями.
И еще одно замечание. Сейчас дети знают историю Красной Шапочки и в изложении Перро, и в пересказе братьев Гримм. Но современный ребенок остается равнодушным к тем идеям и той «морали», которые пытались внушить эти сказочники, перелагая на свой лад старый сюжет. В каждое новое время старая сказка живет по-новому. В этом волшебство народных сказок и секрет того, что они живут века.
Таким образом, миф и сказка, как и вообще любое иносказание, ставят вопросы и отвечают на них. Ставят непрямо и отвечают «моралью», требующей, чтобы ее извлекли и осмыслили.
Но если вдуматься, то станет понятно, что и все другие формы искусства, все иные способы осмысления мира в художественных образах выражают проблемы и решают их во многом подобно тому, как это делают иносказания. Возможно, еще более непрямо, чем иносказания, и без обязательной «морали», довольно прозрачной в последних, но все-таки сходным с иносказаниями способом, сплетающим воедино постановку проблемы и поиск ее решения.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
ТРИ КОТА СКАЗКА
ТРИ КОТА СКАЗКА Было трое котов: Прохор, Харлам и Терентий. Вместе их связала крепкая мужская дружба, закаленная переменными осадками, ветром, постоянной проголодью и другими вещами, известными всякому, кто жил на крыше или чердаке и дышал вольным воздухом необозримых
Сказка о словушке
Сказка о словушке Случилось это в Лесу Словес. В том самом Лесу Словес, возле которого жил Эфэф, знаменитый любитель слов.Пришёл к нему как-то в гости Эхэх, который ничем особым знаменит не был, кроме любви к пиву. За пивом он как-то и поспорил с приятелем, что обхитрит самого
Сказка про лингов
Сказка про лингов В стране лингов (только не спрашивайте, где она находится, чтобы мне ничего не выдумывать) каждый говорит на своём языке. Не так вот сразу, конечно: раз – и на своём. Так ни в одной стране не бывает.Прежде всего ребёнок у лингов, то есть линжонок, усваивает
Сказка про инструментальный рай
Сказка про инструментальный рай Жил на земле один мастер-механик. Звали его Универ. А если кто думает, что таких имён не бывает, так это, может быть, вовсе и не имя было, а прозвище.Была у этого мастера Универа мечта, о которой знали все его друзья. Мечтал Универ поработать
Сказка про семена всего
Сказка про семена всего Плыл по морю теплоход. Вдруг началась буря. По приказу капитана все сразу надели спасательные жилеты. И правильно! Хотя за борт смыло только одного пассажира, но ведь никто не знал, кто этим пассажиром будет, чтобы только ему к этому
СКАЗКА
Детская сказка
Детская сказка В очень известном и большом городе жил старый царь, вдовец. У царя была дочь, невеста. Царевна далеко славилась и лицом и умом, и потому многие весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были и князья, воеводы и гости торговые, и ловкие
Детская сказка
Детская сказка В очень известном и большом городе жил старый царь, вдовец. У царя была дочь, невеста. Царевна далеко славилась и лицом и умом, и потому многие весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были и князья, воеводы и гости торговые, и ловкие
44. «Сказка ложь, да в ней намёк»
44. «Сказка ложь, да в ней намёк» Даже в сказках легче встретить Бабу-ягу, чем Василису Прекрасную. Видоизмененный Януш Рось Туфелька оказалась Золушке впору, потому что она никогда не жила на широкую ногу. Я. Каллер Из глубины времён до нас дошло множество сказок,
3. Образ автора и жанр (роман-сказка «Белка», роман-притча «Отец-Лес» А. Кима)
3. Образ автора и жанр (роман-сказка «Белка», роман-притча «Отец-Лес» А. Кима) Во многих произведениях современной натурфилософской прозы автор является не только субъектом повествования, но представлен и как его объект, т. е. одним из персонажей произведения. Таковы
Сказка о Хирати
Сказка о Хирати Во времена короля Махмуда, завоевателя Газны, жил-был молодой человек по имени Хайдар Али Джан. Его отец Искандер Хан решил добиться для него благоволения императора и послал его учиться духовным предметам под руководством величайших мудрецов того
Сказка-послесказка
Сказка-послесказка «Однако,…» Чукотский фольклор. Лидерство – шкатулка с секретом.Кто ее секрет разгадает, тот ею и овладеет.Вместе со всеми ее волшебствами.И станет она беспрекословно выполнять все желания овладевшего ею.Включая сокровеннейшие.Кто же будет пытаться,
7. Старая сказка
7. Старая сказка Одна женщина прослышала про отшельника, у которого в лесу под снегом была спелая земляника. Она велела старшей дочери пойти в лес и принести ей корзинку ягод. Когда девочка попросила у отшельника земляники, тот ответил: «Будь так добра, возьми метлу и смети
49. Сказка и ложь
49. Сказка и ложь Самое главное мы в предыдущий раз выяснили. Причём самое главное не только для главы 22, а для всей книги: отношения Воланда и его свиты, особенно Коровьева, вовсе не таковы, какими кажутся неискушённым героям и читателям Романа. Теперь можно перейти к