загадка разума хьюго мерсье и дэн спербер
Загадка разума: Почему нас так часто подводит логика
Экология жизни: Способность человека к рациональному рассуждению вовсе не обязательно помогает улучшить свои знания или принимать более правильные решения.
Способность человека к рациональному рассуждению вовсе не обязательно помогает улучшить свои знания или принимать более правильные решения. Но иногда она все-таки полезна
Уго Мерсье и Дэн Спербер – авторы новой книги издательства Гарвардского университета «Загадка разума» (The Enigma of Reason). Их аргументы о человеческом мышлении потенциально могут оказать серьезное влияние на наше понимание того, как люди думают и спорят, а также на социальные науки.
Профессор Университета Джорджа Вашингтона Генри Фаррелл побеседовал с Уго Мерсье о книге.
Генри Фаррелл: Многие люди считают, что логическое рассуждение позволяет улучшать знания и принимать правильные решения. Вы не согласны. Почему стандартное понимание рассуждений не соответствует действительности?
Уго Мерсье: По большому счету, логическое мышление не очень хорошо выполняет свою задачу. Во многих экспериментах — и бесчисленных реальных примерах — рациональные рассуждения не приводят людей к лучшим знаниям или решениям. Если люди интуитивно выбирают неправильную идею, а затем начинают мыслить логически, это редко приводит к чему-то хорошему. Они просто застревают в своей первоначальной неправильной идее.
И тут в дело вступает так называемая «предвзятость в свою пользу» (myside bias). Это то, что психологи часто называют «склонностью к подтверждению» (confirmation bias), — когда люди обращаются к логике, чтобы найти подтверждение того, что они уже считают правильной идеей. Учитывая эту предвзятость, не удивительно, что люди обычно зацикливаются на своей первоначальной идее.
Практически все воспринимают существование такой предвзятости как должное. Мало кто из читателей будет удивлен, что она существует. И тем не менее это довольно странно. Ведь объективно механизм рассуждений, направленный на получение более серьезных знаний и лучших решений, должен помогать найти причины, ввиду которых мы можем ошибаться, и объяснять, почему варианты, отличные от нашей первоначальной догадки, могут быть правильными. Такой механизм также должен критически оценивать, насколько сильны аргументы, подтверждающие нашу первоначальную догадку. Но при логическом рассуждении мы поступаем наоборот: в основном ищем причины, которые поддерживают наши первоначальные суждения, и считаем достаточными даже слабые, поверхностные аргументы.
Поэтому мы имеем полное несоответствие между тем, что рассуждение делает и как оно работает, с одной стороны, и тем, что оно должно делать и как оно должно работать — с другой.
Так почему же человеческая способность к логическому рассуждению появилась в ходе эволюции?
Мы полагаем, что способность к рассуждению возникла потому, что она выполняет две основные функции.
Первое — помогать людям решать разногласия. По сравнению с другими приматами, люди много сотрудничают, и их способности к общению развивались, чтобы сделать сотрудничество более эффективным. Однако общение — это рискованное дело: всегда есть опасность, что тебя обманут, тобой будут манипулировать или обведут вокруг пальца. Поэтому мы тщательно оцениваем то, что люди говорят нам. Мы даже бываем чрезмерно осторожными, отвергая сообщения, которые не соответствуют нашему установившемуся мнению.
Логическое рассуждение эволюционировало частично для того, чтобы помочь нам преодолеть эти ограничения и сделать общение более плодотворным. Рассуждая, мы можем попытаться убедить окружающих в том, что они никогда бы не приняли исключительно на личном доверии. И они могут решить, нужно ли им изменить свое мнение или нет.
Вторая функция связана с первой: она касается обмена оправданиями и обоснованиями. Еще одно следствие склонности человека к сотрудничеству заключается в том, что нас очень заботит, компетентны ли и моральны ли другие люди. Мы постоянно оцениваем других, чтобы узнать, с кем лучше сотрудничать.
К сожалению, процесс оценки других людей весьма коварен, так как очень сложно понять, почему люди делают то, что делают. Если вы увидите, что ваш коллега Джордж нагрубил официанту, вы решите, что он в принципе груб, или что официант каким-то образом заслужил такую реакцию? В этой ситуации в ваших интересах вынести верную оценку, а в интересах Джорджа — получить оценку положительную. Если Джордж не сможет объяснить свое поведение, вам будет очень трудно его интерпретировать, и вы скорее всего не будете слишком благожелательны. Но если Джордж сможет объяснить свою грубость, тогда вам обоим будет лучше: вы сможете судить о нем более точно, а он сохранит свою репутацию.
Если бы у нас не было возможности оправдать наше поведение перед окружающими и убедить их, когда они с нами не согласны, наша социальная жизнь была бы намного беднее и сложнее.
Итак, если логическое рассуждение в основном помогает найти подтверждения того, о чем мы и так думали, как они могут быть полезны?
Потому что это только один аспект рассуждений: производство объяснений и аргументов. Есть еще один аспект, который вступает в игру, когда мы оцениваем аргументы других людей. В этом случае мы в основном объективны и требовательны. Требовательность заключается в том, что нам нужны сильные аргументы, прежде чем мы поменяем свое мнение — в этом есть очевидный смысл. Но мы также объективны: если мы столкнемся с хорошим аргументом, который бросает вызов нашим убеждениям, мы примем его во внимание. В большинстве случаев мы изменим свое мнение — пусть даже немного.
Это может стать неожиданностью для тех, кто слышал о таких явлениях, как «эффект обратного действия»: люди реагируют на противоположные аргументы, становясь еще более убежденными в своих взглядах. В реальности такая реакция, по-видимому, крайне редка. В большинстве случаев люди меняют свое мнение — иногда немного, а иногда и полностью, — при наличии непростых, но сильных аргументов.
Когда мы рассматриваем эти два аспекта рассуждений вместе, становится очевидно, почему они полезны. Логика позволяет людям, которые не согласны друг с другом, обмениваться аргументами, дает им возможность выяснить, кто прав. Благодаря логическим рассуждениям в выигрыше остаются обе стороны: как та, что выдвигает аргументы (и, следовательно, с большей вероятностью столкнется с противодействием), так и та, что слышит аргументы (и, следовательно, с большей вероятностью изменит свое мнение на другое). Без рассуждений разногласия было бы гораздо сложнее разрешить.
Несмотря на недостатки логики, ваша книга утверждает, что «в правильном интерактивном контексте она работает». Как можно использовать ее при групповом взаимодействии?
Логика лучше всего работает, когда общаются несколько человек (скажем, менее шести), которые не согласны с конкретной мыслью, но разделяют некоторые общие цели.
Размер группы имеет значение по двум причинам. В больших группах менее благоприятные условия для эффективной аргументации, потому что нормальная дискуссия нарушается, когда одновременно говорят больше пяти человек. Вы можете наблюдать это на вечеринках: четыре или пять человек могут поддерживать разговор, а большие группы либо разделяются на более мелкие, либо довольствуются чередой коротких «речей». С другой стороны, в небольших группах обычно меньше идей и точек зрения, что уменьшает как разногласия, так и богатство дискуссии.
Разногласия имеют решающее значение, поскольку если все люди придерживаются одних и тех же взглядов и при этом обмениваются мнениями, аргументы, подтверждающие консенсус, накапливаются, и члены группы, вероятно, еще более укоренятся в своем общепринятом мнении.
Наконец, среди членов группы должна быть какая-то общность интересов. Вы ведь не будете убеждать партнершу по покеру сбросить карты, когда у нее есть стрит-флеш. Зачастую такую общность интересов довольно легко найти. Например, мы все останемся в выигрыше, обладая более правильными представлениями о мире. опубликовано econet.ru
Понравилась статья? Напишите свое мнение в комментариях.
Подпишитесь на наш ФБ:
Людям сложно менять свои убеждения, даже узнав, что они неправильные
23-04-2018, 14:04 | Экстремальные условия / Тема дня | разместил: Редакция ОКО ПЛАНЕТЫ | комментариев: (0) | просмотров: (1 378)
Людям сложно менять свои убеждения, даже узнав, что они неправильные
Фото: FotoEmotions / pixabay В The New Yorker вышла дискуссионная статья о том, как когнитивные искажения влияют на наше мировоззрение. Опираясь на старые и новые исследования (в одном из которых американцам предлагали найти на карте Украину!), ее автор утверждает: привычки, которые были хороши для древних охотников и собирателей, играют злую шутку с людьми, живущими в мире «пост-правды» и «альтернативных фактов». На втором этапе исследования обман раскрывался. Участникам сообщали, что реальной целью эксперимента было исследование реакции подопытных на положительный или отрицательный результат теста (как выяснится позже, этот этап тоже был постановкой). В конце концов, студентов просили угадать, сколько записок они отсортировали правильно, и какое количество правильных ответов в среднем дали другие участники. И вот тут-то происходило нечто любопытное: члены группы «отличников» утверждали, что они действительно неплохо справились с заданием, показав результат лучше среднего – хотя им только что сообщили, что у них нет никаких причин так думать. И напротив: в группе «двоечников» студенты считали, что их результат был на порядок хуже среднего; конечно, это утверждение было столь же беспочвенным. Исследователи сухо резюмировали: «Единожды сформировавшиеся впечатления остаются исключительно стойкими». Несколько лет спустя к похожему исследованию была привлечена новая группа студентов. Им раздали досье на двух пожарных, Фрэнка К. и Джорджа Х. Биография Фрэнка отмечала, в частности, что он является отцом малолетней дочери и увлекается дайвингом. Джордж – отец маленького сына и любитель гольфа. Досье также включало результаты пройденного обоими мужчинами «Теста на готовность к риску». Согласно одной из версий досье, Фрэнк был успешным профессионалом, чьи результаты теста показали, что в работе он почти всегда выбирает наиболее безопасное действие. Другие студенты получили досье, в котором Фрэнк в своих действиях также оказывался «перестраховщиком», и при этом – никудышным пожарным, на которого вышестоящие коллеги неоднократно подавали рапорты. И снова посреди теста студентам сообщили, что их обвели вокруг пальца, раздав неправдивую информацию. Затем участников попросили составить портрет успешного пожарного – каким должно быть его отношение к риску? Те, кто получил первый вариант досье, утверждали, что риска следует избегать. Остальные – что на риск следует идти. Как отмечают исследователи, «даже после того, как их представления были полностью опровергнуты, люди не смогли соответствующим образом скорректировать свои убеждения». В этом случае неспособность подстроиться под новые факты была «особенно впечатляющей», поскольку исходных данных категорически недостаточно для того, чтобы делать из них обобщенные выводы. Стэнфордские исследования стали известными. Сделанное учеными заявление о том, что люди неспособны трезво мыслить, шокировало публику 70-х. Теперь оно никого не шокирует – тысячи новых экспериментов подтвердили и уточнили это утверждение. Каждый из тех, кто следил за исследованиями (или хотя бы иногда пролистывал выпуски Psychology Today), знает, что любой выпускник ВУЗа с планшеткой способен продемонстрировать, как кажущиеся разумными люди порой ведут себя совершенно иррациональным образом. Сейчас этот парадокс кажется особенно актуальным. Но почему так происходит – все еще загадка. В своей новой книге «Загадка разума», которая вышла в издательстве Гарвардского университета, ученые-когнитивисты Хьюго Мерсье и Дэн Спербер пытаются ответить на этот вопрос. Мерсье, работающий в исследовательском институте в Лионе (Франция), и Спербер (Центрально-Европейский университет, Будапешт) считают, что разум – свойство, развившееся в ходе эволюции, подобно бипедализму и трихроматизму. Оно зародилось в африканских саваннах, и для его понимания необходим контекст. Давайте рассмотрим когнитивное искажение, известное как «предвзятость подтверждения». Так называют склонность человека принимать ту информацию, которая подтверждает их убеждения, и отрицать факты, которые этим убеждениям противоречат. Это когнитивное искажение задокументировано лучше других: ему посвящено столько экспериментов, что хватит на отдельный учебник. Самый известный из них также проводился в Стэнфорде. Для этого эксперимента исследователи отобрали студентов, придерживавшихся противоположных взглядов на необходимость смертной казни. Половина участников выступала за смертную казнь и считала, что она снижает уровень преступности; другая половина была против высшей меры наказания, которая, по их мнению, не влияет на число преступлений. Студентов попросили ознакомиться с двумя исследованиями. Одно из них подтверждало мнение о том, что смертная казнь снижает уровень преступлений в обществе; другое приводило факты, которые ставили эту теорию под сомнение. Как вы уже догадались, оба исследования были фейковыми; их показали студентам лишь затем, чтобы они отталкивались от какой-то весомой статистики. Те из них, кто изначально поддерживал введение смертной казни, сочли убедительными данные, подтверждающие их точку зрения, а данные, противоречащие ей, посчитали не заслуживающими доверия. В другой группе все произошло с точностью до наоборот. В конце эксперимента студентов вновь спросили об их взглядах. Те, кто изначально поддерживал смертную казнь, лишь укрепились в своем мнении; те, кто был против высшей меры, теперь относились к ней еще негативнее. Если разум нужен нам для того, чтобы формировать здравые суждения, то трудно представить себе более серьезный производственный брак, чем предвзятость подтверждения. Представьте себе мышь, которая мыслит как мы, предлагают Мерсье и Спербер. Эта мышь, «которая ищет подтверждения тому, что вокруг нет котов», вскоре станет кошачьим обедом. Если такая черта нашего мышления приводит к тому, что мы готовы отбрасывать свидетельства о новых (или недооцененных) угрозах, то она, вероятно, должна была пропасть в процессе эволюции. Тот факт, что выжило и человечество, и эта его черта, говорит о том, что у нее есть некая адаптирующая функция. И эта функция, по мнению Мерсье и Спербера, связана с нашей «гиперсоциальностью». Мерсье и Спербер предпочитают термин “myside bias” («склонность к подтверждению своей точки зрения»). Они напоминают, что по своей природе люди не склонны верить во что попало. Выслушав чужие аргументы, мы порой с легкостью можем обнаружить в них слабые места. При этом собственные ошибки мы зачастую в упор не видим. Недавний эксперимент, проведенный Мерсье с его европейскими коллегами, хорошо продемонстрировал этот парадокс. Участников попросили решить несколько простых логических задач. Потом им было предложено пояснить свои ответы и изменить их, если в процессе отвечающий находил ошибку. Большинство людей придерживалось своих изначальных ответов. Изменения вносили меньше 15% участников. На следующем этапе эксперимента участнику давали одну из тех же задач вместе с его ответом и ответом другого участника, отличным от их собственного. И вновь ему предлагали изменить свое решение. Здесь организаторы шли на хитрость: под видом чужого ответа участникам показывали их собственный – и наоборот. Около половины людей догадались, что их обманывают. Другая половина внезапно стала гораздо критичнее к своим ответам: около 60% людей изменили решение, которое ранее их удовлетворяло. Такие вопросы, как черты характера идеального пожарного или влияние смертной казни на уровень преступности, ни капли не волновали наших предков. Им не приходилось сталкиваться с подделанными исследованиями, Twitter’ом и фейковыми новостями. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мышление часто нас подводит. Как пишут авторы, «это один из тех случаев, когда естественный отбор не был способен угнаться за меняющейся окружающей средой». Любой житель цивилизованного мира знаком с устройством унитаза – как правило, керамической чаши, заполненной водой. Когда нажимаешь на рычаг или кнопку, вода засасывается в трубу, а из нее утекает в канализацию. Но как в действительности это происходит? В ходе исследования, проведенного в Йельском университете, аспирантов просили оценить свое понимание принципа работы повседневных вещей, включая унитазы, молнии на одежде и дверные замки. После этого им нужно было написать детальное, пошаговое описание работы такого устройства, и повторно оценить уровень своего понимания. Очевидно, эксперимент продемонстрировал участникам их собственное невежество, поскольку на втором этапе оценки снижались. (Выходит, устройство унитазов сложнее, чем кажется на первый взгляд.) Сломэн и Фернбах замечают этот эффект (который они называют «иллюзией глубины объяснения») практически повсюду. Люди склонны преувеличивать свои знания. А другие люди подкрепляют это убеждение. В случае с унитазом, кто-то создал такую конструкцию, чтобы ею было легко пользоваться. Люди повсеместно полагаются на чужие знания и умения – с тех времен, когда мы были пещерными охотниками (это, похоже, было ключевым этапом нашей эволюции). И мы так искусно взаимодействуем с другими, что с трудом можем определить, где кончается наше собственное понимание и начинается чужое, считают ученые. Но не в сфере политики, добавляют Сломэн и Фернбах. Одно дело – нажать на кнопку слива, не зная, как она работает, и совсем другое – поддержать указ о запрете на въезд в США, сути которого ты не понимаешь. Сломэн и Фернбах ссылаются на опрос, проведенный в 2014 году, спустя некоторое время после аннексии Россией Крыма. У респондентов спрашивали, как, на их взгляд, должны отреагировать США, и просили их показать Украину на карте мира. Как правило, чем хуже у респондента было с географией, тем больше он склонялся к варианту силового вмешательства. (В целом «географическая» часть опроса оказалась для опрошенных столь непосильной, что в среднем ошибка составляла 1800 миль – практически расстояние от Киева до Мадрида.) К примеру, если вы считаете, что Закон о доступном здравоохранении безоснователен, и я полагаюсь на вашу точку зрения, то мое мнение тоже будет безосновательным. Некто Том также со мной соглашается – и теперь у нашей точки зрения уже три сторонника. Плюс, каждый из нас чувствует себя гораздо самодовольнее, чем раньше. Для Сломэна и Фернбаха результат этого теста – маленький луч света в темном царстве. Если бы мы, наши друзья или эксперты с CNN тратили больше времени на изучение последствий таких инициатив, а не поучали друг друга, то осознали бы свою беспомощность и умерили радикальность своих взглядов. Науку можно рассматривать как систему, которая устраняет ошибки, к которым по своей природе склонны люди. В лабораторных условиях нет места для предвзятости; исследование можно повторить в другой лаборатории, у работников которой нет мотива для беспочвенного подтверждения предыдущего результата. Вероятно, именно поэтому система оказалась столь успешной. В любой момент какая-то сфера знания может оказаться во власти беспорядка, но в конце концов на помощь приходит методология. Наука движется вперед, даже если сами мы топчемся на месте. В The New Yorker вышла дискуссионная статья о том, как когнитивные искажения влияют на наше мировоззрение. Опираясь на старые и новые исследования (в одном из которых американцам предлагали найти на карте Украину!), ее автор утверждает: привычки, которые были хороши для древних охотников и собирателей, играют злую шутку с людьми, живущими в мире «пост-правды» и «альтернативных фактов». #Буквы перевели для вас этот текст.
На втором этапе исследования обман раскрывался. Участникам сообщали, что реальной целью эксперимента было исследование реакции подопытных на положительный или отрицательный результат теста (как выяснится позже, этот этап тоже был постановкой). В конце концов, студентов просили угадать, сколько записок они отсортировали правильно, и какое количество правильных ответов в среднем дали другие участники. И вот тут-то происходило нечто любопытное: члены группы «отличников» утверждали, что они действительно неплохо справились с заданием, показав результат лучше среднего – хотя им только что сообщили, что у них нет никаких причин так думать. И напротив: в группе «двоечников» студенты считали, что их результат был на порядок хуже среднего; конечно, это утверждение было столь же беспочвенным. Исследователи сухо резюмировали: «Единожды сформировавшиеся впечатления остаются исключительно стойкими». Несколько лет спустя к похожему исследованию была привлечена новая группа студентов. Им раздали досье на двух пожарных, Фрэнка К. и Джорджа Х. Биография Фрэнка отмечала, в частности, что он является отцом малолетней дочери и увлекается дайвингом. Джордж – отец маленького сына и любитель гольфа. Досье также включало результаты пройденного обоими мужчинами «Теста на готовность к риску». Согласно одной из версий досье, Фрэнк был успешным профессионалом, чьи результаты теста показали, что в работе он почти всегда выбирает наиболее безопасное действие. Другие студенты получили досье, в котором Фрэнк в своих действиях также оказывался «перестраховщиком», и при этом – никудышным пожарным, на которого вышестоящие коллеги неоднократно подавали рапорты. И снова посреди теста студентам сообщили, что их обвели вокруг пальца, раздав неправдивую информацию. Затем участников попросили составить портрет успешного пожарного – каким должно быть его отношение к риску? Те, кто получил первый вариант досье, утверждали, что риска следует избегать. Остальные – что на риск следует идти. Как отмечают исследователи, «даже после того, как их представления были полностью опровергнуты, люди не смогли соответствующим образом скорректировать свои убеждения». В этом случае неспособность подстроиться под новые факты была «особенно впечатляющей», поскольку исходных данных категорически недостаточно для того, чтобы делать из них обобщенные выводы.
Стэнфордские исследования стали известными. Сделанное учеными заявление о том, что люди неспособны трезво мыслить, шокировало публику 70-х. Теперь оно никого не шокирует – тысячи новых экспериментов подтвердили и уточнили это утверждение. Каждый из тех, кто следил за исследованиями (или хотя бы иногда пролистывал выпуски Psychology Today), знает, что любой выпускник ВУЗа с планшеткой способен продемонстрировать, как кажущиеся разумными люди порой ведут себя совершенно иррациональным образом. Сейчас этот парадокс кажется особенно актуальным. Но почему так происходит – все еще загадка. В своей новой книге «Загадка разума», которая вышла в издательстве Гарвардского университета, ученые-когнитивисты Хьюго Мерсье и Дэн Спербер пытаются ответить на этот вопрос. Мерсье, работающий в исследовательском институте в Лионе (Франция), и Спербер (Центрально-Европейский университет, Будапешт) считают, что разум – свойство, развившееся в ходе эволюции, подобно бипедализму и трихроматизму. Оно зародилось в африканских саваннах, и для его понимания необходим контекст.
Довод Мерсье и Спербера, если озвучить его в более научно-популярном виде, звучит примерно так: наибольшее преимущество человека над другими видами – его способность к сотрудничеству. Установить отношения сотрудничества с кем-либо непросто; поддерживать их не менее сложно. Для любого индивидуума наилучшим способом существования остается паразитизм. Так вот: разум возник не для того, чтобы мы решали абстрактные логические задачи или делали отвлеченные выводы из каких-либо данных; он развился для того, чтобы помочь нам справляться с проблемами, связанными с жизнью и взаимодействием в обществе. Давайте рассмотрим когнитивное искажение, известное как «предвзятость подтверждения». Так называют склонность человека принимать ту информацию, которая подтверждает их убеждения, и отрицать факты, которые этим убеждениям противоречат. Это когнитивное искажение задокументировано лучше других: ему посвящено столько экспериментов, что хватит на отдельный учебник. Самый известный из них также проводился в Стэнфорде. Для этого эксперимента исследователи отобрали студентов, придерживавшихся противоположных взглядов на необходимость смертной казни. Половина участников выступала за смертную казнь и считала, что она снижает уровень преступности; другая половина была против высшей меры наказания, которая, по их мнению, не влияет на число преступлений.
Студентов попросили ознакомиться с двумя исследованиями. Одно из них подтверждало мнение о том, что смертная казнь снижает уровень преступлений в обществе; другое приводило факты, которые ставили эту теорию под сомнение. Как вы уже догадались, оба исследования были фейковыми; их показали студентам лишь затем, чтобы они отталкивались от какой-то весомой статистики. Те из них, кто изначально поддерживал введение смертной казни, сочли убедительными данные, подтверждающие их точку зрения, а данные, противоречащие ей, посчитали не заслуживающими доверия. В другой группе все произошло с точностью до наоборот. В конце эксперимента студентов вновь спросили об их взглядах. Те, кто изначально поддерживал смертную казнь, лишь укрепились в своем мнении; те, кто был против высшей меры, теперь относились к ней еще негативнее. Если разум нужен нам для того, чтобы формировать здравые суждения, то трудно представить себе более серьезный производственный брак, чем предвзятость подтверждения. Представьте себе мышь, которая мыслит как мы, предлагают Мерсье и Спербер. Эта мышь, «которая ищет подтверждения тому, что вокруг нет котов», вскоре станет кошачьим обедом. Если такая черта нашего мышления приводит к тому, что мы готовы отбрасывать свидетельства о новых (или недооцененных) угрозах, то она, вероятно, должна была пропасть в процессе эволюции. Тот факт, что выжило и человечество, и эта его черта, говорит о том, что у нее есть некая адаптирующая функция. И эта функция, по мнению Мерсье и Спербера, связана с нашей «гиперсоциальностью». Мерсье и Спербер предпочитают термин “myside bias” («склонность к подтверждению своей точки зрения»). Они напоминают, что по своей природе люди не склонны верить во что попало. Выслушав чужие аргументы, мы порой с легкостью можем обнаружить в них слабые места. При этом собственные ошибки мы зачастую в упор не видим.
Недавний эксперимент, проведенный Мерсье с его европейскими коллегами, хорошо продемонстрировал этот парадокс. Участников попросили решить несколько простых логических задач. Потом им было предложено пояснить свои ответы и изменить их, если в процессе отвечающий находил ошибку. Большинство людей придерживалось своих изначальных ответов. Изменения вносили меньше 15% участников. На следующем этапе эксперимента участнику давали одну из тех же задач вместе с его ответом и ответом другого участника, отличным от их собственного. И вновь ему предлагали изменить свое решение. Здесь организаторы шли на хитрость: под видом чужого ответа участникам показывали их собственный – и наоборот. Около половины людей догадались, что их обманывают. Другая половина внезапно стала гораздо критичнее к своим ответам: около 60% людей изменили решение, которое ранее их удовлетворяло. Такие вопросы, как черты характера идеального пожарного или влияние смертной казни на уровень преступности, ни капли не волновали наших предков. Им не приходилось сталкиваться с подделанными исследованиями, Twitter’ом и фейковыми новостями. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мышление часто нас подводит. Как пишут авторы, «это один из тех случаев, когда естественный отбор не был способен угнаться за меняющейся окружающей средой». Стивен Сломэн (Брауновский университет) и Филип Фернбах (Университет Колорадо) также занимаются когнитивными исследованиями. И они тоже считают, что социальность – ключ к пониманию функций (и дисфункций) человеческого мышления. Свою книгу «Иллюзия знания: почему мы не мыслим самостоятельно» они начинают с описания… унитаза. Любой житель цивилизованного мира знаком с устройством унитаза – как правило, керамической чаши, заполненной водой. Когда нажимаешь на рычаг или кнопку, вода засасывается в трубу, а из нее утекает в канализацию. Но как в действительности это происходит? В ходе исследования, проведенного в Йельском университете, аспирантов просили оценить свое понимание принципа работы повседневных вещей, включая унитазы, молнии на одежде и дверные замки. После этого им нужно было написать детальное, пошаговое описание работы такого устройства, и повторно оценить уровень своего понимания. Очевидно, эксперимент продемонстрировал участникам их собственное невежество, поскольку на втором этапе оценки снижались. (Выходит, устройство унитазов сложнее, чем кажется на первый взгляд.) Сломэн и Фернбах замечают этот эффект (который они называют «иллюзией глубины объяснения») практически повсюду. Люди склонны преувеличивать свои знания. А другие люди подкрепляют это убеждение. В случае с унитазом, кто-то создал такую конструкцию, чтобы ею было легко пользоваться. Люди повсеместно полагаются на чужие знания и умения – с тех времен, когда мы были пещерными охотниками (это, похоже, было ключевым этапом нашей эволюции). И мы так искусно взаимодействуем с другими, что с трудом можем определить, где кончается наше собственное понимание и начинается чужое, считают ученые. Но не в сфере политики, добавляют Сломэн и Фернбах. Одно дело – нажать на кнопку слива, не зная, как она работает, и совсем другое – поддержать указ о запрете на въезд в США, сути которого ты не понимаешь. Сломэн и Фернбах ссылаются на опрос, проведенный в 2014 году, спустя некоторое время после аннексии Россией Крыма. У респондентов спрашивали, как, на их взгляд, должны отреагировать США, и просили их показать Украину на карте мира. Как правило, чем хуже у респондента было с географией, тем больше он склонялся к варианту силового вмешательства. (В целом «географическая» часть опроса оказалась для опрошенных столь непосильной, что в среднем ошибка составляла 1800 миль – практически расстояние от Киева до Мадрида.)
К примеру, если вы считаете, что Закон о доступном здравоохранении безоснователен, и я полагаюсь на вашу точку зрения, то мое мнение тоже будет безосновательным. Некто Том также со мной соглашается – и теперь у нашей точки зрения уже три сторонника. Плюс, каждый из нас чувствует себя гораздо самодовольнее, чем раньше. И если каждый человек будет игнорировать «недостаточно убедительную» информацию, которая противоречит его мнению, получим… администрацию Трампа. Для Сломэна и Фернбаха результат этого теста – маленький луч света в темном царстве. Если бы мы, наши друзья или эксперты с CNN тратили больше времени на изучение последствий таких инициатив, а не поучали друг друга, то осознали бы свою беспомощность и умерили радикальность своих взглядов. Науку можно рассматривать как систему, которая устраняет ошибки, к которым по своей природе склонны люди. В лабораторных условиях нет места для предвзятости; исследование можно повторить в другой лаборатории, у работников которой нет мотива для беспочвенного подтверждения предыдущего результата. Вероятно, именно поэтому система оказалась столь успешной. В любой момент какая-то сфера знания может оказаться во власти беспорядка, но в конце концов на помощь приходит методология. Наука движется вперед, даже если сами мы топчемся на месте.
Эти три книги были написаны до состоявшихся в ноябре президентских выборов. Однако они предугадали появление «альтернативных фактов» и Келлиэнн Конуэй (советницы Трампа, которая ввела этот термин в обиход). В наши дни нередко возникает чувство, что над всей страной ставится психологический эксперимент, автор которого – не кто иной, как Стив Бэннон. Возможно, рациональным путем можно прийти к решению этой проблемы, но учебники по этому вопросу не очень-то обнадеживают.
|
