искала в наперстках и в здравых умах
Про что написана «Охота на Снарка»?
«For the Snark was a Boojum, you see…» — «Ибо Снарк был Буджум, понимаешь…». Именно с этой загадочной фразы началось создание третьего шедевра Кэрролла — поэмы «Охота на Снарка». В лучших традициях нонсенса поэма писалась с конца — первая придуманная строчка впоследствии стала финальной.
«Охота на Снарка» до сих пор прозябает в тени популярности «Алис», хотя не уступает им ни в изящности, ни в абсурдности. Пожалуй, в абсурдности даже превосходит, ибо в поэме нет ни одного «уютного» здравомыслящего персонажа, подобного рассудительной викторианской девочке. Даже делится произведение не на нормальные разделы, а на «fits» (от устаревшего «fitt» — «часть песни» и «fit» — «судороги»). Как только не переводят это слово у нас — и «вопли», и «экстазы», и «приступы»…
Написал свой третий великий «нонсенс» Кэрролл в 1876 году и вполне чистосердечно представил эту сумасбродно написанную книжку как детскую! Да еще и преподнес ее как «Пасхальное (!) поздравление всем детям, любящим «Алису». Правда, говорят, перед выпуском поэму прочел авторитетный кардинал и не нашел в ней ничего кощунственного. Зато много десятилетий спустя знаменитый комментатор Кэрролла М. Гарднер напишет:
«Хотя Льюис Кэрролл и полагал, что „Охота на Снарка“ — детская баллада-нонсенс, трудно представить — точнее, нельзя без содрогания представить — современного ребенка, которому она бы понравилась. Возможно, викторианские дети находили ее забавной… но, подозреваем, таких читателей даже тогда было немного».
А вот что написал одной девочке сам Кэрролл:
«Когда ты прочтешь „Снарка“, то, надеюсь, напишешь мне, как он тебе понравился и все ли было понятно. Некоторые дети в нем так и не разобрались».
Еще бы! Ввиду полной «отвязности» поэмы ее сюжет можно передать только кратко, да он ничего и не прояснит.
Итак, Bellman (в разных переводах — Председатель, Благозвон, Балабон, Билли-Белл) собирает команду самых разнообразных колоритных персонажей, которых объединяет лишь то, что их имена начинаются на букву «Б» (Билетер, Болванщик, Барахольщик, Бильярдист, Бывший судья, Банкир, Браконьер, Булочник и Бо6ер) и все они горят страстным желанием поймать (зачем — вопрос для охотников некорректный) загадочного Снарка.
— И слезлив, и труслив, и не очень умен, —
Толковал про него Билли-Белл, —
Но зато уж в охоте на Снарка силен,
В снарколовстве собаку он съел.
(пер. Л. Яхнина)
Что из себя представляет Снарк, команда представляет весьма смутно. Правда, капитану известны целых пять признаков диковинного существа:
Пойдем по порядку: на вкус он хрустит,
Но тускло и как-то рывками,
Как тесный пиджак будит он аппетит,
Зато отдает светляками.
Он поздно встает, ибо времени нет —
Делами он так перегружен,
Что утром съедает вчерашний обед,
А завтрак съедает на ужин.
Рискните, скажите при нем каламбур,
Поймете — ему не до шуток.
Он от каламбуров рассеян и хмур,
От шуток неистово жуток.
Он страшный завистник и кроме того
Есть две разновидности Змеря —
Он кусается, если есть шерсть у него,
И царапается, если перья.
Имея на руках столь сомнительный «фоторобот», а также замечательную пустую карту «без намека на скучную сушу», безумная команда, тем не менее, как-то добирается до нужного острова и пускается на поиски Снарка. Однако их тревожит то, что на этом же острове можно встретить Буджума — то ли антагониста, то ли аналога Снарка — и при встрече с ним «попасть в НИКУДА и пропасть без следа», что в итоге и происходит с самым отчаянным «героем».
Вся эта фантасмагория написана столь сочным, легким и свободным языком, что при чтении и не слишком-то стремишься отыскать какой-то смысл. В отличие от «Алис», «Охота на Снарка» практически лишена неологизмов, если не брать в учет само имя Snark (синтез слов «snake» — «змея», и «shark» — «акула»), которое В. Орел остроумно перевел как «Змерь».
Несмотря на бессмыслицу самой «чистой пробы», нашлись такие исследователи, которые еще при жизни Кэрролла заподозрили в его невинной шутке «подвох» и начали усиленно искать скрытый смысл. Сперва видели в поэме пародию на бушевавшие тогда страсти по поводу «Кто быстрее откроет Северный полюс», затем — пародию на философию Гегеля (!).
Сам Кэрролл сперва старался утихомирить нездоровую страсть к трактовкам и говорил:
«В чем смысл „Снарка“? Боюсь, мне нужен был не смысл, а бессмыслица! Как можно объяснить то, чего не понимаешь сам?»
Из всех трактовок автора больше всего устраивало сравнение охоты на Снарка с поиском счастья, хотя и здесь он иронично обронил:
«Мне кажется, это прекрасное объяснение, оно особенно хорошо согласуется со страстью Снарка к купальным кабинкам».
В конце концов, великий шутник XIX века отмахнулся от дурацких трактовок фразой:
«Какой бы смысл ни находили в этой книге, я его приветствую — в этом ее назначение!»
Одним словом — трактуй-трактуй, да не перетрактуешь, не вытрактуешь.
…Ищите в наперстках — и здравых умах,
Гоняйтесь с надеждой и вилкой;
Грозите пакетами ценных бумаг,
И мылом маня, и ухмылкой…
(пер. М. Пухова)
Ибо Снарк был Буджум, понимаешь?
Ссылки к статье:
«Охота на Снарка. Вторая Экспедиция»
А это продолжение поэмы Кэрролла, написанное Питером Весли-Смитом (пер. Ю. Князева), в котором всё «разрешается торжеством Надежды, Жизни, Любови, Удачи, Успеха и подобных эфемерных эмоций».
Искала в наперстках и в здравых умах
— Вот где водится Снарк!- закричал Благозвон,
Выгружая с любовью людей:
Чтоб не сбило волной, их придерживал он
За власы пятернею своей.
Бильярдист, чье искусство не знало границ,
Мог шутя сколотить капитал,
Но Банкир, приглашенный на крупный оклад,
Под замком все их деньги держал.
Откликался на «Эй!» и на клички длинней,
На «Пеки-парики!», «Жги-матрас!»,
«Слушай-как-там-тебя», «Ах-представьте-себя!»
И особенно «Эй-как-бишь-вас!»
Незаметным кивком вспышки злого огня
В мрачных взорах гиен он гасил:
И с медведем прошелся средь белого дня
Просто так, «для поднятия сил».
Подвизался на бойне: но вскрылось, что он
(А поход продолжался неделю)
Лишь бобров забивал: онемел Благозвон,
Так его эти факты задели.
Но потом заявил, пересилив свой страх,
Что Бобер здесь один, да и тот
Не простой, а ручной; и на первых порах
Будет грустно, коль оный помрет.
Ненароком Бобер услыхал разговор
И не смог удержаться от слез:
Показалось Бобру, что совсем не к добру
Заостренный вот эдак вопрос.
«Пусть отдельный корабль ваша Бойня берет
И на нем бороздит океаны!»
Но сказал Благозвон, что такой поворот
Подорвет утвержденные планы.
Страшный день миновал: но и позже Бобер,
Поступь Бойни едва уловив,
В тот же миг отворачивал в сторону взор
И бывал беспричинно пуглив.
Приступ Второй Речь Благозвона
Экипаж обожал вожака своего:
Как он прост! Как велик и высок!
Чтоб понять, как он мудр, надо было всего
Лишь в лицо ему глянуть разок!
Карту кормчий добыл: было море на ней
Без намека на землю и мели;
Как всегда, угодил он команде своей:
В карте все разобраться сумели!
Был нередко с рулем перепутан бушприт.
Благозвон толковал: не беда;
Так бывает, когда, как народ говорит,
В южном море «снаркуют» суда.
Я напомню сейчас по порядку все пять
Самых главных и верных примет,
По которым легко может каждый сказать,
Есть поблизости Снарк или нет.
Во-вторых, он не скор в пониманье острот,
И вздыхает в отчаянье хмуром,
Если кто-то рискнет рассказать анекдот
Или, скажем, блеснет каламбуром.
Приступ Третий Рассказ Булочника
Абсолютная тишь! не шепнешь, не взвопишь,
И не крикнешь «ура», например;
Тот, кого звали «Эй!», драму жизни своей
Излагал на старинный манер.
Благозвон огрубчился и высморкал нос:
— Но куда же вы раньше глядели?
Неуместно сегодня так ставить вопрос,
Когда мы, наконец-то, у цели!
Не тревожьтесь; не раз мы восплачем о вас,
Если вас с наших глаз унесет;
Но тогда, на причале, почему вы молчали,
Собираясь в нелегкий поход?
Башмаки и Барышник схватили брусок
И лопату, сменяясь, точили;
Добрый Булочник ус подкрутил, и мешок
Из пальто своих вытряхнул пыли.
А Банкир все добро обратил в серебро
И его обменял на банкноты;
Выплетал лишь Бобер свой коронный узор,
Уклоняясь от славной работы.
И Барристер не смог в установленный срок
Показать, что он где-то не прав,
Даже сделав обзор по делам, где узор
Был сплетен с нарушением прав.
Тут пошивщик Беретов с поспешностью внес
Предложенья по методам кроя;
Бильярдист в это время намеливал нос
Деловито дрожащей рукою.
Бойня вдруг появился изящно одет,
В белоснежных перчатках и рюшах;
Волновался он так, словно шел на банкет
(Благозвон обозвал это «чушью»).
А Бобер, прыжествуя, забегал кругом
(На душе стало как-то спокойней);
Даже Булочник, стойкий, но слабый умом,
Подмигнул, наблюдая за Бойней.
Читать онлайн Охота на Снарка бесплатно
Охота на Снарка
(погония в восьми приступах)
От переводчика
«Был нередко с рулем перепутан бушприт».
В предвидении столь неприятного исхода не буду (хотя бы и мог) с возмущением ссылаться на другие свои произведения, чтобы доказать, что не способен на такого рода поступки; не буду (хотя бы и мог) говорить о выдающихся моральных достоинствах поэмы, о затронутых в ней проблемах арифметики и некоторых естественно-исторических наук; вместо этого я просто поясню, как обстояло дело.
Приступ первый. Высадка.
— Вот где водится Снарк!- закричал Благозвон,
Выгружая с любовью людей [1] :
Чтоб не сбило волной, их придерживал он
За власы пятернею своей.
— Вот где водится Снарк! Объясню я потом,
Что слова нас такие бодрят.
И пошивщик Бантов и Беретов,
Бильярдист, чье искусство не знало границ,
Мог шутя сколотить капитал,
Но Банкир, приглашенный на крупный оклад,
Под замком все их деньги держал.
Был в команде Бобер: плел он кружев узор,
Свежий ветер вдыхая морской;
Но упорно молчал, от какой.
Ждет на суше оно до сих пор:
Кольца, зонтик, часы, кошелек серебра
И дорожной одежды набор.
Постарался он имя свое [4] :
Но оставил в порту эту тяжкую кладь
Не утрата вещей огорчала его:
Был обут он в три пары сапог,
Свое имя припомнить не мог!
Откликался на «Эй!» и на клички длинней,
И особенно «Эй-как-бишь-вас!»
Но для тех, чей язык к сильной фразе привык,
Имена он другие носил:
Но отважен зато! Чтоб на Снарка идти,
Только это и надо герою!»
Незаметным кивком вспышки злого огня
В мрачных взорах гиен он гасил:
И с медведем прошелся средь белого дня
Просто так, «для поднятия сил».
Был он Булочник; но, лишь покинули порт,
Благозвону (тот слушал с тоскою)
Из чего приготовишь такое?
Крайний в списке имен, скажем, не был умен,
Но тупица и тот не без мысли:
Был в команду тотчас же зачислен.
Подвизался на бойне: но вскрылось, что он
(А поход продолжался неделю)
Лишь бобров забивал: онемел Благозвон,
Так его эти факты задели.
Но потом заявил, пересилив свой страх,
Что Бобер здесь один, да и тот
Не простой, а ручной; и на первых порах
Будет грустно, коль оный помрет.
Ненароком Бобер услыхал разговор
И не смог удержаться от слез:
Показалось Бобру, что совсем не к добру
Заостренный вот эдак вопрос.
«Пусть отдельный корабль ваша Бойня берет
И на нем бороздит океаны!»
Но сказал Благозвон, что такой поворот
Подорвет утвержденные планы.
Это дело немыслимо сложное:
Крайне трудно оно, если судно одно:
Выход только такой: или с рук доставать
Дал Барышник совет; или жизнь страховать
Так Банкир подсказал, предложив напрокат
Против града одна (если выпадет град),
Страшный день миновал: но и позже Бобер,
Поступь Бойни едва уловив,
В тот же миг отворачивал в сторону взор
И бывал беспричинно пуглив.
Приступ второй. Речь Благозвона.
Экипаж обожал вожака своего:
Как он прост! Как велик и высок!
Чтоб понять, как он мудр, надо было всего
Лишь в лицо ему глянуть разок!
Карту кормчий добыл: было море на ней
Без намека на землю и мели;
Как всегда, угодил он команде своей:
В карте все разобраться сумели!
«Это только условные знаки!
Не понять, где залив, где пролив или риф,
Если смотришь на карту простую;
Это было прекрасно; но потом стало ясно:
Тот, кого полагалось любить,
Был он вдумчив и смел; но указом умел
Экипаж озадачивать свой:
Был нередко с рулем перепутан бушприт.
Благозвон толковал: не беда;
Так бывает, когда, как народ говорит,
В южном море «снаркуют» суда.
Все же править пришлось в основном на авось,
Вряд ли флот не на запад плывет!
Завершился вояж; все выносят на пляж
Саквояжи и прочие вещи;
Мешанина уступов и трещин.
Благозвон ощутил: дух ловцов невысок,
И прочел на рифмованный лад
Дружным стоном ответил отряд.
Либеральной рукою напитки разлив,
На песок указал он прилечь;
Начиная великую речь.
(Все взбодрились от теплого слова:
Загремело «ура» и стаканы, звеня,
Плыли мы много месяцев, много недель
(По четыре примерно на месяц),
Не сумели мы Снарка заметить!
Плыли много недель, плыли множество дней
Углядеть мы его не сумели!
Я напомню сейчас по порядку все пять
Самых главных и верных примет,
По которым легко может каждый сказать,
Есть поблизости Снарк или нет.
Хоть и тонок, зато ограничен;
А в оттенках совсем необычен.
Во-вторых, он не скор в пониманье острот,
И вздыхает в отчаянье хмуром,
Если кто-то рискнет рассказать анекдот
Или, скажем, блеснет каламбуром.
Признак третий: привычка так поздно вставать
(Это просто привычка, не лень),
Он их всюду таскает, и даже
Почему-то считает, что эти предметы
Украшают любые пейзажи.
Подчеркну: надлежит отличать
Кто усат и умеет рычать.
Снарки, в общем, безвредны; но предостеречь,
Вас я должен (пусть шанс этот мал):
Ибо в обморок Булочник пал.
Приступ третий. Рассказ Булочника.
Поднесли ему пышек, пломбира брикет,
Горчицу и ранний салат.
И дюжину лучших шарад.
Наконец удалось ему сесть и начать
Свой донельзя печальный рассказ;
И свой колокол звучно потряс.
Абсолютная тишь! не шепнешь, не взвопишь,
И не крикнешь «ура», например;
Тот, кого звали «Эй!», драму жизни своей
Излагал на старинный манер.
— Я рожден в благородном, но честном роду.
Нам грозит неизбежный провал!
Мне мой дядя (в честь коего назван я был)
Дал совет в расставания час.
И свой колокол грозно потряс.
«Если Снарка найдешь, не зевай:
Гоняйтесь с надеждой и вилкой;
Грозите пакетами ценных бумаг,
И мылом маня, и ухмылкой.
Это правильный путь, если хочешь всерьез
Настоящего Снарка поймать!)
Но, мой светлый, беда, если встретишь хоть раз
Ты внезапно и плавно исчезнешь из глаз
И для нас пропадешь навсегда!»
Это то, это то, что грохочет в ушах,
Это то, отчего холодеет душа,
Как кастрюля с холодным желе;
Это то, что мне душу гнетет!
Бьюсь со Снарком опять и опять,
Много суток подряд я жую с ним салат
И пытаюсь огонь выбивать;
Но лишь только увижу Буджума, тотчас,
Вот что душу снедает мою!
Приступ четвёртый. Охота.
Благозвон огрубчился и высморкал нос:
— Но куда же вы раньше глядели?
Неуместно сегодня так ставить вопрос,
Когда мы, наконец-то, у цели!
Не тревожьтесь; не раз мы восплачем о вас,
Если вас с наших глаз унесет;
Но тогда, на причале, почему вы молчали,
Собираясь в нелегкий поход?
Говорил я уже, и не раз.
Тот, кого звали «Ах!», отвечает, в слезах,
— Я сказал это в первый же час!
Я сказал вам по-русски про дядин совет,
По-японски, армянски, марийски;
Что вы знаете только английский!
Ни минуты на спор не осталось!
Я продолжу потом как-нибудь.
Снарки водятся здесь, повторяю опять!
Мы должны попытаться рискнуть!
Гоняться с надеждой и вилкой,
Грозиться пакетами ценных бумаг,
И мылом манить, и ухмылкой!
Как обычного зверя. друзья.
Мы должны сделать все, что нельзя!
Соберем лучше все, что предъявим врагу
В поединке немедля и сразу!
Башмаки и Барышник схватили брусок
И лопату, сменяясь, точили;
Добрый Булочник ус подкрутил, и мешок
Из пальто своих вытряхнул пыли.
А Банкир все добро обратил в серебро
И его обменял на банкноты;
Выплетал лишь Бобер свой коронный узор,
Уклоняясь от славной работы.
И Барристер не смог в установленный срок
Доказать, что он где-то не прав,
Даже сделав обзор по делам, где узор
Был сплетен с нарушением прав.
Тут пошивщик Беретов с поспешностью внес
Предложенья по методам кроя;
Бильярдист в это время намеливал нос
Деловито дрожащей рукою.
Бойня вдруг появился изящно одет,
В белоснежных перчатках и рюшах;
Волновался он так, словно шел на банкет
(Благозвон обозвал это «чушью»).
Благозвон, поразмыслив, кивнул головой:
— Все зависит, увы, от погоды.
А Бобер, прыжествуя, забегал кругом
(На душе стало как-то спокойней);
Даже Булочник, стойкий, но слабый умом,
Подмигнул, наблюдая за Бойней.
Если встретим Джубджуба, крылатую тварь,
Пригодятся все силы для дела!
Приступ пятый. Урок Бобру.
Гонялись с надеждой и вилкой;
Грозили пакетами ценных бумаг;
И мылом маня, и ухмылкой.
А Бойня нашел обособленный путь,
Ведущий к задуманной цели;
В пустынных горах наводящее жуть
Безлюдное вилось ущелье.
Бобер независимо выбрал его
И поступью двинулся твердой,
Ни словом, ни вздохом не выдав того,
Что явно показывал мордой.
Каждый думал, что думою занят одной:
О том, кого нужно найти;
Ни один не хотел замечать, что другой
Идет по тому же пути.
Ущелье все уже, и солнце спешит
Спуститься все ниже и ниже;
Гонимые страхом (не зовом души),
Друг с другом сходились все ближе.
Вдруг чудовищный скрежет под тучи взлетел,
Знак опасности близкой и верной;
Даже хвост у Бобра побледнел и вспотел,
Бойне сделалось попросту скверно.
Святое, ушедшее в зыбкую тьму,
Он детство представил в тоске;
Звук с неба так явно напомнил ему
Скрип мела по классной доске!
Умоляю, считай! Но, пожалуйста, друг,
Постарайся со счета не сбиться!
Это крики Джубджуба! На все времена
Нас ученьем вожак одарил.
Это песня Джубджуба! Догадка верна,
Если трижды ее повторил!
Бобер, напрягая свой мозг небольшой,
Считал с напряженьем во взоре,
Но горестно всхлипнул и дрогнул душой
При третьем, последнем, повторе.
Осознал он, что где-то допущен просчет;
Вычислений оборвана нить.
Это заново числа сложить!
И Бобер захлебнулся от плача,
Вспоминая, как с детства решать не любил
На уроках такие задачи.
Это нужно, меня не обманешь.
Самых лучших, какие достанешь!
Вынул перья Бобер, и чернильный прибор,
И пенал, и тетрадь из портфеля.
Ядовитые твари из сумрачных нор
Кровожадно на Бойню глядели.
Но, решая пример, тот не видел химер;
Вместо этого в каждой руке
Он сжимал по перу и свой вывод Бобру
Пояснял на простом языке.
Мы Три умножаем на Двадцать;
И вычтем Сто Пять плюс Двенадцать.
Дальше просто совсем; добавляем Сто Семь
И Десять; затем, разделив
Это в столбик на Сто, убеждаемся, что
Ответ абсолютно правдив.
Мой метод так ясен, что я бы о нем
Рассказал, если было бы время
И мозги у тебя; но уж лучше пойдем
Мы вперед по затронутой теме!
Разобраться пора в том, что только вчера
Было пищей для злых языков;
И сегодня урок прочитаю я впрок
Про запретные тайны веков.
Излагал свои взгляды он негромко, как надо
(Но забыв об известных законах,
Ибо каждое слово потрясало основы
Всех наук и воззрений ученых):
Порождение буйной природы;
Обогнавший столетия моды.
К подношеньям относится косо,
И на съезд филантропов мечтает пролезть,
Собирать добровольные взносы.
Все согласны: вкусней он любых балыков,
То ли в кубках из цельных слоновьих клыков,
То ли в красного дерева кадках.
Кипятите в опилках; солите в клею;
Саранчой и тесьмой укрепите;
Симметричность ему сохраните!
Завершился урок; хоть с готовностью мог
Бойня наш говорить до утра,
Только начал рыдать, не сумев передать,
Как он ценит и любит Бобра.
А на морде того было столько всего,
Что без слез стал понятен ответ:
То, что нынче постиг, он не мог бы из книг
Почерпнуть и за семьдесят лет.
Шли за ручку назад; Благозвон, гворят,
С потрясеньем в ликующем взоре
Закричал: «Как я рад! Это стоит утрат,
Понесенных в бушующем море!»
Так сдружиться, как с Бойней сдружился Бобер
Друг без друга того и другого с тех пор
Не увидишь ни летом, ни в стужу.
А при ссорах (которые, каждый поймет,
Неизбежны, пускай скоротечны)
Эхо песни Джубджуба в их душах встает,
Цементируя дружбу навечно!
Приступ шестой. Сон Барристера.
Гонялись с надеждой и вилкой;
Грозили пакетами ценных бумаг;
И мылом маня, и ухмылкой.
И отважный Барристер, уснув со стыда,
Что Бобра не сумел устыдить,
Увидал полутемную залу суда
С тем, кого так мечтал победить.
В парике и при мантии, в туфли обут,
Сквозь монокль на присяжных взирая,
Снарк свинью защищает: рассматривал суд
Дезертирство свиньи из сарая.
Подтвержадют Свидетели: найденный хлев
Пребывает и впрямь в запустенье.
И законы толкует Судья нараспев
В оскверненном Свиньей Уложенье.
Но не сказана вслух обвинения суть;
Три часа заседание длилось,
А Присяжным никто не успел намекнуть,
Чем конкретно Свинья провинилась.
Утвердился особый у каждого взгляд,
На искомый состав преступленья;
И поэтому все возмущенно галдят,
Заглушая противные мненья.
Вы кругом абсолютно не правы!
Я считаю, друзья, обойтись тут нельзя
На измену не вытянет дело.
Что ж касается долга. Свинья, Ваша Честь,
Видит бог, таковых не имела!
Дезертирство из отчего дома.
Груз тяжелых улик, безусловно, велик,
Но и алиби тоже весомо!
Он вернулся на место в тревоге,
И Судью попросил. чтобы прямо сейчас
Тот подвел поскорее итоги.
Но Судья с арифметикой был не в ладу;
Так, что Снарк, напрягая все силы,
Подытожил все сам и представил суду
Много больше, чем сказано было!
У Присяжных с грамматикой туго;
И поэтому Снарку немедля пришлось
Оказать им и эту услугу.
Вынес он и вердикт, хоть и сильно устал
От забот неотложных и важных;
И упал кое-кто из Присяжных.
С приговором он тоже согласен помочь,
Чтоб пресечь всевозможные толки.
В коей слышно паденье иголки.
Приговор лаконичен; пожизненный срок,
Ну и штраф по отбытии срока.
Загремело «ура», хоть Судья и изрек,
Что немного не понял намека.
Но смотритель тюрьмы охладил их умы,
Зарыдав, он поведал суду,
Что во время спанья околела свинья
То ли в том, то ли в этом году.
От конфуза Судья убежал в коридор,
И тогда, чтобы честь уберечь,
Снарк устало поднялся, и руку простер,
И промолвил защитную речь.
Это видел Барристер, и чувствовал он:
Он проснулся; а рядом стоит Благозвон
И в свой колокол яростно бьет.
Приступ седьмой. Судьба Банкира.
Гонялись с надеждой и вилкой;
Грозили пакетами ценных бумаг;
И мылом маня, и ухмылкой.
И Банкир, ощутивший отвагу в груди,
Восхитившую славный отряд,
Сделал мощный рывок и исчез впереди,
Лихорадкой охоты объят.
Но пока он в уме и наперстках искал,
С неба плавно слетел Бандерхват,
И Банкира схватил, и Банкир закричал,
Ибо знал: нет дороги назад.
Чек на целых семнадцать гиней;
Бандерхват этот чек в тот же миг проглотил,
И вцепился в Банкира сильней.
И рухнул, как срубленный куст.
Улетел Бандерхват. Выбиваясь из сил,
Все сбежались на стонущий глас.
И свой колокол важно потряс.
Почернело лицо: кто в Банкире сумел
Опознать бы высокого чина!
Уникальная, право, картина!
Встал Банкир (был костюм его строг),
Попытавшись посредством невнятных гримас
Передать, что словами не смог!
И несвязно слова зазвучали.
Стало ясно по фразам, что утратил он разум,
Приступ восьмой. Исчезновение.
Гонялись с надеждой и вилкой;
Грозили пакетами ценных бумаг;
И мылом маня, и ухмылкой.
Но напрасна погоня в просторе пустом,
Впереди непроглядная тень;
И Бобер от земли оттолкнулся хвостом,
Чтоб достать ускользающий день.
Он кричит, он на кручу взошел.
Вне сомнения, Снарка нашел!
Одиноко стоял на вершине.
А к исходу второго мгновенья,
Словно спазмом пронзен, смело бросился он,
В бездну мрака, объятую тенью.
(Слишком тих, чтоб звучать наяву.)
Загремело «ура», поздравления, крик;
Напряженного слуха достиг.
Просто ветер. что сразу затих.
Было тщетно искать в наступающей мгле,
Затопившей пустыню кругом,
Где их Булочник бился с врагом.
С полусловом в устах и на полукивке,
Не склонив до конца головы,
Ибо Снарк был Буджумом, увы.
Изображая сцену высадки, первый иллюстратор поэмы Генри Холидей поместил в толпу охотников две женские фигуры. По мнению ряда комментаторов, это Любовь, с которой их выгружает предводитель, и Надежда, с которой они охотятся на Снарка.
Благозвон формулирует знаменитое «тройное правило». на которое ссылается, в частности, Норберт Винер: «Вряд ли можно думать, что передача важного сообщения может быть поручена одному нейронному механизму. Как и вычислительная машина, мозг, вероятно, действует одному из вариантов знаменитого принципа, который изложил Льюис Кэрролл». «Тройным правилом» неоднократно пользуются герои поэмы.
Число сундуков, скорее всего. символизирует возраст самого Кэрролла в момент написания поэмы. Есть основания полагать. что он частично отождествлял себя с Булочником.
Происхождение этих прозвищ до конца не выяснено, однако несомненна их связь с высокими температурами, с которыми постоянно имеет дело Булочник по долгу службы. С ними же связана его привычка трясти головой и время от времени пускать слезу.
Мартин Гарднер считает, что имеется в виду просто одна из страховых контор, пользующихся всеобщей известностью.
Благозвон ошибается: на картах, выполненных в меркаторовской (прямоугольной) проекции, полюса, разумеется, отсутствуют.
Все иллюстраторы поэмы неизменно изображают руководителя экспедиции с большим колоколом в руке.
Ответ на данный вопрос затруднителен, прежде всего, из-за его неправильной постановки: рулевой должен вести не себя, а вверенное ему судно.
Ссылка на прославленный монолог Марка Антония над телом Цезаря в трагедии Шекспира «Юлий Цезарь».
Время традиционного английского чая.
Употреблявшиеся в викторианскую эпоху купальни на колесах. Затаскивались лошадьми по мелководью далеко в море.
Когда Холидей прислал Кэрроллу на одобрение рисунок «изобретенного» им Снарка, Кэрролл написал, что это чудовище восхитительно, но не может быть допущено на страницы книги, ибо Снарк непредставим! «Непредставимость» Снарка иллюстрируется и двузначностью рекомендации дяди Булочника: непонятно, нужно ли кормить Снарка салатом или использовать его самого для приготовления оного.
Судя по иллюстрации Г.Холидея, имеются в виду обыкновенные игральные кости.