книга ключей и долговая книга иосифо волоколамского монастыря xvi века

Книга ключей и долговая книга иосифо волоколамского монастыря xvi века

Книга ключей и долговая книга Иосифо-Волоколамского монастыря XVI века.

Под редакцией М. Н. Тихомирова и А. А. Зимина. Издательство Академии наук СССР. М.-Л. 1948. 169+(2) стр. (Институт истории Академии наук СССР).

В труде И. В. Сталина «О диалектическом и историческом материализме» с исчерпывающей ясностью указано, чем отличается марксистско-ленинская историческая наука от дворянской и буржуазной: «. историческая наука, если она хочет быть действительной наукой, не может больше сводить историю общественного развития к действиям королей и полководцев, к действиям «завоевателей» и «покорителей» государств, а должна, прежде всего, заняться историей производителей материальных благ, историей трудящихся масс, историей народов» ( «История ВКП(б). Краткий курс», стр, 116. 1938. ). Основным производящим классом в период феодализма является крестьянство. Естественно, что на историю этого класса и должны обратить своё внимание советские исследователи, изучающие развитие феодальных отношении.

Для успешной разработки ряда монографических тем по истории русского крестьянства в условиях феодализма чрезвычайно важно расширение круга исторических источников, рисующих положение непосредственных производителей. Громадное количество этих источников XV-XVIII вв. хранится в вотчинных архивах русских монастырей, являвшихся крупнейшими феодальными организациями. После Октябрьской социалистической революции были по-настоящему введены в научный оборот архивные фонды таких экономически и политически мощных феодальных Корпораций, как Троице-Сергиев и Соловецкий монастыри, московская митрополичья кафедра, акты боярина Морозова и др. Материалы этих вотчинных архивов были использованы в целом ряде исследований советских историков, занимающихся изучением социально-экономических явлений XV-XVIII веков. Но в печати документов по истории феодального хозяйства и зависимого крестьянства появилось всё же сравнительно Мало.

Тем более нужно приветствовать выпуск Институтом истории Академии наук СССР двух интереснейших памятников из архива Иосифо-Волоколамского монастыря: «книги ключей и денежных оброков» 1547-1561 гг. и «долговой книги» 1532-1534 годов. Опубликованные документы дают очень ценный материал для характеристики методов экспдоатации непосредственных производителей в феодальной вотчине XVI века. «Ключом» именовался комплекс монастырских владений, «пожалованный» в кормление кому-либо из монастырских слуг. Пожалование в качестве «ключа» определённого села с. деревнями передавало в руки слуги вотчинные права в отношении сельского населения (суд, явка, довод, розвинское и т. д.). «Книга ключей и денежных оброков» и содержит данные о раздаче «ключей» монастырскими властями. Приведение в систему и разработка этих данных позволят исследователям составить отчётливое впечатление об эксплоатации зависимого крестьянства методами внеэкономического принуждения. В той же книге указана выдача «оброка» (денежного «жалованья») монастырским слугам, ремесленникам, детёнышам, причём очень полно и детально перечислен обслуживающий персонал монастырской вотчины. Здесь исследователь получит важный материал Для изучения вотчинного ремесла и социального состава населения монастырских феодальных владений. Получающие «оброк» монастырские «сторожа», «конюхи», «истопники» и т. д. — не холопы, но и не люди, работающие из найма. Перед нами какая-то своеобразная форма кабальной зависимости. Монастырские феодалы прибегали к раздаче денег в «оброк» под поручительство в целях закабаления слуг и ремесленников. В «долговой книге» имеются записи долговых обязательств крестьян Иосифо-Волоколамского монастыря своему феодалу-владельцу. Они дают яркую картину задолженности крестьянства и позволяют установить причины этого явления. Во второй части «долговой книги» находим роспись оброка монастырских крестьян и указание на поборы с сельского населения в пользу приказчиков и ключников. Это — ценное дополнение к «книге ключей» позволяющее уточнить характер крестьянских повинностей. В качестве приложения в рецензируемом издании помещена указная грамота властей Иосифо-Волоколамского монастыря в монастырскую вотчину — село Бужарово — 1591 года. В ней детально перечислены все виды поборов с крестьян, о которых в более общей форме говорят «книга денежных ключей и оброков» и «долговая книга».

О ценности опубликованных материалов можно судить по тому, что она уже были использованы в ряде монографий и статей советских учёных, занимающихся социально-экономической историей России в XVI в. (см. монографию Б. Д. Грекова «Крестьяне на Руси». М.-Л. 1946, и его статью «Монастырские детеныши». «Вопросы истории» № 5-6 за 1945 г.; статью С. В. Бахрушина «Предпосылки всероссийского рынка», «Учёные записки Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова». Вып. 87-и. 1946, и т. д.). Теперь советский читатель получит в свои руки полный текст документов.

Подготовка текста к изданию выполнена тщательно, с соблюдением должных правил советской археографии. К «книге ключей и денежных оброков» помещено введение М. Н. Тихомирова, к «долговой книге» — введение А. А. Зимина. Общее предисловие ко всему изданию написано М. Н. Тихомировым. В предисловии и обоих введениях [127] дана общая оценка публикуемых документов в качестве исторического источника для изучения положения зависимого крестьянства в феодальной вотчине и обоснованы приёмы публикации памятников. К текстам обеих книг приложены географический и терминологический указатели. «Книга ключей и денежных оброков» снабжена кроме того указателем именным. Все указатели составлены А. А. Зиминым.

Остановимся на некоторых недостатках издания. Вызывает возражения прежде всего порядок расположения материала. «Книга ключей и денежных оброков», охватывающая более поздний период (1547- 1561 гг.), чем «долговая книга» (1532-1534 гг.), почему-то помещена в первую очередь. Казалось бы, напротив, издание следовало начать с «долговой книги». Вообще издание производит впечатление сборника двух самостоятельных памятников, не объединённых в достаточной мере органически. Для читателя было бы гораздо удобнее, если бы указатели были даны не к каждому памятнику в отдельности, а ко всему изданию в целом. Но если уж остановиться на принятой в издании системе двойных указателей (по числу публикуемых основных источников), то надо пожалеть об отсутствии их унификации. Это обстоятельство приводит к ряду противоречий. Например, в географических указаниях относительно села Ангелова говорится на стр. 102, что оно куплено в 1531-1532 г., на стр. 163 — в июне 1532 года. Про село_| Гаврино на стр. 164 читаем, что оно дано в монастырь около 1506-1515 гг.; на стр. 103 — дано до 1517 года. Село Зубово, судя по данным на стр. 103, дано в монастырь в 1517-1518 гг., по сведениям на стр. 164. куплено монастырём в 1517-1518 годах. Имеются и более серьёзные расхождения. Например, в отношении села Успенского один раз сказано, что оно подступило в монастырь в 1503 г. (стр. 106),; в другой раз в октябре 1495 г. (стр. 168). Но уезд (Рузский) и стан (Локнышский) в обоих случаях совпадают. Все примеры (а их можно значительно увеличить) говорят за то, что географические указатели следовало согласовать.

Аналогичное замечание возникает и отвосительно терминологических указателей. А. А. Зимин справедливо указывает, что «роспись поборов» в «долговой книге» помогает нам расшифровать те сообщения «книги ключей» Волоколамского монастыря, в которых говорится о поборах, взимавшихя монастырскими ключниками и приказчиками с крестьян различных сёл и деревень» (стр. 121). Терминологический указатель должен помочь этой «расшифровке». Поэтому желательно, чтобы к обоим памятникам указатель терминов (как и географических названий) был один. Если авторы почему-то предпочли двойной указатель, то его следовало строить так, чтобы обе его части друг друга дополняли, Например, на стр. 111 укаазана монастырская пошлина — «раздвинское». На стр. 170 находим термин «розвинское» уже без указания, что это пошлина, и без пояснения, что перед нами другое написание «раздвинского». На стр. 109 читаем: «довод, монастырская пошлина». На стр. 169 — просто: «довод». Естественно возникает предположение, что во втором случае термин «довод» приведён не в значении пошлины.

Несколько слов о самой системе составления каждого указателя. В личном указателе нет единого принципа. Иногда в качестве основного даётся современное произношение имени, а на старое только делается ссылка (Говрила, см. Гаврила; Горонтей, см. Геронтей; Олександр, см. Александр); иногда же в основном тексте фигурирует произношение памятника: Голактион, Дарафей, Олександров (Ерёмка) и т. д. В личный указатель вкрались элементы терминологического, например; «Дворник в Отчищеве — см. Данила, дворник» (стр. 84). Но ведь «дворник» — это не имя. С другой стороны, в географическом указателе фигурируют элементы личного (буйгородец Пимин, буйгородец Усач, буйгородец Фома — стр. 102 и т. д.), в указателе терминологическом имеются материалы географического (стр. 110 — новлянский дворник и т. д.). Всё это делает структуру указателей слишком громоздкой и нечёткой.

Издание, как нам кажется, выиграло бы, если бы к нему было дано не три предисловия (общее ко всему сборнику и по одному введению к каждому памятнику), а одно. Но хотелось бы, чтобы в этом одном предисловии была дана общая (хотя бы краткая) характеристика разбросанных фрагментов хозяйственного архива Иосифо-Волоколамского монастыря, хранящегося сейчас в пяти учреждениях (стр. 7), и намечена первоочерёдность издания. Сейчас же читателю несколько трудно ориентироваться. В самом деле, на стр. 11 читаем: «Среди документов Волоцкого монастыря в Центральном Государственном Архиве Древних Актов (Москва) древнейшей хозяйственной рукописью является печатаемая здесь «Книга ключей и денежных оброков». Только дойдя до второго введения (на стр. 117), читатель сообразит, что «книга ключей» древнейшая не из вообще сохранившихся волоколамских рукописей, а лишь из рукописей, хранящихся в ЦГАДА.

В предисловии на стр. 3 вызывает возражения ссылка исторического характера: «На основании хозяйственных документов церковных учреждений написаны большие монографии Б. Д. Грекова, А. А. Савича, М. И. Горчакова». Вряд ли можно на одну доску ставить работы Б. Д. Грекова и А. А. Савича и книгу буржуазного историка М. И. Горчакова, слабую даже для своего времени.

Указанные недостатки не снижают большого значения издания, благодаря которому советская историческая наука получила ценные документы по истории крестьянства феодальной эпохи.

Текст воспроизведен по изданию: Крестьянская реформа в Кабарде. Документы по истории освобождения зависимых сословий в Кабарде в 1867 г. // Вопросы истории, № 4. 1949

Источник

Книга ключей и долговая книга иосифо волоколамского монастыря xvi века

Для успешной разработки ряда монографических тем по истории русского крестьянства в условиях феодализма чрезвычайно важно расширение круга исторических источников, рисующих положение непосредственных производителей. Громадное количество этих источников XV-XVIII вв. хранится в вотчинных архивах русских монастырей, являвшихся крупнейшими феодальными организациями. После Октябрьской социалистической революции были по-настоящему введены в научный оборот архивные фонды таких экономически и политически мощных феодальных Корпораций, как Троице-Сергиев и Соловецкий монастыри, московская митрополичья кафедра, акты боярина Морозова и др. Материалы этих вотчинных архивов были использованы в целом ряде исследований советских историков, занимающихся изучением социально-экономических явлений XV-XVIII веков. Но в печати документов по истории феодального хозяйства и зависимого крестьянства появилось всё же сравнительно Мало.

Тем более нужно приветствовать выпуск Институтом истории Академии наук СССР двух интереснейших памятников из архива Иосифо-Волоколамского монастыря: «книги ключей и денежных оброков» 1547-1561 гг. и «долговой книги» 1532-1534 годов. Опубликованные документы дают очень ценный материал для характеристики методов экспдоатации непосредственных производителей в феодальной вотчине XVI века. «Ключом» именовался комплекс монастырских владений, «пожалованный» в кормление кому-либо из монастырских слуг. Пожалование в качестве «ключа» определённого села с. деревнями передавало в руки слуги вотчинные права в отношении сельского населения (суд, явка, довод, розвинское и т. д.). «Книга ключей и денежных оброков» и содержит данные о раздаче «ключей» монастырскими властями. Приведение в систему и разработка этих данных позволят исследователям составить отчётливое впечатление об эксплоатации зависимого крестьянства методами внеэкономического принуждения. В той же книге указана выдача «оброка» (денежного «жалованья») монастырским слугам, ремесленникам, детёнышам, причём очень полно и детально перечислен обслуживающий персонал монастырской вотчины. Здесь исследователь получит важный материал Для изучения вотчинного ремесла и социального состава населения монастырских феодальных владений. Получающие «оброк» монастырские «сторожа», «конюхи», «истопники» и т. д. — не холопы, но и не люди, работающие из найма. Перед нами какая-то своеобразная форма кабальной зависимости. Монастырские феодалы прибегали к раздаче денег в «оброк» под поручительство в целях закабаления слуг и ремесленников. В «долговой книге» имеются записи долговых обязательств крестьян Иосифо-Волоколамского монастыря своему феодалу-владельцу. Они дают яркую картину задолженности крестьянства и позволяют установить причины этого явления. Во второй части «долговой книги» находим роспись оброка монастырских крестьян и указание на поборы с сельского населения в пользу приказчиков и ключников. Это — ценное дополнение к «книге ключей» позволяющее уточнить характер крестьянских повинностей. В качестве приложения в рецензируемом издании помещена указная грамота властей Иосифо-Волоколамского монастыря в монастырскую вотчину — село Бужарово — 1591 года. В ней детально перечислены все виды поборов с крестьян, о которых в более общей форме говорят «книга денежных ключей и оброков» и «долговая книга».

О ценности опубликованных материалов можно судить по тому, что она уже были использованы в ряде монографий и статей советских учёных, занимающихся социально-экономической историей России в XVI в. (см. монографию Б. Д. Грекова «Крестьяне на Руси». М.-Л. 1946, и его статью «Монастырские детеныши». «Вопросы истории» № 5-6 за 1945 г.; статью С. В. Бахрушина «Предпосылки всероссийского рынка», «Учёные записки Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова». Вып. 87-и. 1946, и т. д.). Теперь советский читатель получит в свои руки полный текст документов.

Подготовка текста к изданию выполнена тщательно, с соблюдением должных правил советской археографии. К «книге ключей и денежных оброков» помещено введение М. Н. Тихомирова, к «долговой книге» — введение А. А. Зимина. Общее предисловие ко всему изданию написано М. Н. Тихомировым. В предисловии и обоих введениях [127] дана общая оценка публикуемых документов в качестве исторического источника для изучения положения зависимого крестьянства в феодальной вотчине и обоснованы приёмы публикации памятников. К текстам обеих книг приложены географический и терминологический указатели. «Книга ключей и денежных оброков» снабжена кроме того указателем именным. Все указатели составлены А. А. Зиминым.

Остановимся на некоторых недостатках издания. Вызывает возражения прежде всего порядок расположения материала. «Книга ключей и денежных оброков», охватывающая более поздний период (1547- 1561 гг.), чем «долговая книга» (1532-1534 гг.), почему-то помещена в первую очередь. Казалось бы, напротив, издание следовало начать с «долговой книги». Вообще издание производит впечатление сборника двух самостоятельных памятников, не объединённых в достаточной мере органически. Для читателя было бы гораздо удобнее, если бы указатели были даны не к каждому памятнику в отдельности, а ко всему изданию в целом. Но если уж остановиться на принятой в издании системе двойных указателей (по числу публикуемых основных источников), то надо пожалеть об отсутствии их унификации. Это обстоятельство приводит к ряду противоречий. Например, в географических указаниях относительно села Ангелова говорится на стр. 102, что оно куплено в 1531-1532 г., на стр. 163 — в июне 1532 года. Про село_| Гаврино на стр. 164 читаем, что оно дано в монастырь около 1506-1515 гг.; на стр. 103 — дано до 1517 года. Село Зубово, судя по данным на стр. 103, дано в монастырь в 1517-1518 гг., по сведениям на стр. 164. куплено монастырём в 1517-1518 годах. Имеются и более серьёзные расхождения. Например, в отношении села Успенского один раз сказано, что оно подступило в монастырь в 1503 г. (стр. 106),; в другой раз в октябре 1495 г. (стр. 168). Но уезд (Рузский) и стан (Локнышский) в обоих случаях совпадают. Все примеры (а их можно значительно увеличить) говорят за то, что географические указатели следовало согласовать.

Аналогичное замечание возникает и отвосительно терминологических указателей. А. А. Зимин справедливо указывает, что «роспись поборов» в «долговой книге» помогает нам расшифровать те сообщения «книги ключей» Волоколамского монастыря, в которых говорится о поборах, взимавшихя монастырскими ключниками и приказчиками с крестьян различных сёл и деревень» (стр. 121). Терминологический указатель должен помочь этой «расшифровке». Поэтому желательно, чтобы к обоим памятникам указатель терминов (как и географических названий) был один. Если авторы почему-то предпочли двойной указатель, то его следовало строить так, чтобы обе его части друг друга дополняли, Например, на стр. 111 укаазана монастырская пошлина — «раздвинское». На стр. 170 находим термин «розвинское» уже без указания, что это пошлина, и без пояснения, что перед нами другое написание «раздвинского». На стр. 109 читаем: «довод, монастырская пошлина». На стр. 169 — просто: «довод». Естественно возникает предположение, что во втором случае термин «довод» приведён не в значении пошлины.

Несколько слов о самой системе составления каждого указателя. В личном указателе нет единого принципа. Иногда в качестве основного даётся современное произношение имени, а на старое только делается ссылка (Говрила, см. Гаврила; Горонтей, см. Геронтей; Олександр, см. Александр); иногда же в основном тексте фигурирует произношение памятника: Голактион, Дарафей, Олександров (Ерёмка) и т. д. В личный указатель вкрались элементы терминологического, например; «Дворник в Отчищеве — см. Данила, дворник» (стр. 84). Но ведь «дворник» — это не имя. С другой стороны, в географическом указателе фигурируют элементы личного (буйгородец Пимин, буйгородец Усач, буйгородец Фома — стр. 102 и т. д.), в указателе терминологическом имеются материалы географического (стр. 110 — новлянский дворник и т. д.). Всё это делает структуру указателей слишком громоздкой и нечёткой.

Издание, как нам кажется, выиграло бы, если бы к нему было дано не три предисловия (общее ко всему сборнику и по одному введению к каждому памятнику), а одно. Но хотелось бы, чтобы в этом одном предисловии была дана общая (хотя бы краткая) характеристика разбросанных фрагментов хозяйственного архива Иосифо-Волоколамского монастыря, хранящегося сейчас в пяти учреждениях (стр. 7), и намечена первоочерёдность издания. Сейчас же читателю несколько трудно ориентироваться. В самом деле, на стр. 11 читаем: «Среди документов Волоцкого монастыря в Центральном Государственном Архиве Древних Актов (Москва) древнейшей хозяйственной рукописью является печатаемая здесь «Книга ключей и денежных оброков». Только дойдя до второго введения (на стр. 117), читатель сообразит, что «книга ключей» древнейшая не из вообще сохранившихся волоколамских рукописей, а лишь из рукописей, хранящихся в ЦГАДА.

В предисловии на стр. 3 вызывает возражения ссылка исторического характера: «На основании хозяйственных документов церковных учреждений написаны большие монографии Б. Д. Грекова, А. А. Савича, М. И. Горчакова». Вряд ли можно на одну доску ставить работы Б. Д. Грекова и А. А. Савича и книгу буржуазного историка М. И. Горчакова, слабую даже для своего времени.

Указанные недостатки не снижают большого значения издания, благодаря которому советская историческая наука получила ценные документы по истории крестьянства феодальной эпохи.

Текст воспроизведен по изданию: Крестьянская реформа в Кабарде. Документы по истории освобождения зависимых сословий в Кабарде в 1867 г. // Вопросы истории, № 4. 1949

Источник

Книга ключей и долговая книга иосифо волоколамского монастыря xvi века

Реформы Ивана Грозного

Очерки социально-экономической и политической истории России середины XVI в.

Середина XVI в. ознаменована серьезными сдвигами в социально-экономическом и политическом строе Русского централизованного государства. Это было время Экономического подъема страны, выражавшегося в росте производительных сил и углублении общественного разделения труда. Отчетливо наметились предпосылки всероссийского рынка, начальный этап складывания которого относится примерно к XVII в. Обозначалась специализация ряда районов страны на производстве определенных продуктов. Появляются элементы территориального разделения труда.

Рост товарно-денежных отношений в стране приводил к усилению эксплуатации крестьянства. Широкое распространение с середины XVI в. приобретает барщина. Ухудшение положения крестьянства и посадской бедноты обусловило резкое обострение социальных противоречий. Как город, так и деревня в середине XVI в. были охвачены пламенем народных движений. Городские восстания, реформационные движения, локальные выступления крестьянства — таковы формы классовой борьбы этого времени.

Среди класса феодалов интенсивно шел процесс перераспределения земельной собственности. Средний и мелкий дворянин постепенно занимал все более видное место в феодальной среде и устами своих идеологов заявлял о своих требованиях, с которыми вынуждены были считаться и боярская аристократия, и духовные феодалы.

В обстановке широкой волны народных движений представители различных прослоек класса феодалов вынуждены были на время прекратить распри и консолидировать свои усилия, с тем чтобы укрепить свое господство над массами непосредственных производителей.

В литературе до настоящего времени ясности по этому вопросу нет. В последней, вышедшей совсем недавно монографии И. И. Смирнова о политической истории России 30—50-х годов XVI в. подчеркивается чисто дворянский характер правительственных мероприятий середины XVI в., тогда как в трудах С. В. Бахрушина и некоторых других советских историков говорится о компромиссном характере реформ, проведенных в интересах господствующего класса в целом. Для решения этой центральной проблемы следует конкретно изучить ход правительственных преобразований в различных областях жизни — судебную, административную, военную и финансовую реформы. Нужно показать связь реформ Избранной рады с напряженной классовой борьбой того времени, а также с перипетиями борьбы внутри господствующего класса. Без понимания сдвигов в социально-экономической и политической жизни России середины XVI в. нельзя разобраться в сложном узле противоречий, приведших в конечном счете к учреждению опричнины.

Таков круг проблем, которые являются предметом рассмотрения в настоящей работе. При этом совершенно естественно, что в рамках одной книги невозможно более или менее равномерно и углубленно рассмотреть все вопросы, касающиеся истории Русского централизованного государства. За пределами данной книги остается история общественно-политической мысли, которой автор посвятил особое исследование, а также внешняя политика России середины XVI в., изученная в трудах Е. Н. Кушевой, Г. А. Новицкого, С. О. Шмидта и других советских историков. Сложные процессы социально-экономического развития в русском городе и деревне рассматриваются лишь в той мере, в какой позволяют выяснить причины роста классовых противоречий и предпосылки общественно-политических преобразований 50-х годов XVI в. Поэтому главы вторая и третья книги в известной мере носят итоговый характер, суммируют результаты наблюдений виднейших советских ученых — С. В. Бахрушина, С. Б. Веселовского, Б. Д. Грекова, П. П. Смирнова, М. Н. Тихомирова и других, много сделавших для изучения экономических и социальных отношений XVI в.

В дальнейшем изложении автор считал необходимым останавливать внимание читателя на важнейших моментах истории Русского централизованного государства середины XVI в., особенно на малоизученных или тех, трактовка которых остается спорной.

Настоящая монография представляет собою первую часть задуманного автором исследования по истории России времен правления Ивана Грозного. В дальнейшем автор предполагает подготовить к изданию книгу, посвященную опричнине Ивана Грозного.

Большую товарищескую помощь автору оказали в подготовке рукописи к изданию И. В. Ледовская, К. В. Миронова, В. М. Покровская, Н. Я. Трофимова, В. Г. Шерстобитова, Л. И. Ивина, которым автор считает своим приятным долгом выразить глубокую благодарность.

Источник

ЛитЛайф

Жанры

Авторы

Книги

Серии

Форум

Зимин Александр Александрович

Книга «Опричнина»

Оглавление

Читать

Помогите нам сделать Литлайф лучше

Б.Н. Флоря высказал предположение, что одной из причин конфликта Ивана IV с Афанасием явилась ликвидация в июне 1564 г. податных привилегий митрополичьего дома[1203]. У нас нет данных, которые могли бы установить, было ли наступление на митрополичий иммунитет следствием или причиной расхождений царя с митрополитом. Так или иначе, но после отставки Афанасия Иван Грозный предложил его пост осифлянину Герману Полеву[1204].

Происхождение Германа Полева не вполне ясно. Курбский пишет, что это был «светла рода человек, яже Полевы нарицаются та шляхта по отчине»[1205]. Герман обычно считается одним из тех Полевых, которые происходили от Александра Борисовича Поле, потомка смоленских князей. Действительно, в духовной волоцкого князя Бориса Васильевича (1477 г.) мы встречаем внука Александра Борисовича Федора с сыном Васильем (? Большим), которые уже потеряли не только княжеский титул, но на время даже и земли в Волоцком уезде[1206]. Внуку Федора Ивану Васильевичу около 1514–1515 гг. принадлежало сельцо Власьево Рузского уезда, а в 1525–1526 гг. он с детьми Иваном и Михаилом владел землями в Зубцовском уезде[1207]. Иван Иванович Полев, будучи дворовым сыном боярским по Ржеву, владел в 1555/56 г. также селом Авдотьиным Волоцкого уезда[1208]. В этом же уезде находились земли и младшей ветви Полевых (внуков Василия Федоровича Меньшого). Осип Владимирович с сыном Григорием и Иван Владимирович в 50-х годах числились дворовыми детьми боярскими по Костроме. Однако вдова Осипа и его другой сын Иван в 1571/72 г. передали «на помин души» в Волоколамский монастырь большое село Быково Волоцкого уезда[1209]. Из этой семьи Полевых происходил известный старец Нил Полев (Никифор, сын Василия Большого), находившийся в Волоколамском монастыре еще при жизни его основателя Иосифа Санина[1210].

Труднее сказать, какое отношение к этому семейству имел Герман Полев. Братья Хрестьянин и Федор Иванов, дети Гавриила Полева, появляются как мелкие волоцко-рузские вотчинники уже в 20-х годах XVI в.[1211] Федор (по прозвищу Садырь) Иванов около 1530–1531 гг. постригся в Волоколамский монастырь под именем Филофея, дав на помин души своих родичей небольшую деревеньку в Волоцком уезде[1212]. В 1547/48 и 1552/53 гг. он ужебыл казначеем монастыря[1213], а позднее в 1553/54—1554/55 гг, входил в состав соборных старцев и участвовал в совершении земельных сделок[1214]. В 1555/56 г. он выступает одним из душеприказчиков по известном уже И.В. Полеве[1215]. В 1553 г. ему поручается досмотреть «житие», т. е. произвести следствие по делу еретика Матвея Башкина[1216]. В декабре 1561 г. он был при весьма странных обстоятельствах зарезан, причем «наряжали (подговаривали — A3.) два старца соборныих, а третий, не соборной, тот делал»[1217].

Так вот сыном этого Филофея и был Герман (в миру — Григорий) Полев. Григорий постригся в Волоколамский монастырь в 30-е годы XVI в.[1218] В 1551 г. его уже назначают архимандритом Старицкого Успенского монастыря. Связи со Старицей у Полевых были старинными[1219]. Через два с половиной года Герман Полев снова вернулся в Волоколамский монастырь, где в 1554 г. мы уже видим его казначеем[1220]. Герман Полев пользовался, очевидно, доверием у монастырского начальства, так как именно ему было поручено в декабре 1553 г. привести в монастырь еретика Матвея Башкина[1221]. Уже вскоре, в 1555 г., Герман Полев был назначен архимандритом в Свияжский монастырь, где стал правой рукой первого архиепископа казанского, бывшего игумена Волоколамского монастыря Гурия Руготина. После смерти Гурия (4 декабря 1563 г.) Герман Полев как его ближайший сподвижник 12 марта 1564 г. был назначен казанским архиепископом[1222].

Когда московский митрополит Афанасий ушел «на покой» и его место сделалось вакантным, Иван Грозный без колебаний остановил свой взор на Германе Полеве, который в это время находился в Москве[1223]. И в самом деле, представитель «прелукавых осифлян», поддерживавших опричную политику царя, лютый враг еретического вольнодумия, мелкий дворянин по происхождению Герман Полев уже проявил себя в Казани ревнителем православия, сделавшись сначала правой рукой архиепископа Гурия, пользовавшегося особым доверием царя[1224], а затем продолжателем его политики насильственной христианизации.

Но совершенно неожиданно Герман сразу же после занятия митрополичьего престола выступил с менторским поучением, в котором пригрозил царю, что его ждет страшный суд за содеянные им поступки[1225]. Речь, конечно, шла об опричных гонениях. Трудно сказать, чем объяснялся такой поворот дела. Может быть, тем что Герман сохранил свою старую близость к старицкому двору, над которым все больше и больше сгущались тучи. Возможно, сыграло роль и то, что он «Максима Философа мало нечто отчасти учения причастен был»[1226]. Максим Грек был учителем Сильвестра и Андрея Курбского, т. е. руководящих деятелей Избранной рады. Под непосредственным влиянием опричной среды Иван Грозный уже через два дня после восшествия Германа на митрополичий престол отстранил его от исполнения этих новых его обязанностей.

На этот раз Иван IV остановился на кандидатуре Филиппа Колычева. П. А. Садиков считает, что она была, по-видимому, приемлема для всех: будущий митрополит принадлежал к старому боярскому роду, из которого, однако, по крайней мере двое стали опричниками. Лично известный Грозному, Филипп снискал известность незаурядными организаторскими способностями, проявившимися во время его игуменства в Соловецком монастыре[1227]. По мнению В.Б. Кобрина, царь долго убеждал Филиппа стать митрополитом, «не желая, вероятно, резко рвать с некоторыми кругами боярства»[1228]. Вспомним, что Колычевы были известны своей близостью к старицким князьям[1229], а Филипп постригся в монахи после «поимания» Андрея Старицкого[1230].

К этому можно добавить, что неудача с осифлянским претендентом на митрополичью кафедру (Германом Полевым) заставила Грозного обратить взор на другую могущественную группировку среди высших иерархов — заволжских старцев[1231]. Но из лидеров нестяжателей только две крупные фигуры могли рассматриваться как будущие митрополиты: это новгородский архиепископ Пимен и соловецкий игумен Филипп. Первый, несмотря на все его расположение к царю, вызывал у Ивана Грозного к себе крайне настороженное отношение, ибо представлял тот самый Новгород, который, по мнению московского государя, таил в себе крамолу и постоянную готовность к мятежу. Оставалась кандидатура Филиппа, который еще в середине века пользовался расположением царя. В пользу соловецкого игумена высказался и освященный собор, тем более что в его состав входило очень мало правоверных осифлян[1232].

Источник