в какую карточную игру играл пушкин
Никакая игра не доставляет столь живых разнообразных впечатлений, как карточная, потому что во время самых больших неудач надеешься на тем больший успех, или просто в величайшем проигрыше остаётся надежда, вероятность выигрыша. Это я слыхал от страстных игроков, напр., от Пушкина (поэта). Пушкин справедливо говорил мне однажды, что страсть к игре есть самая сильная из страстей.
Подпись: Ал. Н. Вульф. Дневник.
Псковский помещик И.Е.Великопольский, не очень даровитый поэт и страстный картёжный игрок, выпустил в свет стихотворную «Сатиру на игроков», в которой описывал страшные последствия картёжной игры. Пушкин напечатал в булгаринской «Северной Пчеле» «Послание к В., сочинителю Сатиры на игроков», где высмеивал проповедников, учащих свет тому, в чём сами грешны:
Некто мой сосед,
На игроков, как ты, однажды
Сатиру злую написал
И другу с жаром прочитал.
Ему в ответ его приятель
Взял карты, молча стасовал,
Дал снять, и нравственный писатель
Всю ночь, увы! понтировал.
Тебе знаком ли сей проказник.
Существует предположение, что путешествие в Арзрум было целиком запланировано и подготовлено шулерами, а Пушкину отводилась роль «свадебного генерала», своего рода приманки, на которую можно было приглашать цвет местного дворянства (с тем, чтобы вовлечь в игру и обыграть).
Поездка Пушкина на Кавказ и в Малую Азию могла быть устроена, действительно, игроками. Они, по связям в штабе Паскевича, могли выхлопотать ему разрешение отправиться в действующую армию, угощать его живыми стерлядями и замороженным шампанским, проиграв ему безрасчётно деньги на его путевые издержки. Устройство поездки могло быть придумано игроками в простом расчёте, что они на Кавказе и Закавказьи встретят скучающих богатых людей, которые с игроками не сели бы играть и которые охотно будут целыми днями играть с Пушкиным, а с ним вместе со встречными и поперечными его спутниками. Рассказ без подробностей, без комментариев, есть тяжёлое согрешение против памяти Пушкина. В голом намёке слышится как будто заподозривание сообщничества Пушкина в игрецком плане. Пушкин до кончины своей был ребёнком в игре и в последние дни жизни проигрывал даже таким людям, которых, кроме него, обыгрывали все.
Подпись: кн. П.Вяземский. Собр. соч., 515.
Сам же Пушкин в игре демонстрировал неизменное благородство и нравственную чистоту. Об этом свидетельствует два случая.
У Пушкина был дальний родственник некто Оболенский, человек без правил, но не без ума. Он постоянно вёл игру. Раз Пушкин в Петербурге (жил тогда на Чёрной речке; дочери его Марье было тогда не более 2 лет) не имел вовсе денег; он пешком пришёл к Оболенскому просить взаймы. Он застал его за игрою в банк. Оболенский предлагал ему играть. Не имея денег, Пушкин отказывался, но принимает вызов Оболенского играть пополам. По окончании игры Оболенский остался в выигрыше большом и по уходе проигравшего, отсчитывая Пушкину следующую ему часть, сказал: «Каково! Ты не заметил, ведь я играл наверное!» Как ни нужны были Пушкину деньги, но услышав это, он, как сам выразился, до того пришёл вне себя, что едва дошёл до двери и поспешил домой.
Подпись: П.В.Нащокин по записи Бартенева. Рассказы о Пушкине, 46.
С.Д.Полторацкий несколько раз просил у Пушкина писем к нему Рылеева, чтобы списать их. Пушкин всё отказывался, обещаясь подарить ему самые письма. Раз за игрою Полторацкий ставил 1000 р. асс. и предлагал против этой суммы поставить письма Рылеева. В первую минуту Пушкин было согласился, но тотчас же опомнился, воскликнув: «Какая гадость! Проиграть письма Рылеева в банк! Я подарю вам их!».
Подпись: А.И.Герцен. Полярная звезда на 1861 год. Лондон, 1861 г.
Как и многие игроки, Пушкин был щедр и суеверен.
Пушкин очень любил карты и говорил, что это единственная его привязанность. Он был, как все игроки, суеверен, и раз, когда я попросила у него денег для одного бедного семейства, он, отдавая последние пятьдесят рублей, сказал: «счастье ваше, что я вчера проиграл».
Подпись: А.П.Керн.
Можно предположить, что Пушкин, отдавая 50 рублей, не собирался играть, т.к. в противном случае он был бы вынужден огорчить Анну Петровну отказом, несмотря на свои нежные к ней чувства. Вообще (к негодованию женщин), нужно сказать, что увлечение Пушкина картами было сильнее, чем увлечение женщинами.
Пушкин, во время пребывание своего в Южной России, куда-то ездил за несколько сот вёрст на бал, где надеялся увидеть предмет своей тогдашней любви. Приехал в город он до бала, сел понтировать и проиграл всю ночь до позднего утра, так что прогулял и все деньги свои и бал, и любовь свою.
Подпись: кн. П.А.Вяземский. Старая записная книжка.
Как и подавляющее большинство игроков, Пушкин постоянно испытывал денежные затруднения.
В 1830 г. Пушкин, кажется, проигрался в Москве, и ему понадобились деньги. Он обратился ко мне, но у меня их не было, и я обещался ему перехватить у кого-нибудь из знакомых, начиная с Надеждина, который собирался издавать тогда «Телескоп».
Подпись: Погодин. Утро. Литературный и политический сборник, издаваемый М.Погодиным. М., 1868 г.
Как ищу я денег Пушкину: как собака!
Подпись: М.П. Погодин. Дневник, 13 июня 1830 г.
p_i_f
ДЛЯ ВСЕХ И ОБО ВСЕМ
Карточным играм подвержены многие мужчины вне зависимости от социального положения и уровня достатка. Великие писатели здесь не исключение. С роковым пристрастием не могли справиться Э. А. По, художник Клод Моне, Ф. М. Достоевский, Н. А. Некрасов, М. Ю. Лермонтов, А.С.Пушкин.
Вот о последнем и поговорим сегодня.
Чаще всего играли в штосс и банк. Однажды поэту пришлось играть с братьями Зубовыми — офицерами. Один из них постоянно мухлевал во время игры. Пушкин проиграл и заметил со смехом, что такой проигрыш выплачивать, конечно, нельзя. Все закончилось тем, что Зубов вызвал поэта на дуэль.
Офицер промахнулся, Пушкин ответный выстрел делать не стал.
Существует также история о том, как однажды, играя в штосс с А. М. Загряжским, Александр Сергеевич проиграл почти все состояние. Единственное, что осталось — это только что написанная пятая глава «Евгения Онегина». Рукопись представляла собой немалую ценность. Поэту платили по 25 рублей за каждую строку. Ставку приняли, поэт проиграл.
Далее на кон он поставил два пистолета. Тут удача вернулась к нему, он отыграл все, что проиграл, и выиграл еще 1500 рублей.
Многие друзья упрекали его за карточное пристрастие, но ситуацию не могла исправить даже женитьба. Психологию карточного игрока Пушкин знал очень хорошо и сумел описать в «Пиковой даме». Поэт отметился даже в полицейских списках известных картежников. В документе за 1829 год он проходит под номером 36. Рядом стоит пометка «Банкомет». Уже после смерти поэта царь приказал расплатиться по всем его долгам. Часть из них были карточными на сумму 120 тысяч.
С «Пиковой дамой» связана интересная история. Прообразом главной героини послужила княгиня Наталья Петровна Голицына. Эту историю рассказал Пушкину его друг, молодой князь Голицын, внук княгини. Он поведал, как однажды, в 1873 году, в Париже графиня увлекалась азартными играми. Там ее называли «Московской Венерой» — настолько она была хороша собой. Она восседала в центре игрового стола и делал ставку одну за другой.
Казалось бы, все идет хорошо, фортуна на ее стороне, с каждым ходом она выигрывает все больше и больше. Ставки растут. И происходит непоправимое: княгиня Голицына проигрывает все свое огромное состояние герцогу Орлеанскому. Ее муж Владимир Борисович Голицын хватается за сердце. Голицына величественно встает и покидает залу.
При этом событии присутствовал граф Сен-Жермен — мистик и аристократ. Отношение к нему было неоднозначное, для одних шарлатан, другие верили, что ему более тысячи лет и он видел многие исторические события своими глазами. Женщины сходили по нему с ума. Его принимали почти при всех королевских дворах Европы.
Итак, именно на этого персонажа произвела неизгладимое впечатление московская княгиня. Как рассказывала сама Наталья Петровна внуку, Сен-Жермен влюбился в нее. Она решила занять у него денег, чтобы отыграться. Но граф ответил, что может дать нечто лучше — секрет трех карт.
Сердце старухи дрогнуло, она открыла ему секрет, как отыграться, и рассказала свою историю. Только после этого княгиня лишилась рассудка. Ей постоянно мерещился черный офицер под окнами. Близкие запрещали их занавешивать, но это видение сопровождало ее до смерти. Голицына считала, что это был сам граф Сен-Жермен.
Пушкин и азартные игры
Гоголь, приехав в Петербург, тут же отправился на квартиру к Пушкину, которого он боготворил. Но у самых дверей так оробел, что выбежал на улицу — выпить рюмку ликёра. После чего вернулся и с трепетом позвонил. — Дома ли хозяин? — спросил Гоголь у слуги.
— Почивают.
А время было уже далеко не раннее.
— Наверное, всю ночь работал, — благоговейно сказал Гоголь.
— Как же, работал! — отвечал слуга. — В картишки играл! Бедный Николай Васильевич был убит наповал…
Карт блажь
Нет, я, разумеется, знал, что «солнце русской поэзии» был страстным картёжником — но не до такой же степени! Представьте: в полицейском списке московских картёжных игроков за 1829 год в числе 93 персон значатся, к примеру: «1. Граф Фёдор Толстой — тонкий игрок и планист… 22. Нащокин — отставной гвардии офицер, игрок и буян… 36. Пушкин — известный в Москве банкомёт…». Играя в банк, Александр Сергеевич обычно закладывал руки в карманы и напевал: «Пушкин бедный человек, ему негде взять…». Однажды поэт проиграл 10 тысяч богачу Всеволожскому, платить было нечем, и тогда Пушкин отдал ему свой первый сборник стихов, на который шла подписка, — чтобы тот получал доход с него. К счастью, издание задержалось, и когда поэт предложил Всеволожскому выкупить стихи назад, тот поступил чрезвычайно благородно — отдал без всяких денег!
В другой раз Пушкин познакомился в Москве с известным карточным профи Окунь-Багановским, проиграл ему 30 тысяч рублей — а потом всю жизнь расплачивался по частям. И, отдавая долг, продолжал, разумеется, играть ещё и ещё…
А в Москве, играя в штос по-крупному с Александром Загряжским и оставшись без копейки, предложил, в виде ставки, только что оконченную им пятую главу «Онегина». Проиграв, поставил пару пистолетов — и тут ему стало везти. И главу «Онегина» отыграл, и пистолеты, и ещё полторы тысячи рублей заработал.
Как-то некий господин Полторацкий поставил тысячу рублей ассигнациями и предложил Пушкину внести в качестве ответной ставки письма Рылеева, которые он страстно желал заполучить. И Пушкин в запале согласился! Правда, через несколько минут он опомнился и воскликнул: «Какая гадость! Проиграть письма Рылеева в банк! Я подарю вам их!».
Александр Сергеевич играл всегда по-честному, шулерскими приёмами даже в самые отчаянные времена безденежья не пользовался. Как-то в Петербурге, без гроша в кармане, пришёл пешком к своему дальнему родственнику Оболенскому — профессиональному игроку — попросить денег. Пушкин застал его за игрой в банк, и добрый родственник пригласил поэта играть с ним на пару. В ту ночь они выиграли очень большие деньги. Утром, отсчитывая Пушкину ассигнации, Оболенский усмехнулся: а ты и не заметил, что я играл «наверное» (попросту говоря, жульничал). Пушкин разгневался, бросил выигрыш на стол и немедленно ушёл.
Самая сильная из страстей
Много раз Пушкин давал зарок больше никогда не играть, клялся в этом жене. Но при первом же подвернувшемся случае благие намерения разлетались в пух и прах, и до самой зари он не мог оторваться от зелёного поля. Поэт получал от Смирдина огромные гонорары — но они таяли мгновенно.
Вульфу он так объяснил свою неуёмную любовь к картам: мол, никакая игра не доставляет столько живых и разнообразных впечатлений, как карточная, потому что во время самых больших неудач надеешься на больший успех. И даже при огромном проигрыше всегда остаётся надежда, вероятность выигрыша. Поэтому страсть к игре — самая сильная из страстей…
Странной выдалась первая встреча двух великих поэтов — Пушкина и Мицкевича. Дело было летом. Пушкин, с засученными рукавами рубашки, погружал свои длинные ногти в ящик, полный золота, и редко ошибался в количестве, какое нужно было каждый раз захватить. И в то же время он следил за игрой полными страсти большими глазами. Скучающий Мицкевич взял карту, поставил на неё пять рублей ассигнациями, несколько раз повторил ставку — и удалился восвояси.
Когда псковский помещик Великопольский написал «Сатиру на игроков», в которой описывал страшные последствия картежной игры, Пушкин тут же напечатал в булгаринскои «Северной пчеле» «Послание к Великопольскому, сочинителю «Сатиры на игроков».
Рассказ мой:
Некто, мой сосед,
В томленьях благородной жажды,
Хлебнув кастальских вод бокал,
На игроков, как ты, однажды
Сатиру злую написал
И другу с жаром прочитал.
Ему в ответ его приятель
Взял карты, молча стасовал,
Дал снять, и нравственный писатель
Всю ночь, увы! понтировал.
Тебе знаком ли сей проказник?
Муза под мухой
Поэт и толпа шулеров
Когда Пушкин поехал на Кавказ, к нему присоединилась компания очень опытных шулеров. Самому Александру Сергеевичу они никакого урона не нанесли, зато выиграли бешеные деньги утех, кто, услышав о приезде Пушкина, слетелись к нему, как мухи на мёд. По этому поводу злые языки утверждали, что поэт выступал с шулерами заодно. Друзья Пушкина слухи яростно опровергали. Между тем шулера действительно могли спланировать эту поездку и воспользоваться доверчивостью Пушкина. Расчёт простой: на Кавказе множество скучающих богатых людей, которые с обычными игроками-шулерами играть бы не сели — зато они с удовольствием скоротают ночку-другую за игрой с Пушкиным и его якобы приятелями.
А сам Александр Сергеевич впал в большой азарт. Однажды поехал куда-то за несколько сот вёрст на бал, где надеялся увидеть предмет своей тогдашней любви. Приехал в город, сел понтировать — и проиграл всю ночь до позднего утра. И на бал не попал, и деньги все проиграл, и с девушкой не встретился…
Впрочем, на грехи и страсти великих людей, наверное, надо смотреть как-то по-особенному. Сам Александр Сергеевич блестяще написал об этом в письме к Вяземскому: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы! Он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе». А кроме того: если бы не эта любовь к картам, разве смог бы Пушкин написать тот же «Выстрел» или гениальную «Пиковую даму»?
Журнал: Тайны 20-го века №43, октябрь 2010 года
Рубрика: Психология азарта
Автор: Михаил Болотовский
Пушкин-игрок
Князь Павел Петрович Вяземский, сын знаменитого поэта и страстного игрока, заметил как-то: «Пушкин до кончины своей был ребенком в игре и в последние дни жизни проигрывал даже таким людям, которых, кроме него самого, обыгрывали все».
Князь Павел преувеличивал. Иногда и Пушкин выигрывал ≈ но редко. Гораздо чаще Судьба и Дама пик криво улыбались поэту, зловеще прищурив глаза.
Весной 1820 года Пушкин «полупродал, полупроиграл» Никите Всеволожскому рукописный сборник своих стихотворений. Вслед за стихами (в игре со штабс-капитаном Великопольским) чуть было «не съехала на тузе» вторая глава «Онегина», а за ней и пятая.
Летом 1825 года Пушкин написал брату отчаянное письмо: «┘мне деньги нужны или удавиться┘» Денег требовала игра. И Пушкин играл, а потом сетовал: «Во Пскове вместо того, чтобы писать
7-ю главу Онегина, я проигрываю в штос четвертную: не забавно».
Похожая история случилась и в Боровичах, где Пушкин обедал, наблюдая за игрой в банк какого-то господина и гусарского офицера. «При расплате, ≈ вспоминал Пушкин, ≈ недостало мне 5 рублей, я поставил их на карту и, карта за картой, проиграл 1600. Я расплатился довольно сердито, взял взаймы 200 рублей и уехал, очень недоволен сам собою». Но продолжал играть.
В сентябре князь Вяземский опять забеспокоился: «В Костроме узнал я, что ты проигрываешь деньги Каратыгину. Дело нехорошее. По скверной погоде, я надеялся, что ты уже бросил карты и принялся за стихи».
Стихи Пушкин писал, как и прежде. Но и карты, к несчастью, не бросил. К весне 1829 года долги составили почти двадцать тысяч рублей. Безумные деньги. Худшее, однако, было впереди.
В ночь с 1 на 2 мая Пушкин отправился на Кавказ, в «путешествие в Арзрум», где офицер лейб-гвардии Павловского полка Владимир Астафьев обчистил поэта на тысячу червонцев, а сарапульский городничий Василий Дуров ≈ на пять тысяч рублей. Вернувшись в Москву и надеясь поправить свое материальное положение, Пушкин повел столь «сильную», то есть крупную и азартную игру, что в качестве «известного банкомета» попал под номером 36 в «картежный» полицейский список.
«Жалко было смотреть на этого необыкновенного человека, распаленного грубою и глупою страстью┘» ≈ писал Ксенофонт Полевой, а карты между тем готовили Пушкину новые искушения, испытания и «дружеские объятия» серпуховского помещика и шулера Василия Семеновича Огонь-Догановского. В середине мая 1830 года, через неделю после помолвки с Натальей Николаевной Гончаровой, Пушкин проиграл ему 24 800 рублей.
Небольшое сравнение: 14 ноября 1831 года Николай I, вернув Пушкина на службу и позволив новопринятому коллежскому секретарю «рыться в архивах», определил ему годовое жалованье в пять тысяч рублей. Оно в семь раз превышало ставки чиновников такого же ранга.
Через год после женитьбы «свадебные» деньги, полученные за заложенное имение, кончились. О своих печалях Пушкин рассказал Михаилу Судиенке, бывшему адъютанту Бенкендорфа и «товарищу холостой жизни». Просил о займе: «Надобно тебе сказать, что я женат около года и что вследствие сего образа жизни моей совершенно переменился, к неописуемому огорчению Софьи Остафьевны и кавалергардских шаромыжников. От карт и костей отстал я более двух лет; на беду мою, я забастовал, будучи в проигрыше, и расходы свадебного обзаведения, соединенные с уплатою карточных долгов, расстроили дела мои. Теперь обращаюсь к тебе: 25 000, данные мне тобою заимообразно, на три или по крайней мере на два года, могли бы упрочить мое благосостояние┘». Ответа Пушкин так и не дождался. И от карт «не отстал».
«Карты неудержимо влекли его, ≈ рассказывала (со слов матери) Александра Арапова, дочь Натальи Николаевны Пушкиной (Ланской) от второго брака. ≈ Сдаваясь доводам рассудка, он зачастую давал себе зарок больше не играть, подкрепляя это торжественным обещанием жене, но при первом подвернувшемся случае благие намерения разлетались в прах, и до самой зари он не мог оторваться от зеленого поля».
Когда положение стало отчаянным, Пушкин обратился к Бенкендорфу: «Граф┘ Из 60 000 моих долгов половина ≈ долги чести. Чтобы расплатиться с ними, я вижу себя вынужденным занимать у ростовщиков, что усугубит мои затруднения или же поставит меня в необходимость вновь прибегнуть к великодушию государя. Итак, я умоляю его величество оказать мне милость полную и совершенную: во-первых, дав мне возможность уплатить эти 30 000 рублей, и во-вторых, соизволив разрешить мне смотреть на эту сумму как на заем и приказав, следовательно, приостановить выплату мне жалованья впредь до погашения этого долга».
Царь деньги дал, но не тридцать тысяч, а восемнадцать. И тогда, в надежде исправить положение, Пушкин решился на тяжелый для себя шаг ≈ взялся за издание журнала. Но «Современник» не только не принес, как надеялся Пушкин, восьмидесяти тысяч дохода ≈ он оказался убыточным┘
В последние годы хроническая, отчаянная нехватка денег стала катастрофической, она сводила с ума. Кредиторы все чаще и чаще стучались в двери его дома, а когда он опустел после дуэли с Дантесом ≈ стали стучаться в двери «Опеки над детьми и имуществом Пушкина».
На погашение части долгов Первого поэта России Опека потратила 95 600 рублей.
Сколько из них составили «долги чести» ≈ точно сказать невозможно, а может быть, и не нужно, ведь не рублями же в конце концов измеряются талант, честь и достоинство человека.
В какую карточную игру играл пушкин
В возрасте двадцати одного года Александр Пушкин подготовил к печати рукопись своих стихотворений. Настала пора его первой книги. Стихи и так давно ходили по рукам. Чувствительные барышни записывали их в свои альбомы, столичные юнцы заучивали на память эпиграммы и оду «Вольность», что приятно щекотало им нервы. Император размышлял: не пора ли бесцеремонного юношу — в Сибирь? Между тем, сам Пушкин жил, как птица поёт. Он увлекался — кроме поэзии, разумеется — шампанским, дуэлями, театром и красивыми женщинами. А ещё — азартными играми.
Текст Арина Буковская
Опасная штука — эти карты. В жизни Пушкина они играли заметную роль. Как в жизни Достоевского — рулетка. Поэт очень много играл, почти всегда несчастливо. Но ничего с этим поделать не мог. Он признавал, что страсть к игре — самая сильная из его страстей.
«Я раскаялся, но поздно. »
Молодой поэт примыкал к компании столичной молодежи «Зелёная лампа». Что-то вроде кружка по интересам. В первую очередь, интересовались литературой. Во вторую — вольнолюбивой литературой. И для разнообразия — карточной игрой. Кружок формировался вокруг «лучшего из минутных друзей минутной младости» Пушкина, усердного картёжника Никиты Всеволожского. «Всеволожский играет; мел столбом! Деньги сыплются!» — восторженно писал поэт их общему приятелю. У него-то денег было гораздо меньше, чем у Никиты, счастливого наследника табачных плантаций и виноградников. Поэтому свою первую книгу Пушкин решил издавать по подписке и распространил около сорока билетов (простая схема: сперва продается подписка, затем на эти деньги печатается сборник и рассылается покупателям). Рукопись была подготовлена, читатели замерли в ожидании, но. книга не увидела свет. Потому что азартный стихотворец «полупродал, полупроиграл» стихи тому же Всеволожскому, оценив всю рукопись в тысячу рублей.
Вскоре ему пришлось покинуть Петербург. Император Александр рассудил, что молодому дарованию вредна рассеянность большого света и сырой воздух столичных канав. А местная поросль, в свою очередь, обойдётся без бунтующих поэтов — спокойней будет. Пушкин отправился в Молдавию, затем в Одессу и, наконец, по высочайшему повелению, в Михайловское — фамильную деревушку в Псковской области.
С момента злополучной карточной игры, лишившей его большей части юношеских стихов, прошло пять лет. Все это время он помнил о пленённой рукописи, надеясь выкупить её обратно. Но с учётом местоположения, это оказалось непросто. Пушкин действовал, в основном, через брата, оставшегося в Петербурге: «Явись от меня к Никите Всеволожскому — и скажи ему, чтоб он ради Христа погодил продавать мои стихотворения». Писал и самому Никите: «Всеволожский, милый, царь не даёт мне свободы! Продай мне назад мою рукопись за ту же цену».
Время шло, поверенные медлили. Поэт торопил брата: «Перешли же мне проклятую мою рукопись — и давай уничтожать, переписывать, издавать». Наконец, дело сдвинулось с мёртвой точки. Рукопись вновь поменяла владельца. Стихотворения, беспечно проигранные в карты («Я раскаялся, но поздно. ») вернулись к своему автору. Он тут же принялся за работу: воодушевленно уничтожал и переписывал, а также добавлял стихи, созданные за время изгнания. На радостях поэт модифицировал всю рукопись буквально за три дня, как будто опасаясь, что она опять исчезнет. И сразу же отправил обратно в Петербург — издавать! «Я выстирал чёрное бельё наскоро, а новое сшил на живую нитку. Надеюсь, что барыня публика меня по щекам не прибьёт, как непотребную прачку». Барыня-публика (в том числе и мы — благодарные потомки и преданные ценители русской словесности) вздыхает с облегчением. Задержавшись на пять с половиной лет, первая книга Александра Пушкина в январе 1826 года всё-таки появилась в петербургских лавках.
Как можно было не играть?
До нас дошли воспоминания Николая Гоголя о его первой попытке познакомиться с Пушкиным. Без приглашения, но с великим почтением, молодой Гоголь пришёл к дому поэта и позвонил в звонок. Он робел так сильно, что по пути даже выпил для храбрости. Но слуга не доложил о посетителе. — Почивают.
Время сна уже давно прошло, и Гоголь взволнованно спросил:
— Верно, всю ночь работал?
— Как же, работал, — отвечал слуга, — в картишки играл!
И действительно, судьба злосчастной рукописи не помешала Пушкину играть и дальше, с тем же энтузиазмом. Впрочем, все вокруг играли. Сложно было не играть: карты в то время являлись одним из немногих развлечений, дозволенных светскими условностями. «Кто ими в обществе себя не занимает, воспитан дурно тот и скучен всем бывает», — шутливо утверждал дядюшка поэта Сергей Львович в своём стихотворении «Вечер». Никакое другое занятие не было столь распространено в разномастной среде русского дворянства. Играли в модных столичных гостиных, играли в просторных домах провинциальных помещиков, играли в Зимнем дворце. Четырёхугольные карточные столы, покрытые сукном, назывались ломберными. Мелом на сукне делались расчёты, записывались ставки. Ненужные записи стирались специальной щёточкой. Использованные колоды карт игроки выкидывали прямо под стол. Глаза щипал табачный дым — в помещениях часто было крепко накурено. Неровными стопками лежали нераспечатанные колоды: на каждую игру — новая. Вместе с картами со стола падали деньги, но поднимать их считалось дурным тоном. Наутро под ломберным столом лакей мог собрать неплохую прибавку к жалованию.
Ближайшая соседка Пушкина по Михайловскому имению как-то записала в своём дневнике: «По висту должен мне Пушкин один рубль пятьдесят копеек. Я ему — двадцать копеек. Ещё он мне — рубль семьдесят копеек. Я ему — десять копеек. Ещё он мне — рубль восемьдесят копеек. » Как видим, деревенские ставки были маленькими — копеечными, но Пушкин, по своему обыкновению, проигрывал и тут. Впрочем, висту он предпочитал азартный банк — игру, которой управляла исключительно удача. Законы банка были элементарны. Банкомет (ведущий игрок) кидал перетасованные карты направо и налево. Если карта, на которую сделана ставка, выпадала направо, он забирал выигрыш. Если налево — деньги доставались противнику. Сложно представить правила проще этих. Карты плясали за ломберным столом под дудку слепого случая. Ночи напролёт молодые офицеры, почтенные отцы, чиновники, царедворцы и даже семейные барыни проводили за ломберными столами, напряженно ожидая, «налево ляжет ли валет». Иногда это заканчивалось трагически: валет ложился направо, и огромные состояния, десятки деревень, сотни крепостных меняли своего владельца.
В 1802 году всю страну всколыхнула поразительная история из большого света: князь Голицын проиграл графу Разумовскому любимую жену. Затаив дыхание, все ждали развязки трагедии. Долг чести нужно было отдавать. Но долг чести — красивая женщина! Разводы в то время были почти невозможны, однако оскорбленная Голицына добилась своего: развелась и обвенчалась вновь — с карточным соперником бывшего мужа. Княгиня превратилась в графиню. Пушкин, разумеется, знал эту некрасивую историю. Но знал он и азарт, сбивающий голову, как шапку, набекрень и заставляющий забыть обо всём на свете. Как-то на юге, вспоминал друг поэта Вяземский, Пушкин поехал за несколько верст на бал, чтобы увидеть женщину, в которую был влюблён. Но приехал рано, начал играть и провел за ломберным столом всю долгую ночь, «так что прогулял и все деньги свои, и бал, и любовь свою».
Кстати, азартные игры, подобные банку, в России были запрещены. За игроками велось наблюдение, их имена докладывали лично императору. В полицейском «картёжном списке» поэт значился под номером 36. Существует литературный анекдот о Пушкине, который объяснял императору Николаю I:
— Карты спасают меня от хандры!
— Но что ж после этого твоя поэзия? — удивлялся государь.
— Она служит мне средством к уплате карточных долгов, Ваше Величество.
За всё приходится платить
Карточные проигрыши доставляли Пушкину много хлопот. Ему редко удавалось рассчитаться сходу за несчастливых дам и королей, оборачивавшихся вокруг шеи очередной финансовой петлёй. Денег, обыкновенно, не было. По молодости можно было бы рассчитывать на поддержку семьи, но отец — не столь беден, сколь прижимист — менее всего желал расплачиваться за азартную горячку нелюбимого сына. Служба при Коллегии иностранных дел приносила копейки, о которых совестно и говорить. Высланный из Петербурга на юг, Пушкин был обречён на безденежье. «Изъясни отцу моему, что без его денег жить не могу, — просит он брата. — Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре. Ремеслу же столярному я не обучался». Тем не менее, со временем поэт начинает именно «жить пером». За свои труды он получает гонорары, позволяющие существовать — худо-бедно, но независимо. Один из его приятелей, гордый стихотворец Семён Раич, даже вспоминал о беспокойстве Пушкина на этот счёт: «Я, может быть, первый из русских начал торговать поэзией». Хотя гораздо точнее скажет об этом его знаменитая стихотворная строка «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать». И рукописи он продавал дороже, чем кто-либо из его современников. Да ещё на собственную свадьбу получил от отца небольшую деревеньку в Нижегородской области, приносящую, к сожалению, не меньше беспокойства, чем прибыли. Стало быть, денег, даже на жизнь и уж тем более на карты, было всегда недостаточно. Играя в банк, он любил, заложив руки в карманы, напевать солдатскую песенку, меняя слово «солдат» на свою фамилию: «Пушкин бедный человек! Ему негде взять. »
В итоге поражения за ломберным столом, как правило, превращались в бесконечные карточные долги, камнем лежащие на совести и репутации честного человека. Это заставляло поэта беспрестанно хлопотать и волноваться: занимать деньги, выписывать векселя, отдавать в ломбард семейные ценности. Как-то, после колоссального проигрыша в двадцать пять тысяч рублей — самой крупной карточной неприятности в жизни — ему пришлось совершить специальное путешествие в Москву, затем лишь, чтобы с помощью ростовщиков расплатиться с соперником из игорного дома. Дорога от столицы до Москвы на почтовых лошадях занимала в среднем пять-семь суток, задержаться пришлось на несколько недель. Почти месяц жизни был отдан карточному долгу. При этом в стране бушевала холера, а дома ждала молодая жена. История того грандиозного проигрыша началась ещё до венчания поэта, длилась более двух с половиной лет и привела — нет худа без добра — к некоторому отвращению от ломберных столов. Будучи женатым человеком, Пушкин играл гораздо реже прежнего. Впрочем, и до этого он успел потерпеть несколько любопытных поражений.
«Я не проигрывал второй главы „Онегина“. »
За карточным столом Пушкин не раз рисковал плодами вдохновения. Рукопись ранних стихов была издана. Вслед за ней ходовой монетой, которой поэт расплачивался с фортуной, стал роман «Евгений Онегин». Каждая глава представляла не только художественную ценность, но и порядочный капитал: поэту платили по двадцать пять рублей за строчку. Поэтому, когда вся наличность переходила в чужой кошелёк, в игру вступал «Онегин», как правило, «несчастной жертвой». Близкому другу Вяземскому Пушкин признавался: «Вместо того чтобы писать седьмую главу Онегина, я проигрываю в штос (от немецкого Stoss — азартная карточная игра вроде банка. Если игроков двое, игра называется штос; если больше — банк) четвёртую». А буквально месяц спустя на зелёное сукно была брошена следующая, пятая глава — и тоже перешла счастливому сопернику. В тот вечер Пушкин не сумел смириться с дорогой потерей: вслед за ускользнувшим «Онегиным» на стол легла пара дуэльных пистолетов. Легкомысленная удача, поколебавшись минуту, слегка подмигнула поэту, и карта выиграла! Счастливые стволы сумели не только отбить «Онегина», но и заработать владельцу ещё полторы тысячи рублей (как жаль, что на свою последнюю дуэль он взял другие пистолеты).
Знакомый Пушкина, господин Великопольский, незадачливый игрок и сочинитель, даже упрекал его за стихотворное мотовство в своей недружественной сатире: «Глава «Онегина» вторая съезжала скромно на тузе. » Пушкин же, хоть и испытывал к Великопольскому отеческое снисхождение (как невезучий игрок к сопернику ещё более беспомощному), обвинение отверг в резких выражениях. «Я не проигрывал второй главы «Онегина», а её экземплярами заплатил свой долг, точно так же, как вы заплатили мне свой родительскими алмазами». Карточные встречи Великопольского и Пушкина повлекли за собой затяжную перестрелку эпиграммами, длившуюся около трёх лет. «Играешь ты на лире очень мило, — квалифицировал Пушкин приятеля, — играешь ты довольно плохо в штос».
Конечно, многие современники поэта знали о его страсти к картам. Когда он внезапно покидал столицу, разносились слухи: «Проигрался. » Некоторые знакомые даже пытались использовать эту особенность. К примеру, известный библиофил Сергей Полторацкий предложил сыграть на письма поэта-декабриста Рылеева, одного из зачинщиков восстания на Сенатской площади, к тому моменту уже повешенного у стен Петропавловки. Отчаявшись заполучить их у Пушкина обычным путём, Полторацкий в один «прекрасный день» поставил на кон тысячу рублей и предложил положить против них на стол желанные бумаги. Азартный игрок, было, согласился, но через миг опомнился. «Какая гадость! Проиграть письма Рылеева в банк! Я подарю вам их!» Он придавал большое значение мистическим случайностям и совпадениям. И хорошо помнил, какую роль сыграли карты в нежданной встрече с другим декабристом, его близким другом Вильгельмом Кюхельбекером.
Карты и Кюхля
Эту историю Пушкин вспоминал всю жизнь. Она произошла в дороге между Псковом и Петербургом. На одной из почтовых станций поэту не хватило мелких денег, пяти рублей, чтобы расплатиться за обед. Он тут же бросил на сукно более крупную банкноту, начав понтировать против случайного попутчика и, карта за картой, проиграл более полутора тысяч. «Я расплатился довольно сердито, — записал Пушкин в дневнике, — взял взаймы двести рублей и уехал очень недовольный сам собой». Дожидаясь лошадей на следующей станции, несчастливый игрок скромно читал Шиллера. Шум за окном его отвлёк. На двор въехали четыре тройки с арестантами из Шлиссельбургской крепости. В одном из них — худом, небритом, бледном — Пушкин узнал своего лицейского товарища Кюхельбекера. Они не виделись много лет. Пока поэт находился в ссылке, Кюхельбекер (Кюхля, как называли его в лицее) принял участие в декабристском восстании, был осужден и отправлен на каторгу. Тогда-то, на пути декабриста из одной крепости в другую, и встретил его Пушкин. Друзья бросились друг к другу. Жандармы их растащили. Пушкин пытался передать арестанту денег: требовал, кричал, угрожал. Полицейские были неумолимы. «Кюхельбекеру сделалось дурно, — вспоминал затем поэт, — жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали». Больше товарищи никогда не виделись. Последнее, что мог сделать знаменитый литератор для одного из самых близких, самых первых своих друзей — отдать ему двести рублей, занятые в долг несколько часов назад. Это всё, что было в кармане после карточной игры, задержавшей его на предыдущей станции ровно настолько, чтобы он смог в последний раз увидеть Кюхлю. Жаль, что прощальную помощь, отчаянный дружеский жест отверг непреклонный охранник. Спустя годы «из глубины сибирских руд» Кюхельбекер сумел передать записку: «Встречу с тобою, Пушкин, ввек не забуду!»
«Как в ненастные дни собирались они часто. »
Несомненно, страсть к картам приносила Пушкину неприятности: отнимала и время, и деньги, и, возможно, здоровье. Но, вместе с тем, благодаря этой страсти появились на свет произведения, без которых мы не мыслим пушкинского наследия. Надо признать: помимо долгов и сомнительной репутации, игра давала поэту пищу для творчества, вдохновение. Удивительно, но иногда он умудрялся, чуть ли не одновременно, и работать, и играть. Эпиграф к «Пиковой даме», вспоминала Анна Керн, был создан буквально за ломберным столом. Причём, даже не на столе, а на рукаве мелом записал поэт знаменитые строчки: «Как в ненастные дни собирались они часто. » Появились бы «Пиковая дама» или повесть «Выстрел», не имей Пушкин страсти к азартному банку? Такие произведения могли быть написаны только настоящим игроком, знающим о картах не понаслышке, знакомым с победами и поражениями. Даже самый первый прозаический опыт Пушкина, отрывок «Наденька», и тот описывает игорный дом: «Тузы, тройки, разорванные короли, загнутые валеты сыпались веером, и облако стираемого мела мешалось с дымом турецкого табаку».
Как-то в гостях у друзей Пушкин рассказал сказку о чертях, «метавших банк сотнями душ, с рогами, зачёсанными под высокие парики». Не оборвись его жизнь на дуэли, эта сказка могла бы стать сюжетом нового произведения — об изменчивой удаче, вершащей судьбы людей. О мистической роли карт в человеческой жизни.
Бесконечные тройки-семёрки-тузы приносили немало беспокойства в жизнь знаменитого русского поэта. Но не играй Пушкин в карты, это был бы совсем другой Пушкин.