в связи с завершением какого произведения а блок написал в дневнике сегодня я гений
На дне мирового колодца. А. Блоку
Последствия выбора Блока действительно гениально описаны в стихотворении Гумилева «Выбор»:
Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.
Несмотря на полное неприятие восторга Блока революцией и оправдание им ее кровавой вакханалии, как человека его все равно жалко, но уже не так как в молодости, уже не до слез. Надышался революцией до летального исхода.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Сотри случайные черты. Александр Блок
7 января 1918 года Александр Александрович Блок записал в своём дневнике план новой пьесы. Это был план задуманной драмы об Иисусе Христе, которую Блок, видимо, намеревался создать в содружестве с Любовью Дмитриевной Менделеевой, своей женой. Заметим, что на следующий день, 8 января, вместо драмы он начал писать свою самую знаменитую поэму «Двенадцать», которую венчают строки с образом Господа:
…Так идут державным шагом –
Позади – голодный пёс,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Иисус Христос.
В плане неосуществлённой пьесы Блок намечал характерные черты действующих лиц с поправкой на современное видение самого поэта. Здесь и Симон, и Магдалина, и Фома, и Андрей, и другие апостолы, и мать Иисуса (брак в Кане). Здесь Марфа и Мария. Вот характерная ремарка: «У Иуды – лоб, нос и перья бороды – как у Троцкого». В набросках к плану драмы чувствуется социальная и нравственная позиция поэта. Блок пишет: «Симон ссорится с мещанами, обывателями и односельчанами. Уходит к Иисусу. Около Иисуса оказывается уже несколько других. Между ними Иисус – задумчивый и рассеянный».
Думаю, замысел неосуществлённой, к сожалению, драмы так или иначе не мог не сказаться на «Двенадцати» – с красноармейцами, которых тоже 12, как апостолов, «идущих вдаль», с Христом, который впереди, за которым идут они. И так всё неоднозначно, словно перевёрнуто в поэме, что вызывает, как и вызывало столько лет и десятилетий, споры и разногласия, дискуссии литературоведов и теологов, политиков и просто думающих людей, любителей поэзии. Но тем значительнее произведение искусства, чем больше в нём пластов, чем шире его горизонты. За одним смыслом угадывается иной, более обобщённый, за земным – небесный, космический. Верно, не случайно Блок, завершив поэму, записал в дневнике: «Сегодня я – гений». Он сам был не уверен в том, что закономерно поставил в конце поэтической трагедии о революции имя Христа, словно освятив её Господним именем. Но, верно, Небеса продиктовали ему так неожиданно для него самого и для дальнейшего осмысления всеми нами.
Не случайно прочитавшие поэму в 1918 году и позже – разделились. Одни, не поняв, даже отказывались подать руку поэту, другие взахлёб хвалили, тоже не поняв. А если вдумались бы, всё могло быть наоборот. Известен курьёзный случай, о котором впоследствии рассказывал писатель Всеволод Иванов. Ему однажды довелось встречаться с адмиралом Колчаком в домашней обстановке за чашкой чая. «И Горький, и Блок талантливы, – сказал Колчак. – И всё же обоих, когда возьмём Москву, придётся повесить… Очень, очень талантливы».
Образ Иисуса намечался в стихах поэта с ранних лет. Такие строки, как
Из лазурного чертога
Время тайне снизойти.
Белый, белый ангел Бога
Сеет розы на пути, –
через много лет откликнутся в поэме «Двенадцать» «белым венчиком из роз». Но, думаю, не это главное. Не знаю, как тот или иной исследователь творчества поэта, но я вижу и слышу поэму в слиянии социального, гражданского звучания с этическим, нравственным, восходящим – и это, на мой взгляд, самое главное – с духовным, христианским, Божьим. А значит – с вечным!
Так кто же эти двенадцать человек? «В зубах – цигарка, примят картуз. На спину б надо бубновый туз». А ещё их мысли: «Свобода, свобода. Эх, эх, без креста!» Безбожники… И не свобода тут, а воля. Воля – вседозВОЛЕНность. «Пальнём-ка пулей в Святую Русь…» А ещё они хотят не того, чего хотели апостолы Христа: идти с любовью и верой ко всем народам. «Идите и научите все народы», – сказал им Господь. Нет, эти двенадцать восклицают: «Мировой пожар раздуем, Мировой пожар в крови!» И прибавляют притом: «Господи, благослови!» Требуют благословения на войну, на братоубийство. Это словно «перевёрнутые» апостолы, апостолы зла. Нечистой силы. Но это – заблудшие люди. Заблудшие души. Помните, как говорится в Евангелии о потерянной овце? Может ли их оставить Господь? Нет!
Да вот они:
И идут без имени святого
Все двенадцать – вдаль…
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…
Обратите внимание на две строки:
Их винтовочки стальные
На незримого врага…
Но кто он, этот незримый враг или тот, кто кажется им сейчас врагом? Но это Он, кто «за вьюгой невидим». Да-да, тот самый, кого они не видят, но видит поэт: «В белом венчике из роз впереди – Иисус Христос». Эти двенадцать, твёрдо идущих, а на самом деле заблудших, кричат: «Кто там машет красным флагом?» И снова ответ в конце поэмы: «Впереди – с кровавым флагом… Впереди – Иисус Христос». Больше того – кричат:
И – стреляют. Стреляют в того, кто «от пули невредим». Стреляют в Христа. Значит, снова распинают…
Трах-тах-тах! – И только эхо
Откликается в домах.
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах.
Такое ощущение от этих строк, словно это дьявол, бесы торжествуют, празднуют свою победу, заманив заблудших людей на ложный путь, уводя их от Бога. Но потому и не покидает заблудших Христос, хоть и стреляют в Него, стремится выправить их путь. Всё-таки это Он идёт впереди. Идёт с флагом, с кровавым флагом. Как их Спаситель.
Сколько должно пройти времени, чтобы кончился безбожный, тоталитарный режим насилия? 70 лет? Больше.
На протяжении своей столь недолгой жизни, мысля, мучаясь, ища, сомневаясь, находя и снова теряя, Блок так или иначе искал защиты у Христа. Ещё в 1902 году, когда ему было только 22 года, он написал замечательное стихотворение, которое мне кажется тоже одним из тех, что подведут поэта к поэме «Двенадцать».
Люблю высокие соборы,
Душой смиряясь, посещать,
Входить на сумрачные хоры,
В толпе поющих исчезать.
Боюсь души моей двуликой
И осторожно хороню
Свой образ дьявольский и дикий
В сию священную броню.
В своей молитве суеверной
Ищу защиты у Христа,
Но из-под маски лицемерной
Смеются лживые уста.
И тихо, с изменённым ликом,
В мерцаньи мертвенном свечей,
Бужу я память о Двуликом
В сердцах молящихся людей.
Вот – содрогнулись, смолкли хоры,
В смятеньи бросились бежать.
Люблю высокие соборы,
Душой смиряясь, посещать.
Вы обратили внимание на характерную строчку: «Боюсь души моей двуликой»? В этом – мука поэта на протяжении всей его жизни. Мучительная противоречивость. Отсюда и «ищу защиты у Христа». У Бога.
В 19 лет он пишет стихотворение «Неведомому Богу», взяв в качестве эпиграфа слова апостола Павла из Деяний святых апостолов: «…я нашёл и жертвенник, на котором написано: «Неведомому Богу».
Не ты ли душу оживишь?
Не ты ли ей откроешь тайны?
Не ты ли песни окрылишь,
Что так безумны, так случайны.
О, верь! Я жизнь тебе отдам,
Когда бессчастному поэту
Откроешь двери в новый храм,
Укажешь путь из мрака к свету.
Не ты ли в дальнюю страну,
В страну неведомую ныне,
Введешь меня – я вдаль взгляну
И вскрикну: «Бог! Конец пустыне!»
Но конца пустыне не было. Противоречия души не давали покоя Блоку. «Уюта нет. Покоя нет!» – восклицал он. «И вечный бой. Покой нам только снится». Многое сближало его с самым великим гением русской поэзии 19-го век – с Лермонтовым, Кстати, знавший Блока Корней Иванович Чуковский не случайно сказал: «Он – Лермонтов нашей эпохи. У него та же долгая тяжба с миром, Богом, самим собой, тот же роковой, демонический тон, та же тяжёлость не умеющей приспособиться к миру души, давящей, как бремя».
Вспомним лермонтовское: «От страшной жажды песнопенья пускай, Творец, освобожусь, тогда на тесный путь спасенья к Тебе я снова обращусь».
Удивительно, но противоречивость, несовместимость, вплоть до парадоксальности, проявлялась во многом, даже в бытовых вещах. Блок, один из самых музыкальных русских поэтов, не имел музыкального слуха. В лексиконе Блока почти не было неопределённых выражений типа «что-то, где-то, когда-то» и очень много – в стихах. Издававший в детстве рукописный журнал «Кораблик», он не умел плавать. В 17 лет на вопросы анкеты отвечал так: «Главная черта моего характера – нерешительность. Мой главный недостаток – слабость характера. Счастье – непостоянство. Что ненавижу более всего – цинизм. Чем хотел бы обладать – силой воли. Как хотел бы умереть – на сцене от разрыва сердца».
Он – в своеволии или в гордыне – пытался освободится от Бога, но снова, измучившись, возвращался к Нему и искал покоя и спасения. В письме своему другу Евгению Иванову в 1904 году признавался: «Говорите, что на каком-нибудь повороте мне предстанет Галилеянин, – пусть! Но, ради Бога, не теперь! А в следующем году уже сам Е. Иванов отметил в своём дневнике: «Приходил Блок. Говорили о революции и Христе. Опять о колосящемся в поле и в городе идущем… В поле среди колосящихся злаков и сам колос, как колосящийся Христос, волнуется в полях…»
Так происходило осмысление и принятие Христа у Александра Блока. И тогда всё низкое, мерзкое, циничное, нечистое становилось для поэта «случайными чертами», которые нужно стереть в нашей жизни. Но стереть можно только с помощью Бога!
Сотри случайные черты –
И ты увидишь: мир – прекрасен!
День памяти Александра Блока
— Что, товарищ, ты не весел?!
Что, дружок, оторопел?!
Что, Петруха, нос повесил?!
Али Катьку пожалел.
И после объяснения Петрухи в любовных чувствах к Катьке, ему отвечают:
— Над собой держи контроль:
Потежеле будет бремя нам, товарищ дорогой!
(О том ли времени, «бремени тяжёлом» писал Блок, когда будут «белых братьев жарить»?! О будущей войне с фашизмом?!)
А самому автору поэмы, Блоку, разве не жалко убитой Катьки?! Ведь он любуется Катькой, вложив её образ в уста рассказчика поэмы:
Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом,
Ах, ты, Катя, моя, Катя,
толстоморденькая!
Но затем рассказчик со злом произносит:
У тебя на шее, Катя, та царапина свежа?
Помнишь, Катя, офицера?!
Не ушёл он от ножа!
Кроме личной трагедии Петрухи, есть судьба Родины! И перед лицом защиты своей Родины от «незримого врага», Петрухе на его стенания о мёртвой Катьке хлёстко бросают слова в укор его товарищи:
Ишь, стервец, завёл шарманку!
Что ты, Петька, баба штоль?!
Поддержи свою осанку!
Над собой держи контроль!
Не такое нынче время,
Чтобы няньчиться с тобою!
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
100 лет назад. «Сегодня я — гений»
Здесь и ниже — иллюстрации Юрия Анненкова к поэме «Двенадцать». Из издания поэмы 1918 года
«Сегодня я — гений», — эти слова записал в свою записную книжку Александр Блок ровно сто лет назад, закончив вчерне текст своей поэмы «Двенадцать». «Двенадцать» — какие бы они ни были — это лучшее, что я написал», — повторял он позднее.
Чёрный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер –
На всём божьем свете!
Так начинается поэма. А написание её, по признанию автора, началось со строчки «Уж я ножичком полосну, полосну!». Поэму поругивали красные – потому что во главе дюжины красногвардейцев автор поставил не кого-нибудь, а Исуса Христа (именно по-старообрядческому написанию – Исуса, а не Иисуса). Поэму люто ненавидели белые – потому что вслед за Христом с красным флагом шли двенадцать красных апостолов. Адмирал Колчак говорил как-то за чашкой чая (если верить мемуаристу): «Горький и в особенности Блок талантливы. Очень, очень талантливы… И всё же обоих, когда возьмём Москву, придётся повесить…». Зинаида Гиппиус с иронией писала, что Блок, мол, боится, что к нему в дом вселят красногвардейцев. «Жаль, если не вселят. Ему бы следовало их целых двенадцать!»
Так — негодует всё, что сыто,
Тоскует сытость важных чрев:
Ведь опрокинуто корыто,
Встревожен их прогнивший хлев!
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмётся шерстью жёсткой
Поджавший хвост паршивый пес.
Стоит буржуй, как пёс голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пёс безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.
Иван Бунин разобрал и высмеял поэму по косточкам, особенно язвительно оттоптавшись на «народных» стихах про проститутку Катьку:
Ах, ты Катя, моя Катя,
Толстоморденькая!
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьём гулять ходила,
С солдатьём теперь пошла?
(Любопытно, кстати, что первоначально про Катьку в поэме говорилось, что она «юбкой улицу мела», но юбки в 1917 году носили короткие, и поэтому автор охотно принял замену, предложенную его женой Любовью Дмитриевной: «Шоколад Миньон жрала»).
«Толстоморденькая» Катька — Мадонна русской революции
Бунин: «Исторія с этой Катькой кончается убійством ея и истерическим раскаяніем убійцы, какого-то Петрухи, товарища какого-то Андрюхи… Бедный убійца, один из двенадцати Христовых апостолов, которые идут совершенно неизвестно куда и зачем, и из числа которых мы знаем только Андрюху и Петруху, уже ревёт, рыдает, раскаивается, – ведь уж так всегда полагается, давно известно, до чего русская преступная душа любит раскаиваться…
Из-за удали бедовой
В огневых ея очах,
Из-за родинки пунцовой
Возле праваго плеча,
Загубил я, безтолковый,
Загубил я сгоряча… Ах!
Потом Блок записал ещё: «Если бы в России существовало действительное духовенство, а не только сословие нравственно тупых людей духовного звания, оно бы давно «учло» то обстоятельство, что «Христос с красногвардейцами»».
Другой знакомый, большевистских взглядов, как-то встретил Блока на улице у плакатов со словами «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем» и «Революцьонный держите шаг! неугомонный не дремлет враг!». Оба текста были взяты из поэмы «Двенадцать».
— Признаюсь, для нас радость и неожиданность, что и вы вошли в нашу борьбу, — сказал он Блоку.
— Да, — смутился Блок, — но в поэме эти слова произносят или думают красногвардейцы. Эти призывы не прямо же от моего имени написаны…
Поэма Блока — об этом редко вспоминали в советское время — была впервые напечатана 3 марта 1918 года в газете партии левых эсеров «Знамя труда». Именно с этой партией для Блока во многом была связана его поддержка революции, и крушение левых эсеров в июле 1918-го он воспринял как конец самой революции. Хотя от написанного не отрекался…
Советские плакаты революционных лет со строчками Блока: 
Несколько цитат Льва Троцкого о Блоке и «Двенадцати»: «Блок не был поэтом революции. Погибая в тупой безвыходности предреволюционной жизни и её искусства, Блок ухватился рукою за колесо революции. Плодом этого прикосновения явилась поэма «Двенадцать», самое значительное из произведений Блока, единственное, которое переживёт века.»
«У Блока нет и тени попытки благочестиво посахарить переворот. Наоборот, он берёт его в самых грубых — и только в грубых — его выражениях: стачка проституток, убийство Катьки красногвардейцем, разгром буржуйских этажей… и говорит: приемлю, и вызывающе освящает всё это благословением Христа — или, может быть, пытается спасти художественный образ Христа, подперев его революцией.»
«Красногвардеец из ревности убивает Катьку… Возможно это или невозможно? Вполне возможно. Но такого красногвардейца революционный трибунал, если бы настиг, приговорил бы к расстрелу. Революция, применяющая страшный меч террора, сурово оберегает это своё государственное право: ей грозила бы неминуемая гибель, если бы средства террора стали пускаться в ход для личных целей.»
«Ванька убивает Катьку из винтовки, которая ему дана его классом для защиты революции. Мы говорим: это попутно революции, но это не революция. Блок смыслом своей поэмы говорит: приемлю и это, ибо и здесь слышу динамику событий, музыку бури.»
«Конечно, Блок не наш. Но он рванулся к нам. Рванувшись, надорвался. Но плодом его порыва явилось самое значительное произведение нашей эпохи. Поэма «Двенадцать» останется навсегда.»
А вот не менее интересный отзыв о поэме Блока монархиста Василия Шульгина, прожившего долгую, почти столетнюю жизнь, и умудрившегося остаться монархистом и столыпинцем в Советском Союзе 60-х и 70-х годов. Он писал в конце жизни: «Я помню, как я возмущался в 1921 году, что у Блока рифмуются слова «Христос» и «пёс». Но теперь я думаю иначе: Блок был прав. В идеалистических мечтах «Двенадцати», отражавших тучу, которая надвинулась на Россию, было и блистание любви к ближнему, и зловещее завывание шакалов, пожиравших человеческие трупы…»
…Так идут державным шагом —
Позади — голодный пес,
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.
А так выглядел настоящий красногвардейский патруль на улицах Петрограда 100 лет назад. В такие патрули действительно обычно входило 12 человек. А к фотографии так и просятся строчки из поэмы: «От чего тебя упас золотой иконостас?»..
**Организация включена в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента, по решению Министерства юстиции РФ: ФБК (Фонд борьбы с коррупцией), Голос Америки, Idel.Реалии, Кавказ.Реалии, Крым.Реалии,Телеканал Настоящее Время, Татаро-башкирская служба Радио Свобода (Azatliq Radiosi), Радио Свободная Европа/Радио Свобода (PCE/PC), Сибирь.Реалии, Фактограф, Север.Реалии, Общество с ограниченной ответственностью «Радио Свободная Европа/Радио Свобода», Чешское информационное агентство «MEDIUM-ORIENT», Пономарев Лев Александрович, Савицкая Людмила Алексеевна, Маркелов Сергей Евгеньевич, Камалягин Денис Николаевич, Апахончич Дарья Александровна
революция октябрь блок
 |
«Сегодня я — гений», — эти слова записал в свою записную книжку Александр Блок ровно сто лет назад, закончив вчерне текст своей поэмы «Двенадцать». «Двенадцать» — какие бы они ни были — это лучшее, что я написал», — повторял он позднее.
На ногах не стоит человек.
На всём божьем свете!
Так начинается поэма. А написание её, по признанию автора, началось со строчки «Уж я ножичком полосну, полосну!». Поэму поругивали красные – потому что во главе дюжины красногвардейцев автор поставил не кого-нибудь, а Исуса Христа (именно по-старообрядческому написанию – Исуса, а не Иисуса). Поэму люто ненавидели белые – потому что вслед за Христом с красным флагом шли двенадцать красных апостолов. Адмирал Колчак говорил как-то за чашкой чая (если верить мемуаристу): «Горький и в особенности Блок талантливы. Очень, очень талантливы… И всё же обоих, когда возьмём Москву, придётся повесить…». Зинаида Гиппиус с иронией писала, что Блок, мол, боится, что к нему в дом вселят красногвардейцев. «Жаль, если не вселят. Ему бы следовало их целых двенадцать!».( Свернуть )
Так — негодует всё, что сыто,
Тоскует сытость важных чрев:
Ведь опрокинуто корыто,
Встревожен их прогнивший хлев!
Иван Бунин разобрал и высмеял поэму по косточкам, особенно язвительно оттоптавшись на «народных» стихах про проститутку Катьку:
Ах, ты Катя, моя Катя,
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьём гулять ходила,
С солдатьём теперь пошла?
(Любопытно, кстати, что первоначально про Катьку в поэме говорилось, что она «юбкой улицу мела», но юбки в 1917 году носили короткие, и поэтому автор охотно принял замену, предложенную его женой Любовью Дмитриевной: «Шоколад Миньон жрала»).
Бунин: «Исторія с этой Катькой кончается убійством ея и истерическим раскаяніем убійцы, какого-то Петрухи, товарища какого-то Андрюхи. Бедный убійца, один из двенадцати Христовых апостолов, которые идут совершенно неизвестно куда и зачем, и из числа которых мы знаем только Андрюху и Петруху, уже ревёт, рыдает, раскаивается, – ведь уж так всегда полагается, давно известно, до чего русская преступная душа любит раскаиваться.
Из-за удали бедовой
Из-за родинки пунцовой
Возле праваго плеча,
Загубил я, безтолковый,
Загубил я сгоряча… Ах!
В этой архирусской трагедіи не совсем ладно одно: сочетаніе толстой морды Катьки с «бедовой удалью ея огневых очей». По-моему, очень мало идут огневыя очи к толстой морде. Не совсем, кстати, и «пунцовая родинка», – ведь не такой уж изысканный ценитель женских прелестей был Петруха!».
Николай Гумилёв говорил, что Блок в поэме «вторично распял Христа и ещё раз расстрелял государя». Гумилёв сказал автору, что окончание поэмы с Исусом ему кажется искусственно приклеенным, литературным. Блок ответил:
Потом Блок записал ещё: «Если бы в России существовало действительное духовенство, а не только сословие нравственно тупых людей духовного звания, оно бы давно «учло» то обстоятельство, что «Христос с красногвардейцами»».
Другой знакомый, большевистских взглядов, как-то встретил Блока на улице у плакатов со словами «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем» и «Революцьонный держите шаг! неугомонный не дремлет враг!». Оба текста были взяты из поэмы «Двенадцать».
— Признаюсь, для нас радость и неожиданность, что и вы вошли в нашу борьбу, — сказал он Блоку.
— Да, — смутился Блок, — но в поэме эти слова произносят или думают красногвардейцы. Эти призывы не прямо же от моего имени написаны.
Поэма Блока — об этом редко вспоминали в советское время — была впервые напечатана 3 марта 1918 года в газете партии левых эсеров «Знамя труда». Именно с этой партией для Блока во многом была связана его поддержка революции, и крушение левых эсеров в июле 1918-го он воспринял как конец самой революции. Хотя от написанного не отрекался.
Несколько цитат Льва Троцкого о Блоке и «Двенадцати»: «Блок не был поэтом революции. Погибая в тупой безвыходности предреволюционной жизни и её искусства, Блок ухватился рукою за колесо революции. Плодом этого прикосновения явилась поэма «Двенадцать», самое значительное из произведений Блока, единственное, которое переживёт века.»
«У Блока нет и тени попытки благочестиво посахарить переворот. Наоборот, он берёт его в самых грубых — и только в грубых — его выражениях: стачка проституток, убийство Катьки красногвардейцем, разгром буржуйских этажей… и говорит: приемлю, и вызывающе освящает всё это благословением Христа — или, может быть, пытается спасти художественный образ Христа, подперев его революцией.»
«Красногвардеец из ревности убивает Катьку… Возможно это или невозможно? Вполне возможно. Но такого красногвардейца революционный трибунал, если бы настиг, приговорил бы к расстрелу. Революция, применяющая страшный меч террора, сурово оберегает это своё государственное право: ей грозила бы неминуемая гибель, если бы средства террора стали пускаться в ход для личных целей.»
«Ванька убивает Катьку из винтовки, которая ему дана его классом для защиты революции. Мы говорим: это попутно революции, но это не революция. Блок смыслом своей поэмы говорит: приемлю и это, ибо и здесь слышу динамику событий, музыку бури.»
«Конечно, Блок не наш. Но он рванулся к нам. Рванувшись, надорвался. Но плодом его порыва явилось самое значительное произведение нашей эпохи. Поэма «Двенадцать» останется навсегда.»
А вот не менее интересный отзыв о поэме Блока монархиста Василия Шульгина, прожившего долгую, почти столетнюю жизнь, и умудрившегося остаться монархистом и столыпинцем в Советском Союзе 60-х и 70-х годов. Он писал в конце жизни: «Я помню, как я возмущался в 1921 году, что у Блока рифмуются слова «Христос» и «пёс». Но теперь я думаю иначе: Блок был прав. В идеалистических мечтах «Двенадцати», отражавших тучу, которая надвинулась на Россию, было и блистание любви к ближнему, и зловещее завывание шакалов, пожиравших человеческие трупы…»