жизнь монахинь в монастыре видео
Монашество
Монастырь
В 12 км. от Одензе, где родился известный всему миру сказочник Ганс Христиан Андерсен, находится живописное местечко Хесберг.
Небо на земле
Документальный цикл о монастырях «Небо на земле».
Путь к Богу
В 2018 году исполнилось 25 лет с начала возвращения Церкви основных строений мужского монастыря Успения Пресвятой Богородицы Калужская Свято-Тихонова Пустынь.…
Афонские кельи
Есть Афон славных обителей. Есть Афон древней истории. Есть Афон великих святынь. Но есть и другой Афон. Это Афон таинственных…
Сёстры Софрониевой Пустыни
С конца 2001 года в Софрониевой Пустыни, что находится в Арзамасском районе Нижегородской области, поселилась маленькая община сестёр из Санкт-Петербурга.
Киево-Печерская Лавра. Фотография тысячелетия
Документальный проект телеканала «Интер» расскажет о тысячелетней истории Киево-Печерской лавры, о судьбе обители в ХХ веке.
Тысяча лет на Афоне
Вершина Святой Горы. Солнце встает над Афоном – последним осколком Византии, монашеской республикой, земным уделом Пресвятой Богородицы. Кажется, что колокольный…
Сокровищница веры
На протяжении многовековой истории Московской Руси Троице-Сергиева Лавра была и остается средоточием духовной жизни Отечества.
Мать монаха
Фильм о монахине Василиссе, матери Оптинского новомученика иеромонаха Василия (в миру Игоря Ивановича Рослякова). Матушка рассказывает о жизненном пути сына от мальчика до монаха.
Как я стал монахом
В цикле программ-откровений «Как я стал монахом» известные монахи и монахини рассказывают о том, как они решились выбрать такой духовный…
Преподобный Паисий Святогорец
Фильм о преподобном Паисии Святогорце (дата памяти 12 июля).
Беседы с архимандритом Ефремом Филофейским, Аризонским
Беседы с архимандритом Ефремом Филофейским, Аризонским (Мораитисом).
Песнь об Афоне
Фильм по мотивам книги иеромонаха Сергия (Веснина) «Письма к друзьям своим о Святой горе Афонской».
Афон. Обитель Богородицы
В фильме Аркадия Мамонтова рассказывается о величайших святынях Афона, о его старцах, о тысячелетней связи с Россией, об истории русского…
Иоанн Валаамский. Духовный утешитель
Полнометражный документально-игровой фильм рассказывает о жизни и духовном наследии Валаамского старца схиигумена Иоанна (Алексеева). Множество его писем духовным чадам разошлись…
Дивное Дивеево
Сборник документальных фильмов об истории, святынях и жителях Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря.
Афон. Русское наследие
Документальный фильм, снятый журналистом Сергеем Холошевским, посвящен Афону — крупнейшему на планете средоточию православного монашества.
Валаамская симфония
Проект протоиерея Константина Пархоменко, клирика собора Святой Живоначальной Троицы лейб-гвардии Измайловского полка.
Святой таинственный Афон
До наших дней Афон сохранил многие тайны. Здесь сохранились великие святыни: мощи, реликвии поражают воображение. Многие мужья, не имеющие детей,…
Старцы
Старцы несут особое, таинственное служение людям: верующие идут к ним за утешением и духовным руководством, за молитвой и советом, а…
Жизнь в женском монастыре: чем живут современные монахини
Ярославская область. 180 километров от Москвы. Здесь находится уникальное место – Николо-Сольбинский женский монастырь. На его территории расположено десять храмов. Это один из самых крупных женских монастырей в России. За его стенами кипит настоящая жизнь. Ведь здесь живут дети.
«Мы-то вообще с другими целями в храм пришли, а получается, что нам надо исправлять ошибки общества. Мы организовали приют. Начиналось все с двух-трех детей. Их никто не искал специально, просто к нам их привозили родственники не благополучных родителей», – рассказывает корреспонденту «МИР 24» монахиня Евпраксия.
Всего 20 лет назад на месте монастыря ничего не было. Игумению Еротииду благословили восстановить, а точнее, заново построить Николо-Сольбинский монастырь. Почти сразу, когда она приехала, было решено взять курс на социальную помощь местным жителям. Сегодня на территории монастыря работает приют для детей-сирот, детский сад, ясли, общеобразовательная школа и профессиональный колледж
Поначалу в школе в основном учились дети из неблагополучных семей. Позже в монастырь стали обращаться родители, которые хотели, чтобы их дети воспитывались при монастыре в духе православной веры и добродетелей.
«К нам приехали дети, которые повидали многое, поэтому в первую очередь нужно было окружить их заботой. Обращаются к нам и из обычных полноценных семей. Сейчас детей очень сложно удержать от зла», – говорит сестра Евпраксия.
Керамическая мастерская приглашает художников и скульпторов
В Николо-Сольбинском монастыре есть своя керамическая мастерская. Здесь производят посуду, сувениры, статуэтки по технологии шликерного литья. Эта технология зародилась XVIII веке в Европе, а потом пришла в Россию. Керамическая мастерская состоит из трех цехов. Для того, чтобы изготовить одно изделие, нужно как минимум две недели и пять работников.
«Чтобы сделать чашку, художник рисует на бумаге эскиз, потом из гипса на специальном станке вытачивает полную болванку, с которой снимает гипсовую форму. В нее заливается жидкая глина, которая находится там до тех пор, пока гипс ее не впитает. Каждое изделие в литье – сборное. Мы не приклеиваем, а именно приставляем, поэтому если хоть немного деформировать форму, например, при приставлении ручки, то глина запомнит эти деформации и после обжига в печи снова скривится», – рассказывает инокиня Тамара.
После того, как изделия залили и они подсохли, начинается процесс оправки. Если оправщица неровно уберет швы или замажет края, то изделие сохранит деформацию. Когда оправка закончилась, изделие ставят в сушильный шкаф.
«Когда изделие замыто и оправлено, оно поступает в печную, где делается первый обжиг. Затем изделие покрывают белой эмалью», – объясняет сестра.
Процент брака при такой технологии очень низкий. Да и возникает он чаще всего по причине человеческого фактора или сбоя техники, но последнее встречается крайне редко. Если заливать изделие неаккуратно, небрежно, то образуются трещины. Если неправильно подготовить печку, то изделие может прилипнуть или склеиться.
Для настоятельницы монастыря ключевой задачей было создать свой собственный стиль. Именно поэтому все изделия выполнены в красно-коричневых тонах с рисунком. Эскизы разрабатывает творческая группа. Монастырь постоянно нуждается в художниках и скульпторах с образованием.
Работают в керамической мастерской не только монахини, но и обычные специалисты.
«Конечно, у нас работают и мирские люди. Мы сами учим рисовать. Но не скрою, мы очень заинтересованы в художниках и скульпторах. Если вы хотите у нас работать, можно просто связаться с монастырем или конкретно с керамической мастерской. У нас очень хорошие условия, и сама специфика работы в монастыре сильно отличается от производства», – объясняет сестра Тамара.
По словам самих монахинь, поначалу их никто не воспринимал всерьез. Керамическому мастерству, как и любому другому, нужно учиться в специализированном заведении – так считает большинство.
«Мы как-то ездили на производство и нам сказали: «Да что вы сможете, ведь этому надо учиться». Но у нас же получается, просто здесь другие законы работают. Людям надо вот это дать понять. У монашествующих стоит другая задача. К нам приехал как-то немец и говорит: «Кто же вам дал начальный капитал?» Я сказала, что никто нам не давал его. То есть образ мысли уже такой, что человек не может ничего сделать без начального капитала», – сказала сестра Тамара.
Оказалось, что монастырь полностью живет на пожертвования.
«Часто по послушанию приходится выполнять работу, с которой раньше никогда не сталкивался. Но мы молимся и просим у Господа вразумления. И Господь помогает», – добавляет мать Евпраксия.
Керамическое производство существует в Николо-Сольбинском монастыре с 2011 года, но только в 2015 выработался собственный стиль. Совсем недавно со своей продукцией монастырь принял участие в фестивале российской керамики и занял там первое место.
«Добрая школа на Сольбе»: у детей должна быть внутренняя свобода
С появлением в монастыре детского приюта возникла необходимость обучать детей на месте, так как монастырь находится в лесу, далеко от городов и сел. Сначала дети учились экстерном или на домашнем обучении на базе Переславской школы. В 2013 году школа получила лицензию и государственную аккредитацию, поэтому теперь воспитанницы получают аттестаты государственного образца «Доброй школы на Сольбе». Сейчас в приюте воспитывается и учится более ста человек.
«Самая большая нужда сейчас – здание под новую школу. Очень много желающих у нас учиться, но мы не можем всех принять. Наша школа работает на базе дополнительного музыкального образования. Творчество помогает раскрепощать детей. Если ребенок закрыт, если он чего-то боится, то он закрывается и даже не запоминает элементарные вещи. Должна быть внутренняя свобода», – рассказывает завуч школы монахиня Паисия.
Музыка в школе – не единственное творческое направление. Девочки учатся рисовать, вышивать, играть в театре. Все это происходит на профессиональном уровне с преподавателями, постановщиками, художниками, режиссерами.
«Иногда детям делают поблажки: «Это же дети, можно сделать как-нибудь». Но у нас немного другой подход – чтобы все было красиво и совершенно, пусть даже на детском уровне. Дети это настолько усваивают, что не могут потом работу «как-нибудь» делать», – замечает мать Паисия.
Дисциплинировать девочек из сложных семей не так просто. Помогает четкий режим дня, который здесь соблюдают.
Монастырь приглашает на работу учителей: химии, биологии, фортепьяно, теоретическим музыкальным дисциплинам, скрипке, сольфеджио, рукоделию. Сегодня в школе работают 20 преподавателей, дети занимаются в малых классах по шесть человек, но педагогов все равно нужно больше.
«Мы берем и молодых учителей, которые недавно закончили обучение. Главное, чтобы у человека было желание помогать детям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Если этого желания нет, очень сложно работать. Детей не надо заставлять учиться, их нужно заинтересовывать», – говорит сестра.
После школы в основном все продолжают образование: кто-то остается в колледже при монастыре, кто-то идет в другие учебные заведения. Кстати, поступить в местный колледж и освоить профессию могут и выпускники обычных школ.
Одно из распространенных заблуждений заключается в том, что в монастырь люди уходят, чтобы абстрагироваться от общества и «мирского труда». Но это не так, уверяет мать Евпраксия. Молитва и труд – это основа жизни для монахов.
«Монахи всегда занимались рукоделием, они этим кормились. Труд помогал им молиться. Это подспорье, основа жизни для монахов», – добавляет она.
Храмы, святыни, чудеса
20 лет назад на территории Николо-Сольбинского монастыря был только один разрушенный Успенский храм, сейчас их – 10. Строили храмы только на пожертвования.
«Храм был полностью разрушен, мы не знаем, как он выглядел раньше. Есть легенда, что монастырь возник на месте чудесного явления иконы святителя Николая. До революции в монастыре была старинная чудотворная икона, но она не сохранилась. Когда обитель возродилась, чтимую икону святителя Николая подарил вновь открывшемуся монастырю один московский священник. В Троице-Сергиевой лавре в нее вставили частицу мощей. Сейчас это наша главная святыня»,-рассказала мать Евпраксия.
Еще одна знаменательная икона, которая хранится в Успенском храме, – это Троица, написанная монахами на Афоне.
«У нас есть частички мощей святых – покровителей нашего монастыря. Есть башмачок святителя Спиридона, мощи которого находятся на острове Корфу в Греции. Это очень известный святой, его любят и почитают в России, но в честь него у нас очень мало храмов», – добавляет сестра Евпраксия.
В честь святителя Спиридона на территории монастыря тоже построили храм. Сейчас здесь все еще идет ремонт, помощь до сих пор нужна, но основная работа уже закончена. Строили храм долго – настоятельница хотела воссоздать стиль каменной резьбы. Основное его отличие в том, что для каждого камня существует свой эскиз, а вместе они образуют художественную композицию.
Чаще всего церковь этого святого посещают, чтобы попросить о самом главном. В специальный ящик паломники опускают записки с личными просьбами, многие через какое-то время возвращаются, чтобы поблагодарить святителя Спиридона и помолиться о свершившемся чуде. В храме даже хранится книга, в которую посетители пишут свои благодарности.
Еще один уникальный по своей архитектуре храм построен в честь преподобного Сергия Радонежского.
«Здесь мы чаще всего крестим детей, ведем службы. Он очень домашний. У нас все храмы разные, но у каждого своя изюминка», – объясняет сестра Евпраксия.
Еще один редкий для России храм, который удалось построить здесь, возведен в честь Ксении Блаженной. У этой святой удивительная история. Когда она была молодой девушкой, у нее внезапно умер муж. Ксению настолько расстроил тот факт, что он умер без покаяния и причастия, что она приняла подвиг юродства, чтобы спасти душу супруга.
В корпусе с храмом Ксении блаженной находятся ясли для самых маленьких. Здесь заботятся о детях, от которых отказались родители. По словам монахини, воспитывать таких детей проще, потому что они не успели получить негативную закладку. Кстати, дети, которые никогда не видели своих матерей, называют монахинь мамами, остальные вспоминают своих родителей, какими бы они ни были.
«Даже если это наркоманы или алкоголики, дети все равно их вспоминают. Хорошо, когда помнят о родителях. Мы никого специально не склоняем оставаться в монастыре в будущем и не определяем их путь – как Господь даст. Кто-то останется в монастыре, а кто-то создаст семью», – сказала сестра.
В монастыре занимаются не только общественной работой, но и производят натуральную молочную продукцию и сыр. В ближайшем будущем в планах открыть больницу с качественным оборудованием, где могли бы лечиться не только сестры, работники и дети, которые живут на территории монастыря, но и жители ближайших деревень. Их настоятельница Игумения Еротиида особенно жалеет – больниц рядом нет.
Разговор по душам с настоятельницей Николо-Сольбинского монастыря Игуменией Еротиидой
Матушка Еротиида получила назначение восстановить монастырь, когда ей было всего 33 года. На территории современного церковного комплекса тогда не было ровным счетом ничего. Кругом царила разруха, а там, где сегодня стоят монашеские кельи, жили бомжи.
«Я поняла, что здесь главное – не монастырь поднять, а людей ободрить, проявить о них заботу. Я увидела состояние медицины, образования, людей без работы и жилья, мне стало очень их жалко. Первые десять лет я почти не спала, было очень много энергии. Сначала мы установили монастырские правила, потом начали организовывать праздники для людей, кормили их, делали подарки своими руками, приглашали молиться. Потом появились дети, сначала их привозили на каникулы, а потом стали оставлять на постоянное время», – рассказала игумения Еротиида.
Социальная работа с детьми была выбрана не случайно. Сначала Игумения принялась помогать взрослым, дала им работу и кров. Но все это не привело к желаемой цели.
«Когда мы начали знакомиться с людьми в округе, первым делом я хотела дать им работу. Мы взяли местный разоренный колхоз, коров там резали за бутылку, пьянствовали, бесчинствовали. Когда я все это увидела, я не знала, за что хвататься, чтобы людей стабилизировать и ориентировать на надежду. Мы отремонтировали этот колхоз, ферму, заплатили все долги за них, в течение нескольких лет оплачивали кредит, развивали хозяйство.
Но мне стало еще печальнее, когда я увидела, что люди разучились работать и хотят все получать даром, воровать, сквернословить. Я много раз беседовала с местными, пыталась призвать к добру, воодушевить, но это ни на что не повлияло», – вспоминает матушка Игумения.
Реальность дала ответ на вопрос, каким должен быть современный монастырь. Уединиться и жить тихой монашеской жизнью, игнорируя происходящее, – было бы не по-христиански, объяснила настоятельница.
«Я заметила, что люди очень разобщенные, эгоистичные, они разделены даже внутри семьи. Пообщавшись с народом, я поняла, что люди раздваиваются даже внутри себя. Наш монастырь стал одним из первых, кто взял курс на социально-миссионерское служение.
Поэтому когда я увидела, что взрослых людей очень трудно призвать к совести и вернуть в правильное русло, то поняла, что для того, чтобы изменить общество, надо начинать с воспитания детей. К сожалению, все, что можно сделать для взрослого поколения, – это позаботиться о том, чтобы они достойно встретили старость», – пояснила матушка.
Самая большая проблема монастыря заключается в том, что дети занимают больше половины территории, то есть вытесняют сестер. Правильнее было бы построить большую школу, но за пределами самого монастыря. Земля есть, а денег на реализацию нет.
«Дети занимают больше половины монастыря, можно сказать вытесняют сестер. Для детей все это хорошо, а для сестер не очень. В итоге нарушается гармония. А детям хочется бегать и прыгать – это их детство и право, мы не можем их этого лишать. Мы хотим построить школу, но денег на это нет. Мы обращались на государственном уровне за помощью, но нам было отказано в средствах, сказали, что школы в районах не заполнены», – поделилась она.
Помимо всего прочего, матушка Еротиида поддерживает науку и искусство. «У нас есть научно-исторический отдел, который я поддерживаю с самого основания монастыря. Я платила ученым, и они искали материалы во всех архивах страны о нашем монастыре. В медицинском центре мы хотим поставить только современное оборудование, а врачи должны быть только высококвалифицированными. А к искусству я неравнодушна с самого детства. В Евангелии говорится, что таланты надо развивать. У кого-то он один, у кого-то пять, а у кого-то десять. Мы все должны развивать то, что дал Господь. В каждом человеке есть добро, есть свой талант, своя индивидуальность и красота», – подчеркивает настоятельница.
О тайне монашества (+ВИДЕО)
О тайне монашества, об отличиях современного монашества и о том, как жить монаху среди суеты мира рассуждает игумен Нектарий (Морозов).
Монашество как явление мало кого оставляет равнодушным. Люди, далекие от Церкви, часто воспринимают монахов как чудаков, не верят в чистоту и искренность их жизни, порою смеются и даже издеваются над их обетами. Люди церковные, в основном, относятся к монашествующим о с трепетом и благоговением.
Монашество выбивается из привычной, обыденной жизни — своей непонятностью, загадочностью, своим несоответствием этой обыденности. Оно потому так тревожит, что постоянно, одним только фактом своего существования напоминает об иной, сакральной реальности.
Монашество — это, безусловно, тайна. Немного приблизиться к разгадке этой тайны помогает недавно вышедшая в издательстве «Никея» книга под названием «Монахи». В ней собрано девять рассказов людей об их приходе к монашеству.
Сегодня мы тоже попытаемся вглядеться в тайну монашества вместе с одним из героев этой книги, руководителем информационно-издательского отдела Саратовской епархии, настоятелем Петропавловского храма Саратова игуменом Нектарием (Морозовым).
— За 70 лет нашей религиозной безграмотности в сознании многих людей сложился карикатурный образ монаха, построенный на смешении антирелигиозной пропаганды и гротескного изображения средневекового аббата. А кто такой монах на самом деле?
— На самом деле на этот вопрос ответить достаточно непросто, потому что нужно в немногие слова уложить одно из глубочайших явлений церковной и христианской жизни. Но все-таки постараюсь на этот вопрос ответить.
Монах — это человек, который избирает для себя некий кратчайший путь следования за Христом. Дело в том, что христианство — одно для всех. И для семейных людей, и для людей, по какой-то причине живущих жизнью безбрачной, и для людей, которые принесли монашеские обеты. Почему одно и то же? Потому что есть Евангелие. Нет Евангелия для монахов, нет Евангелия для людей женатых и неженатых, замужних и незамужних. Оно одно.
Но в жизни обычной — той, которую противопоставляя жизни монашеской, называют жизнью мирской, есть очень много вещей, которые человека лишают свободы в его следовании за Христом.
Это и масса житейских проблем, забот и попечений, это и некоторые узы, которые накладывает на человека его семейная жизнь,-то есть это узы благословенные, но, тем не менее, они для человека определенные трудности создают.
Вот когда-то преподобный Иоанн Лествичник говорил о том, что если человек хочет служить Христу, но при этом обязался узами жизни семейной, он похож на человека, который действительно хочет что-то делать, но возложил на себя некие кандалы. Это такой образ, который ни в коем случае жизни семейной не осуждает, но тем не менее объясняет трудности.
Например, человек, который хочет во всей полноте исполнить заповедь евангельскую о нестяжательности, но при этом это человек семейный. Он уже не может быть нестяжательным вполне, у него есть семья, о которой он обязан заботиться. Эти заботы носят очень многоразличный характер — и финансовый, и материальный, и житейский, и всякий иной.
А монах — это человек, который решается свою жизнь максимально освободить от всего того, что будет его чем-либо связывать на пути следования к Богу.
Если говорить о нашем времени, то сегодня после тех самых семидесяти лет даже не безграмотности религиозной, а гонений на религию, причем не только на православие, но и на фактически любую другую, монашество восстанавливается в условиях, может быть, для него не самых удобных, не самых благоприятных. Так получается, что наши монастыри порою сегодня размещаются посреди городов в таких местах, которые менее всего к этому приспособлены.
Бывает, что человек избирает для себя образ жизни монашеской, но при этом у него число попечений, каких-то житейских забот и даже скорее проблем, чем забот, оказывается бОльшим, чем у человека семейного. И порой даже возникает вопрос, насколько оправдан этот выбор, когда человек, желая жизни беспопечительной — в мирском смысле этого слова, желая жизни от мира удаленной, находит для себя жизнь, в мир погруженную и жизнь, в которой никак не удается ни от чего отрешиться. С одной стороны, хозяйственные вопросы, которые связаны с жизнью монастыря. А с другой стороны, если речь идет о монахе в священном сане — к батюшке приходят люди, обычные живые люди, миряне, со всеми своими проблемами, и семейными, и детскими, и какими-то иными, в которые обязательно монашествующему приходится вникать и рассматривать их как проблемы свои собственные, так что он, не имея семьи, тем не менее становится специалистом в семейной жизни, что раньше, казалось бы, неестественным было.
Возникает вопрос: оправдан ли этот выбор? С моей точки зрения и с точки зрения множества людей, безусловно, более опытных в жизни монашеской, нежели я, конечно, оправдан, потому что человек приносит обеты, приносит Богу свое намерение, а дальше его жизнь превращается в чудо, которое на самом деле, не хочу никого обидеть, но непонятно человеку, от монашества далекому. Господь для монаха, искренне желающего жизни монашеской, при всех вот этих внешних обстоятельствах восполняет недостаток того, что в ней должно было бы быть. Каким образом? Главным образом, какими-то скорбями, которые Господь монашествующему попускает и терпение которых, частью внешнее каким-то образом, большей частью внутреннее, компенсирует недостаток и внешних подвигов, и уединения, и мироудаленной жизни.
И все равно какая-то есть особая тайна: тот союз, который заключает человек, принимающий монашество, с Богом вот в самом пострижении, он действительно проносится через всю жизнь. Это очень трудно выразить словами: вот почему я сказал, что задача, как ответить на этот вопрос, очень непростая. Можно вернуться к древней святоотеческой формуле, которая произносилась, когда пытались, в том числе, святые отцы объяснить, что такое монашество: они говорили, что монашество — это Бог и человеческая душа, и больше ничего.
Как ни странно, даже в условиях нашего такого совершенно расцерковленного мира, в условиях той многопопечительной жизни, в которую мы погружены, вот эта вот тайна жизни монашеской, суть жизни монашеской все-таки сохраняется. И среди всего все равно остается душа наедине с Богом. Ради этого человек монашество и принимает.
— А есть ли какие-то черты, которые свойственны только для современного монашества?
— Наверное, если говорить по существу, то все-таки нет. Потому что мы можем видеть свидетельство того, как монашество, когда оно только-только зарождалось, действительно это чаще всего была жизнь в пустыне, где-то в скиту, но с другой стороны, были общежительные монастыри, которые основывались посреди городов, хотя они основывались в таких местах, где монахи все-таки могли иметь покой и уединение относительное. Но в то же время порою были и отдельные подвижники, которые жили посреди городов — жили порою даже в каких-то частных домах и в квартирах, как бы мы сказали сейчас. И тем не менее, подвизались крайне строго и крайне мужественно.
Потом были периоды гонений и периоды гонений на монашество: даже если взять историю Византийской империи, господство иконоборческой ереси, когда было гонение именно собственно на монашество как таковое. Монашествующие оказывались в самых разных обстоятельствах и условиях, в том числе и в таких, как мы сегодня.
Единственное существенное отличие, наверное, заключается в том, что изменился очень сильно мир, потому что мы сегодня живем в мире не в том, который не знал Христа и узнавал постепенно,- мы живем в мире, который знал Христа и от этого знания стремительно старается уйти.
Этот мир нельзя назвать постхристианским, потому что не может быть постхристианского мира — постхристианский мир просто не будет существовать: как только не останется в мире христианства, лишится смысла и само существование этого мира. Но тем не менее, это немного другой вектор: там был вектор ко Христу, узнавание Христа, а сегодня вектор другой — утрачивание веры, утрачивание Бога, утрачивание Христа.
В этом мире жить достаточно сложно и непривычно. Но возможно — и это тоже, наверное, одна из граней, с одной стороны, пастырского, а с другой стороны, монашеского подвига.
— Мне приходилось неоднократно слышать, что люди как-то очень болезненно или с непониманием воспринимают близость монахов к миру. Они видят, что монахи активно ведут, например, блоги в интернете, активно общаются с интернет-пользователями, сотрудничают со светскими и церковными СМИ. Считается, видимо, что такие монахи, если можно так сказать, не совсем настоящие, потому что для монаха ведь необходимо уединение, а как же они могут этого уединения достигнуть? Оказаться наедине с Богом, достигнуть какого-то внутреннего безмолвия. Но, может быть, это только иллюзии и на самом деле нет такой проблемы и никак эта близость мира не мешает монашескому деланию?
— Во-первых, не мешать она, безусловно, не может. Тоже древний такой вот образ, который использовался во многих отечниках, как объяснить, что получает человек от жизни уединенной: стакан, в который налита вода и в который помещена земля, песок или что-то другое. Вот взболтаешь его, и в нем поднимается такая муть, что ничего не разглядишь. Потом когда какое-то время он постоит на столе спокойно, этот стакан, вся вот эта взвесь осядет на дно и останется на поверхности только чистая вода, прозрачная. Вот примерно то же самое происходит с человеком в уединении. Постепенно утихают страсти, мысли приобретают какой-то более системный, более спокойный характер, а посреди мира, посреди суеты мы, безусловно, находимся в том самом состоянии, когда наша душа вот этой взвесью смущена, возмущена, трудно бывает в себе усмотреть то, с чем нужно бороться, с чем нужно расставаться.
Таких примеров можно привести множество, и, наверное, любой человек, верующий и со своими страстями старающийся бороться, прекрасно знает, насколько легче, когда ты один, насколько труднее, когда уже несколько человек с тобой находятся в каком-то сообществе, и насколько тяжелее, когда ты занят какими-то делами, каждое из которых носит какой-то беспокойный характер. Одно дело два-три искушения в час, а другое дело 20–30.
Конечно, это очень схематично я говорю, но безусловно, эта близость мира она монашествующему мешает. Тем более, что монах — это человек, который приносит еще определенные обеты в дополнение к обетам крещения, которые его, собственно говоря, от мирянина отличают: это обет безбрачия, обет нестяжания и обет послушания.
Опять-таки выполнение всех этих обетов посреди мира затрудняется в значительной степени. Если монах живет в монастыре, он может не иметь ничего своего кроме какой-то кельи, в которую его селят и кроме каких-то очень немногих личных вещей и, может быть, книг. А если монах несет свое служение посреди мира, то он оказывается при этом в той реальности, что ему необходимо все то же, практически, что и мирянину иметь или, по крайней мере, пользоваться этим. Хотя он должен, безусловно, при этом смотреть, от чего он может отказаться и что ему реально необходимо.
Если говорить о послушании, то опять-таки в монастыре когда монах находится, он находится в послушании своему игумену. А поскольку его жизнь очень проста, ее достаточно легко регламентировать во всех ее внешних проявлениях. Если он находится посреди мира и несет послушание, к примеру, настоятеля храма или какое-то административное послушание, или просто является клириком в каком-то храме, то его жизнь все равно гораздо более разнообразная. Он может хранить послушание, в общем и целом, но в частностях его жизнь уже невозможно так регламентировать, как в обители.
То же касается и обета целомудрия: монах, живя в миру, все равно остается человеком безбрачным, в соответствии с обетом, но подвергается всем тем искушениям, которым подвергается и любой другой человек,- но для него они, безусловно, имеют более жесткий и болезненный характер.
Если говорить о присутствии монахов в интернете, то весь вопрос заключается в том, чем они там занимаются. Если мы посмотрим, к примеру, на жизнь святителя Феофана Затворника, то поймем, что главным образом мы его знаем не столько даже по его творениям, сколько по его письмам. Его переписка с различными людьми занимает, наверное, самое большое и самое значимое место в том литературном наследии, которое он оставил; именно в письмах проще, доступнее, яснее всего выражены те основы духовной жизни, которые он хотел сообщить своим корреспондентам. К чему я это говорю? К тому, что если бы святитель Феофан удалился в затвор сегодня, то, наверное, он успешно пользовался бы интернетом, чтобы вносить правки в те переводы, которые он осуществлял. Безусловно, для связи со своими сотрудниками по изданию «Добротолюбия» он тоже связывался бы через интернет, и все происходило бы гораздо быстрее и гораздо успешнее.
Когда монах на каких-то форумах церковных или околоцерковных, или совсем нецерковных с кем-то ругается, с кем-то вступает в те отношения, которые вообще носят не христианский характер, естественно, это соблазняет и искушает. Если же он, находясь в сети, приносит какую-то пользу людям, Церкви и, может быть, даже самому себе, в этом нет ничего, что противоречило бы выбранному им пути.
— Отец Нектарий, а как избежать того, чтобы суета мира попала внутрь тебя? Как удается это делать?
— Избежать этого нельзя, потому что суета мира носит такой всепроникающий характер. Другое дело, есть ли у человека внутри, в его сердце что то, что для него более значимо, чем эта суета. Если это есть, то суета, вторгшись в сердце человека, потом из него постепенно вытесняется. Мы суетимся когда? Когда мы не доверяем Богу, когда мы чего-то боимся, когда мы что-то хотим сделать исключительно своими силами, на Бога не уповая и забывая о том, что от нас зависит потрудиться, но увенчать или не увенчать наш труд успехом зависит только лишь от Его воли. А когда все это присутствует — и доверие Богу, и отсутствие страха, и отсутствие упования на себя, тогда с суетой справляться бывает гораздо легче.
Эта жизнь, которой мы живем, очень смиряющая. Почему? Ты вроде бы трудишься, ты стараешься делать то, ради чего ты принял монашеский постриг, и ты не видишь никакого результата. Тебе приходится делать то, что ты делаешь, вроде бы безрезультатно, при этом понимая в глубине души, что оценивает то, что ты делаешь, только лишь Господь, а ты этого даже сам до конца понять и увидеть не можешь. И от тебя остается — трудиться и ждать от Бога воздаяния, а каков будет суд Божий о тебе, ты не знаешь.
— Один из героев вышеупомянутой книги «Монахи» говорит о том, что есть разница между женским и мужским монашеством. В Вашем восприятии эта разница существует?
— Безусловно. Это та же самая разница, которая существует между мужчиной и женщиной: есть особенности устроения мужского, есть особенности устроения женского. Это то, что можно назвать мужской и женской психологией. Соответственно, и женское и мужское монашество различаются.
Мужчина, принявший монашество, может быть священником, может быть дьяконом, и его служение будет уже носить такой пастырский характер. А монахиня, то есть женщина, которая приняла монашество, она остается, так сказать, простой монахиней, и суть ее жизни все-таки немного другая. С другой стороны, есть и мужчины, которые тоже принимают монашество, но при этом их не рукополагают в священный сан. Хотя для нашего времени это достаточно редко. У нас настолько не хватает священников, настолько не хватает пастырей, что когда человек приходит к выбору монашеской жизни, то достаточно скоро он начинает свое служение и в сане. Кроме, может быть, многолюдных монастырей, где есть возможность дать место какое-то для монахов, которые приняли священнический сан — иеромонахов, иеродьяконов, и какое-то место может быть отведено уже собственно для жизни монахов-послушников. Но нужды Церкви зачастую тоже из этой среды кого-то извлекают и поставляют на служение приходское или на служение священническое в том же монастыре.
— Отец Нектарий, не раз приходилось слышать — и Вы уже, в общем то, об этом частично сказали — о том, что крест человека, вступившего в брак, тяжелее, чем монашеский. Но Вы больше говорили о каких-то внешних проявлениях этой жизни. А может быть, с точки зрения внутренней жизни тоже есть какие-то сложности?
— Дело в том, что если я или кто-то другой эти слова произносил о монашествующих, то, безусловно, к ним надо относиться как к очень субъективному суждению. Я объясню. Вот для человека семейного чаще всего, когда ему говорят о монашестве, он говорит: нет, мне это не по силам. Почему же? Нет, не по силам и все, это совершенно какая-то тяжелая жизнь. И столь же естественно, что человек, выбравший для себя путь жизни монашеской, говорит о жизни семейной как о том, что для него неподъемно. Почему? С одной стороны, в этом есть некоторое уважение к подвигу, потому что и люди семейные, и мирские, с уважением относятся к подвигу монашескому,- ну и естественно, что люди, принявшие монашество, с уважением относятся к подвигу людей, избравших для себя жизнь семейную. С другой стороны, очевидно, что у людей семейных и монашеских немного разное устроение. Человек ведь принимает монашество все-таки не вследствие стечения каких-то обстоятельств случайных, а вследствие того, что он выбирает то, что наиболее близко его душе. И почему для одного человека вот этот путь спасения более приемлем, а для другого человека вот именно этот? Не потому что он проще, а потому что к нему он имеет бОльшую склонность. Но раз у него бОльшая склонность к этому пути, значит тот, другой, для него в результате оказывается сложнее. Вот примерно это имеется в виду.
А говорить о каком-то кресте семейной жизни в противовес кресту жизни монашеской, наверное, будет все-таки не совсем правильно. И та, и другая жизнь наряду с трудностями заключает в себе множество утешений и радостей, ради которых, собственно, человек к ней и приходит.
— Я сказала в начале передачи о том, что отношение общества к монашеству бывает очень разным, иногда прямо противоположным, но в любом случае не ровным. На Ваш взгляд, это так? И в чем причина?
— Причина в том, что жизнь монашеская она сама по себе тоже не ровная. У старца Паисия Афонского есть такой замечательный образ. Он говорит, что жизнь мирянина верующего — это некое движение по равнине, на которой есть свои подъемы, спуски и какие-то более-менее холмистые местности, и какие-то впадины, но эта дорога достаточно безопасна, то есть если там и упадешь, то не сильно, если поднимешься, то тоже невысоко.
А жизнь монашеская, говорит он, подобна путешествию по горам, у монаха есть возможность очень высоко вскарабкаться, но очень низко упасть и, упав, даже погибнуть. Этот характер жизни монашеской каким-то определенным образом задевает людей. Одних задевает, создавая чувство благоговения перед этой жизнью, а у других вызывает чувство возмущения. Причем это возмущение может носить разнородный характер: кто-то — чаще всего это люди вообще неверующие и нецерковные — считают, что монашество это некое изуверство, это какое-то надругательство над человеческой природой. Но когда человек верит в то, что есть жизнь не только этого века, но и века будущего — тогда все, конечно, меняется; потому что если в той жизни люди живут, по слову Спасителя, как ангелы на Небесах, там уже не женятся и не вступают в брак, соответственно вот эта наша жизнь она оказывается более соответствующей жизни будущего века, и получается, что мы на самом-то деле люди очень рассудительные и прагматичные.
Бывает и по-другому. Бывает, что монашество возмущает людей, по отношению к Церкви внешних, не потому, что им этот образ жизни не нравится, а потому что монах в силу своей инаковости заметен, а заметное порой заставляет человека задумываться о чем-то в себе самом. Задумываться не хочется, возникает какое-то раздражение, гнев на этот внешний фактор, который заставил куда-то внутрь себя заглянуть,- а этот внешний фактор в данном случае монах. Ведь есть люди, которых раздражает не только вид священника и монаха — их раздражает вид храма, их раздражает вид иконы, вид Христа, потому что пробуждается в их душе что-то такое, что начинает причинять им дискомфорт. Разобраться в этом трудно, человек не хочет на это тратить силы — проще ответить раздражением и гневом.
— Отец Нектарий, монашество, безусловно, некое неотмирное явление, и Вы отчасти об этом уже сказали сейчас, но все равно монахи — это часть нашего общества, поэтому нам очень хочется все равно понять, в чем же тайна монашества, в чем зерно монашества. Вы можете хотя бы в нескольких словах ответить на этот вопрос?
— Вот я сказал, что есть действительно некая тайна взаимоотношений человеческой души и Бога, но это речь идет о любой человеческой душе, потому что ее отношения с Богом сугубо индивидуальны и неповторимы. Но исходя из собственного опыта, исходя из опыта тех людей, которых я знаю и с которыми наши отношения достаточно откровенны, так что я могу об этом говорить, я могу сказать, что вот у меня есть опыт жизни церковной до принятия монашества — есть, соответственно, опыт жизни после принятия монашества. Могу ли я сказать о том, что-то изменилось после того, как произошел постриг? Да, безусловно, я могу сказать о том, что это действительно так. Это носит характер какой-то глубинный, сущностный. Естественно, это не подписание какого-то документа, не что-то такое, что выдано тебе на руки и чем ты можешь удовлетвориться — нет. Что-то происходит в душе; что то, чего словами действительно никоим образом выразить нельзя. И наверное, до тех пор, пока у человека, принявшего монашество, вот это ощущение остается, до тех пор он все-таки может в любых условиях, в которые Господь его ни поставит, понимать, что его монашество оправдано, что это был не случайный, не напрасный выбор, не ошибка. Если это ощущение исчезает, надо искать, каким образом его вернуть, потому что без него монашество обессмысливается.
Каждого человека сотворил Господь, мы не случайно Бога называем и Господом, и Царем, и Владыкой — потому что мы Ему принадлежим, будучи Им сотворенными. Но Господь каждому из нас дал дар свободы, и мы можем своей жизнью распорядиться так, как мы хотим. В связи с этим каждый человек, как это ни странно звучит, предоставляет Богу на себя различные права. Ведь очень часто бывает так, что человек говорит: «Да, я верующий; да, я хочу спастись; да, я хочу быть с Богом — но, Господи, вот этого в моей жизни не трогай, вот от этого отойди, вот это мне оставь». Человек необязательно облекает эту мысль вот в точно такие слова, но он своей жизнью это говорит. И Господь дает человеку возможность быть в этом свободным, делать то, что он хочет. Порою бывает, конечно, и иначе, каким-то особым образом Господь устраивает,- но чаще всего человек живет так, как он хочет.
А монах — это человек, который от прав на себя отказывается, и все права на себя передает Богу. Да, порою срабатывают самые различные человеческие немощи, и монах начинает бороться за права на свою жизнь — но уже поздно, он их уже отдал. И это тайна, которая тоже уже совершилась, потому что в постриге человек это отдает. И потом даже если он их, как я говорю, хочет вернуть, они ему не принадлежат. Потому что Господь его спасает уже за то, что он предоставил Ему возможность и право его спасать.
Да, конечно, и монах может сопротивляться Богу с такой степенью интенсивности, что погибнет,- но чаще Господь все-таки его какими-то особыми путями, трудными, сложными, зачастую очень скорбными, к этому спасению будет вести. Это зависит от того, насколько искренним был человек, когда монашество принимал, и насколько он понимал, к чему он пришел, к какой жизни. Бывает так, что хочешь с чем-то справиться, и не можешь; хочешь от чего-то отказаться, и у тебя на это нет сил. И вот начинаешь молиться Богу и говорить: «Господи, вот я понимаю, как надо поступить, но не могу. Не могу вот это отдать, не могу вот этого сделать. Но мое намерение таково, чтобы поступить по Твоей воле, поэтому Ты, Господи, отбери у меня это Сам. В той ситуации, когда я буду выбирать, не дай мне выбрать того, что неправильно и Сам устрой так, чтобы было все по воле Твоей». Молишься так, и отдаешь себе при этом отчет, что ты Богу влагаешь в очередной раз в руки свою жизнь, и в тот момент, когда ты, может быть, захочешь поступить по-своему, Господь, принявший твою молитву, сделает все не так, как ты хочешь, а так, как угодно Ему и так, как полезно тебе. Это для тебя может быть очень больно, очень трудно, невыносимо больно и невыносимо трудно, но ты это Богу как бы уже отдал.
Вот примерно то же самое происходит в постриге, если человек разумно, сознательно и глубоко его переживая, его принимает. Это проходит через всю монашескую жизнь.