иже истягну ум крепостию своею
иже истягну умь крепостию своею. Автор или Игорь?
Слово о полку Игореве.
Кто же истягнул ум, Автор или Игорь?
«Почнемъ же, братие, повесть сию
отъ стараго Владимера до ныняшнего Игоря,
иже истягну умь крепостию своею
и поостри сердца своего мужествомъ,
наполънився ратнаго духа,
наведе своя храбрыя плъкы
на землю Половецькую
за землю Руськую».
Кто должен истягнуть ум?
«Начнем же, братья, повесть эту
от старого Владимира до нынешнего Игоря,
который скрепил ум силою своею
и поострил сердце свое мужеством
исполнившись ратного духа, навел свои храбрые полки
на землю Половецкую
за землю Русскую».
«Начнем же, братия, повесть сию
От старого Владимира до нынешнего Игоря.
Натянул он ум свой крепостию,
Изострил он мужеством сердце»
«И прославим Игоря, который,
Напрягая разум, полный сил,
Мужество избрал себе опорой,
Ратным духом сердце поострил»
И что, истягнул ум Игорь? Или у Автора другое мнение?
«О моя сыновчя, Игорю и Всеволоде!
Рано еста начала Половецкую землю
мечи цвелити,
а себе славы искати.
Нъ нечестно одолесте,
не честно бо кровь поганую пролиясте.
Ваю храбрая сердца
въ жестоцемъ харалузе скована
а въ буести закалена.
Се ли створисте моей сребреней седине?
Какой тут ум? Князья не послушались отца. И это позор его седине. О чем он вместе с Автором и заявляет.
Игорю зачем наполнятся ратным Духом?
Он что, колеблется?
У него и нет ничего, кроме этого Духа, боевого задора.
Это Автор, собираясь спеть песню (не как Боян, но тоже под гусли), хочет истягнуть свой ум крепостью СВОЕЮ и наполниться ратным Духом, теперь уже Игоря.
Как можно наполниться ратным Духом?
Создаешь образ героя и сердце само наполнится крепостью.
Почему Автор избрал именно этот поход наших войск, когда битв было много, а этот поход совсем неудачный? Мог же выбрать победный.
Не мог.
Потому и написал об этом, что поход Игоря совпал с главным событием в жизни самого Автора Слова и всего Человечества.
На самом деле это был не военный поход на половцев,
а турпоход с боем к Христу в ЦарьГрад.
Туга Игоря полонила
поискати Тьмутороканя.
Тьмуторокань в Слове это столица Рима(Византии) где Императором Христос-Андрей Глебович Давыд.
Игорю надо было пройти до конца поля половецкого
«копия преломить- с боем его пройти к побережью Черного Моря, которым владеет Византия, а не половцы.
Там на корабль и к Христу.
Не знал Игорь туда дороги, не ходил.
Незнаемые Земли это для него.
В Олзе незнаемые. В Гнезде Олзе, чьим внуком является Игорь.
Почему это важно, кто истягает свой ум?
Потому что, это слова Христа, а не какого-то неизвестного монаха.
Слово о полку Игореве.
Кто же истягнул ум, Автор или Игорь?
«Почнемъ же, братие, повесть сию
отъ стараго Владимера до ныняшнего Игоря,
иже истягну умь крепостию своею
и поостри сердца своего мужествомъ,
наполънився ратнаго духа,
наведе своя храбрыя плъкы
на землю Половецькую
за землю Руськую».
Кто должен истягнуть ум?
«Начнем же, братья, повесть эту
от старого Владимира до нынешнего Игоря,
который скрепил ум силою своею
и поострил сердце свое мужеством
исполнившись ратного духа, навел свои храбрые полки
на землю Половецкую
за землю Русскую».
«Начнем же, братия, повесть сию
От старого Владимира до нынешнего Игоря.
Натянул он ум свой крепостию,
Изострил он мужеством сердце»
«И прославим Игоря, который,
Напрягая разум, полный сил,
Мужество избрал себе опорой,
Ратным духом сердце поострил»
И что, истягнул ум Игорь? Или у Автора другое мнение?
«О моя сыновчя, Игорю и Всеволоде!
Рано еста начала Половецкую землю
мечи цвелити,
а себе славы искати.
Нъ нечестно одолесте,
не честно бо кровь поганую пролиясте.
Ваю храбрая сердца
въ жестоцемъ харалузе скована
а въ буести закалена.
Се ли створисте моей сребреней седине?
Какой тут ум? Князья не послушались отца. И это позор его седине. О чем он вместе с Автором и заявляет.
Игорю зачем наполнятся ратным Духом?
Он что, колеблется?
У него и нет ничего, кроме этого Духа, боевого задора.
Это Автор, собираясь спеть песню (не как Боян, но тоже под гусли), хочет истягнуть свой ум крепостью СВОЕЮ и наполниться ратным Духом, теперь уже Игоря.
Как можно наполниться ратным Духом?
Создаешь образ героя и сердце само наполнится крепостью.
Почему Автор избрал именно этот поход наших войск, когда битв было много, а этот поход совсем неудачный? Мог же выбрать победный.
Не мог.
Потому и написал об этом, что поход Игоря совпал с главным событием в жизни самого Автора Слова и всего Человечества.
На самом деле это был не военный поход на половцев,
а турпоход с боем к Христу в ЦарьГрад.
Туга Игоря полонила
поискати Тьмутороканя.
Тьмуторокань в Слове это столица Рима(Византии) где Императором Христос-Андрей Глебович Давыд.
Игорю надо было пройти до конца поля половецкого
«копия преломить- с боем его пройти к побережью Черного Моря, которым владеет Византия, а не половцы.
Там на корабль и к Христу.
Не знал Игорь туда дороги, не ходил.
Незнаемые Земли это для него.
В Олзе незнаемые. В Гнезде Олзе, чьим внуком является Игорь.
Почему это важно, кто истягает свой ум?
Потому что, это слова Христа, а не какого-то неизвестного монаха.
Слово о полку Игореве
Перевод со старославянского.
Не лучше ли нам с вами, братия,
На старый, древний лад начать
Труднейшее повествование
О полку Игореве, Святославича?
Хочу начать я песню долгую,
Лишь по былинам сего времени,
Но не по замыслу Боянову,
А потому, что вещий он, тут без сомнения.
И, если пожелает сотворить кому-то песню,
То растечется по деревьям мыслию,
И серым волком по земле, наверное,
И сизым орликом он взмоет в поднебесие,
И помнит речь усобиц самых первых…
Когда пускают 10 соколов на стадо лебедей,
Пока что, первый долетит, настигнет цель,
Как уже старому поётся Ярославу песнь,
И храбрецу Мстиславу, что сразил Редедю,
Перед полками дикими, касожскими,
Или же Святославичу прекрасному, Роману…
Боян же, братия, не 10 соколов пускал,
На стаю лебедей, а руки гусли поднимали,
И вещие свои персты на струны возлагал,
Они же сами, как живые, князьям славу рокотали…
Почнем же, братие, повесть сию от старого Владимира до нынешнего Игоря,
иже истягну умь крепостию своею и поостри сердца своего мужеством,
напленився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецькую
за землю Руськую.
Начнем же повесть, братия, сию
От старого великого Владимира
До нынешнего князя Игоря…,
Что укрепил и ум, и голову свою,
И сердце заостривши мужеством,
Набравшись духа ратного,
Повел дружины храбрые
На землю Половецкую
За землю Святорусскую…
Тогда Игорь възре на светлое солнце и виде: от него тьмою вся своя воя
прикрыты. И рече Игорь к дружине своей: Братие и дружино! Луцеж бы
потяту бытии, неже полонену быти; а всядем, братие, на свои бръзая комони,
да позримъ синяго Дону».
Спала князю умь похоти, и жалость ему знамение заступи искусити Дону
великаго.
«Хощу бо, рече, копие преломити конець поля половецкого; с вами, Русичи,
хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону.
О, Бояне, соловию стараго времени!
Абы ты сиа плъкы ущекотал, скача славию, помыслену древу, леиая умом под облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища в тропу Трояню, чрес поля на горы!
Пети было песнь Игоревы, того внуку: «Не буря соколы занесе чрез поля широкая;
Галици стады бежать к Дону великому».
Чи ли въспети было, вещей Бояне, Велесовь внуче:»Комони ржуть за Сулою;
Звенить слава в Кыеве»…
О, соловей ты древности, Боян.
Когда тогда сии полки бы ты увещевал,
Скакая славою по мысленному древу,
Умом летая там, под облаками белыми,
Свивая славы обе половины того времени,
Ища тропу через поля к валам Трояновым,
То петь бы тогда песнь о Игоре, Олега внуке:
«Не буря занесла соколиков через поля широкие,
Не галки стаями бегут к Дону великому»,
Или запеть бы тогда было, Боян вещий, внук Велеса:
«За Сулой-рекою кони ржут, звенит же слава в Киеве»…
5.
Трубы трубять в Новеграде,
Стоять стязи в Путивле; Игорь ждет мила брата Всеволода.
И рече ему буй-тур Всеволод: «Один брат, один светлый ты, Игорю!
Оба есве Святъславличя. Седлай, брате свои бръзыи комони,
А мои ти готови, оседлани у Курьска напереди.
А мои ти Куряне сведоми къмети: под трубами повити, под
Шеломы възлелеяни, конець копия въскръмлени; пути имь ведоми,
Яругы имь знаеми, луци у них напряжении, тулии отворении,
Сабли изъострени; сами скачють, акы серыи влъци в поле,
Ищущи себе чти, а князю славе.
Трубы трубят за стеной града Новгорода,
Реют в Путивле Стяги, знамёна,
Ждёт Игорь брата милого Всеволода,
И говорил ему Всеволод твёрдо:
Один у меня ты, брат светлый, Игорь!
И Святославичи оба с тобою мы,
Седлай, брат, коней борзых своих мигом,
— Мои уж у Курска готовы, оседланы.
Куряне мои все великие воины,
Под трубы рождённы, под шлемами рощенны,
С копья богатырского с измальства вскормлены,
Знакомы с оврагами, тропами, рощами.
Колчаны открыты, натянуты луки,
Наточены сабли и Остры кинжалы,
И рыщут, как волки в полях, нет им скуки,
Ища себе чести, а нам, князьям, славы…
6.
Тогда въступи Игорь князь в злат стремень и поеха по чистому полю.
Солнце ему тьмою путь заступаше; нощь, стонущи ему грозою,
Птич убуди; свист зверин въста близъ. Див кличет вреху древа, велит
Послушати земли незнаеме – Влъзе и Поморию, и Посулию,
И Сурожу и Корсуню, и тебе, Тьмутороканькый блъван!
Вступил тогда князь Игорь в золотое стремя,
Поехал в поле чистое, взяв щит и меч с собой,
Но солнце тьмою застилало путь всё время,
А ночь стонала непогодой, бурею, грозой…,
— Перебудила птиц, поднялся свист звериный,
Ночные дивы кликали с вершин дерев, чуя беду,
— Земле велели слушать и степи целинной,
Поморью, Посулью, и Волге, Сурожу и Корсуню,
И, чтобы услыхал Тьмутараканский идол.
7.
А Половцы неготовами дорогами побегоша к Дону великому;
Крычат телегы поленощы, рци – лебеди роспужени.
Игорь к Дону вои ведет. Уже бо беды его пасёт птиць по дубию;
Влъци грозу въсрожат по яругам; орли клектомъ на кости звери зовут;
Лисици брешуть на чръленыя щиты.
О! Русская земле! Уже за шеломянем еси!
А половцы дорогами непроторёнными,
Уж скачут по степи к Дону Великому,
Скрипят телеги их ночами тёмными,
Как пуганые лебеди в степи курлыкают.
Князь Игорь к Дону войско только лишь ведет,
Ну, а беда уже сбирает птиц по дубнякам,
Волки грозят тем, кто лощинами идёт,
Клекчут орлы, уже зовут зверьё к костям.
Лисицы лают на червленые щиты гуртом,
О, Русская земля! – Уже ты за холмом.
8.
Длъго ночь мрькнет; заря свет запалила; мъгла поля покрыла;
Щекот славий успе; говор галичь убудися.
Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себе чти,
А князю славы.
Как долго, нудно длилась ночь!
Но вот проснулся свет зари.
Туман пополз, скрывая прочь
Всю степь вокруг, кусты, бугры.
Стих цокот соловья в дубраве,
Подняли галки шум и гам,
Загородили щиты русских все поля,
Ища честь витязям, князьям же славы…
9.
Съ зарания в пятъкъ потопаша поганыя плъкы половецкыя;
И, рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя, а
С ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты.
Орьтъмами и япончицами и кожухы начашя мосты мостити по болотом
И грязивым местом, и всякыми узорочьи половецкыми.
Чрьлен стяг, бела хоруговь, чрьлена чолка, сребрено стружие – храброму
Святъславличю! Дремлет в в поле Ольгово хороброе гнездо.
Далече залетело! Не было оно обиде порождено ни соколу, никречету,
Ни тебе, чръный ворон, поганый половчине! Гзак бежит серым влъком,
Кончак ему след править к Дону великому.
На утро грядущего дня, очень рано,
Заря, словно кровь возвещает рассвет.
И чёрные тучи мчат с моря упрямо,
Четырём, будто, солнцам затмить хотят свет.
Трепещут в них синие сполохи молний,
Быть грому великому! Бить дождю стрелами
С Великого Дона. ломать много копий,
Тупиться тут саблям о шлемы, наверное,
На Каяле-речке, где рядышком Дон,.
— О, Русь. ты уже далеко за холмом.
11
Се ветри Стрибожи внуци, веют с моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы.
Земля тутнет, рекы мутно текуть, пороси поля прикрывают.
Стязи глаголют; половцы идут от Дона и от моря и от всех стран?
рускыя плъкы отступиша. Дети бесови кликом поля перегородиша, а храбрии Русичи
перегородиша чрълеными щиты.
Тур ярый, Всеволод! В поле ты бранном
Стоишь, осыпая врагов своих стрелами,
Грохочешь о шлемы мечем ты булатным,
Вместе с дружинами русскими смелыми.
Куда ты поскачешь, блестя своим шлемом,
Там грудой лежат половецкие головы,
КрушИшь ты, тур-Всеволод, свято же, дело,
Аварские шлемы их, саблей калённою.
Что дорого ему, братки, он всё забыл.
— О почестях, о жизни, о Чернигове,
И о престоле золотом отцовом позабыл,
И о жене-красавице своей, о Глебовне.
13
Были веки Трояни, минула лета Ярославля; были плъци Ольговы, Ольга Святъславлича.
Тъй бо Олег мечем крамолу коваше и стрелы по земли сеяше. Ступает в злат стремень
в граде Тьмуторокани; тъй же звон слыша давный великый Ярославь, а сын Всеволожь
Владимир по вся утра уши закладаше в Чернигове; Бориса же Вячеславлича слава на суд приведе и на ковылу зелену паполому постла за обиду Ольгову, храбра и млада князя.
С тоя же Каялы Святополък Полелея отца своего междю угорьскими иноходьцы ко святей
Софии к Киеву. Тогда при Ользе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть
жизнь Даждьбожа внука, и княжихъ крамолах веци человекомь скратишась.
Тогда по Руской земли редко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе
деляче; а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие. То было и в ты рати
и в ты плъкы, а сицеи рати не слышано.
14
С зараниа до вечера, с вечера до света летят стрелы каленыя, гремлют сабли о шеломы,
трещат копиа харалужныя в поле незнаеме, среди земли Половецкыя. Чръна земля под копыты костьми была посеяна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Руской земли.
С утра до вечера и с вечера до света
Летят калённые, всё, стрелы и гремят мечи,
И треск булатных копий в поле шалым ветром
Несётся далеко по вражеской степи.
А под копытами сырая черная земля
Усеяна костьми, полИта густо кровью,
Печалью тот посев взойдёт в веках, весьма,
И стоном по Руси пойдёт, слезами, скорбью.
15
Что ми шумить, что ми звенить далече рано пред зорями?
Игорь плъкы заворочает, жаль бо ему мила брата Всеволода.
Бишася день, бишася другый; третьяго дни к полуднию падоша стязи Игоревы.
Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста; ту пир докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую.
Ничить трава жалощами, а древо с тугою к земли преклонилось.
17
За ним кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли, смагу мычучи и пламяне розе.
Жены руския въсплакашась, аркучи: «Уже нам своих милых лад ни мыслию смыслити, ни думою cдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати».
А въстона бо, братие, Киев тугою, а Чернигов напастьми; тоска разлияся по Руской земли; печаль жирна тече средь земли Руской.
А князи сами на себе крамолу коваху; а погании сами победами нарищуще на Рускую землю емляху дань по беле от двора.
18
Тии бо два храбрая Святьславлича, Игорь и Всеволод, уже лжу убудиста которою.
Ту бяше успил отец их Святъславь грозный, великый киевский: грозою бяшеть притрепал своими сильными плъкы и харалужными мечи, наступи на землю Половецкую, притопта хлъмы и яругы, взмути реки и озеры, иссуши потоки и болота.
А поганаго Кобяка ил луку моря, от железных великих плъков Половецких, яко вихръ, выторже. И падеся Кобяк в граде Киеве, в гриднице Святъславли.
Ту Немцы и Венедици, ту Греци и Морава поют славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жир во во дне Каялы, рекы Половецкия; Рускаго злата насыпаша.
Ту Игорь князь выседе из седла злата, а в седло Кощиево.
Уныша бо градом забралы, а веселие пониче.
19
А Святославь мутен сон виде в Киеве на горах.
«Си ночь с вечера одевахуть мя, рече, чръною паполомою на кровати тисове; чръпахуть ми синее вино с трудомь смешено; сыпахуть ми тъщими тулы поганых тльковинвеликый женчюгь на лоно и негують мя; уже дьскы без кнеса в моем тереме златовръсем; всю нощь с вечера бусови врани възграяхту у Плесньска на болони и несошася к синему морю».
20
И ркоша бояре князю: «Уже, Княже, туга умь полонила: се бо два сокола слетеста с отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомъ Дону.
Уже соколома крильца припешали поганых саблями, а самою опуташа в путины железны.
Темно бо бе в 3-й день: два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасота и с нима молодая месяца, Олег и Святъслв, тъмою ся поволокоста, и в море погрузиста, и великое буйство подаста Хинови. На реце на Каяле тьма свет покрыла; по Руской земли прострошася Половци, аки пардуже гнездо. Уже тресну нужда на волю, уже връжеса Дивь на землю.
Се бо готьския красныя девы въспеша не брезе синему морю, звоня рускым златом;
поют время Бусово, лелеють месть Шароканю. А мы уже, дружина, жадни веселия.
21
Тогда великий Святъслав изрони злато слово, съ слезами смешано, и рече:
«О, моя сыновча, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати; нъ нечестно одолесте, нечесно бо кровь поганую пролиясте.
Ваю храбрая сердца в жестоцем харалузе скована, а в буести закалена.
Се ли створисте моей сребреней седине! А уже не вижу власти сильного и богатого и многовоя брата моего Ярослава с черниговьскими былями, с могуты, и с татраны, и с шельбиры, и с топчакы, и с ревугы, и с ольберы: тии бо бес щитовь с засапожникы кликом плъкы побеждают, звонячи в прадеднюю славу.
Нъ рекосте: «Мужаимеся сами, преднюю славу сами похитим, а заднюю си сами поделим!»
А чи диво ся братие, стару помолодити? Коли сокол в мытех бывает, высоко птицъ възбивает, не даст гнезда своего в обиду. Нъсе зло: княже ми непособие. На ниче ся годины обратиша. Се у Рим кричат под саблями половецкими, а Володимир под ранами. Туга и тоска сыну Глебову.
22
Великый княже Всеволоде! Не мыслию ль ти прилетети издалеча, отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти! Аже бы ты был,
то была бы чага по ногате, а кощей по резане. Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти, удалыми сыны Глебовы.
Великий княже Всеволод!, сын мой,
Разве не думал ты примчать издалека,
Блюсти отцовский золотой престол?
Такая мысль не приходила никогда?
Ведь ты же Волгу можешь вёслами разбрызгать,
И Дон весь шлемами по-вычерпать сумел бы,
А, кабы был ты здесь, за пленницу бы брали по ногате,
И за раба-кочевника давали по резане.
Ведь ты всухую можешь, как живыми стрелами,
Стрелять сынами удалыми Глебовыми.
23
Ты, буй Рюриче и Давыде! Не ваю ли вои злачеными шеломы по крови плаваша?
Не ваю ли храбрая дружина рыкают аки тури, ранены саблями калеными на поле незнаеме?
Вступита, господина, в злата стремена за обиду сего времени, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!
Вы, буйные и удалые Рюрик и Давид!
Не ваши ль воины своими шлемами,
Позолочёнными, купались, плавали в крови?
Не ваша ль храбрая дружина смелая
Рычит, как туры, раненые саблями калёнными
В чужой степи, где поле незнакомо, тусклое.
Вступайте, господа, в златые стремена свои,
За беды сего времени, за раны Игоревы,
Лихого Святославовича, за землю русскую.
24
Галичкы Осмомысле Ярославе!
Высоко сидише на своем златокованнем столе, подпер горы Угорскыи своими железными плъкы,
заступив королеви путь, затворив Дунаю ворота, меча бремены чрез облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текут; отворяеши Киеву врата; стреляеши с отня злата стола салтани за землями. Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!
Ярослав Осмомысл Галицкий! Ты с нами?
Сидишь ты высоко на златокованном престоле, знаю,
Карпаты-горы подперев железными полками,
Закрыв путь королю и заперев ворота по Дунаю,
Ты возишь грузы через горы, облака,
И Судна до Дуная снаряжаешь,
Твои дружины земли стерегут, пока,
Ты сможешь к Киеву пустить, кого желаешь.
Стреляешь, от отцовского престола золотого,
В султанских землях, завоёвывая их, то славы вкус.
Стреляй же, господин, ты Кончака презлого,
Поганого кочевника, за раны Игорёвы,
Лихого Святославича, за землю русскую, за Русь.
25
А ты, буй Романе и Мстиславе! Храбрая мысль носит ваш ум на дело!
Высоко плаваеши на дело в буести, яко сокол на ветрах ширяяся, хотя птицю в буйстве одолети. Суть бо у ваю железныи папорзи под шеломы латинскими. Теми тресну земля, и многи страны: Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела и Половцы сулици своя повръгоша,а главы своя поклонища под тыи мечи харалужныи. Нъ уже, княже, Игорю утръпе солнцю свет, а древо не бологом листвие срони! По Роси и по Сули гради поделиша. А Игорева храброго плъку не кресити! Дон ти, княже, кличет, и зоветь князи на победу. Ольговичи, храбрыи князи, доспели на брань?
26
Инъгварь и Всеводод и вси три Мстиславичи, не худа гнезда шестокрыльци, не не победными ль жребии себе власти расхытисте? Кое ваши златыи шеломы и сулици Ляцкии и щиты?
Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича!
28
На седьмом веце Трояни връже Всеслав жребий о девицю себе любу. Тъй клюками подпръ ся кони и скочи къ граду Кыеву и дотчеся стружием злата стола Киевьскаго. Скочи от них лютым зверем. В плъночи из Белеграда, обесися сие мгле, утре же возни стрикусы, отвори врата Новуграду, расшибе славу Ярославу, скочи влъком до Немиги с Дедуток.
На Немизи снопы стелют головами, молотят чепи харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела. Немизе кровави брезе не бологом бяхуть посеяни, посеяни костьми русских сынов. Всеслав князь людем судяше, князем нрады рядяше; а сам в ночь влъком рыскаше; из Кыева дорыскаше до кур Тмутороканя; великому Хръсови влъков путь прерыскаше.
Тому в Полотске позвониша заутреннюю рано у святыя Софеи в колоколы, а он в Кыеве звон слыша. Аще и веща душа в дръзе теле, нъ часто беды страдаше. Тому вещий Боянъ и пръвое припевку, смысленый, рече: «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду, суда Божия не минути».
На седьмом веку Трояна, князь полоцкий Всеслав
Бросает жребий на любимой девице ему,
И хитростью, опершись на коня он, поскакав
До Киева, древком притронулся к престолу золотому киевскому.
И ускакал оттуда лютым зверем он тогда,
А в полночь из Белграда укрывался в сизой мгле,
На утро отворил ворота града Новгорода,
Подобно волку от Дедуток и до Немеги.
На Немиге-реке же, стелят снопы из голов,
И на току цепами молотЯт калёнными,
Там жизнь кладут и веют душу там из тел долой.
Все берега в крови у Немиги-реки
И не добром совсем засеяны они,
— Костями все засеяны, надежде вопреки,
Русских сынов, которые там все легли.
А князь Всеслав один судил людей,
И города распределял князьям другим,
Но сам ночами рыскал, словно волк и зверь,
Из Киева до куреней Тьмутораканских доходил.
Хорсу, большому волку, путь перебегал.
Когда звонили в Полоцке заутреню в Святой Софии,
Он звон колоколов и в Киеве слыхал,
Но хоть и вещая его была душа, а беды он терпел лихие.
Ему Боян, впервые, вещий, мудрый, спел, сумел сказать:
«Ни хитрому, ни умному, ни даже птицею умевшему летать,
— Да всем им, вместе взятым, Божьего суда не миновать».
29
О! стонати Русской земли, помянувше пръвую годину и пръвых князей!
Того стараго Владимира нельзя бе пригвоздити к горам Киевським. Сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы, нъ розно ся им хоботы пашут, копиа поют.
На Дунаи Ярославнын глас ся слышит, зегзицею, незнаема, рано кычеть: «Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви, омочю бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцем его теле». Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, аркуче: «О, Ветре, ветрило! Чему, господине, насильно вееши? Чему мычеши хиновскыя стрелкы на своею нетрудною крыльцю на моея лады вон? Мало ли ти бяшет горе под облакы веяти, лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселие по ковылю развея?
Плачет Ярославна ранним утром
На стене Путивля, причитая:
«О, Днепр широкий, ты СлавутичУж не увидеть милого и дорогого,
Ни мыслию помыслить, и ни думаю подумать,
А серебра и золота в руках и вовсе не держать!
Пробил ты каменные горы, протекая
Сквозь земли половецкие совсем легко,
Лелеял на себе ты Святославовы ладьи
До войска Кобяка, степного края, далеко,
Так сбереги моего милого, верни,
Чтобы не слала ему море слёз, Днепро».
В Путивле рано утром плачет Ярославна
И причитает на высокой городской стене:
«О, Солнце, светлое-пресветлое и славное!
Прекрасно ты, тепло даёшь всей стороне,
Зачем же ты направило палящие лучи свои
На войско мужа милого в чужой ему стране,
В степи безводной, жаждой стянув луки, заткнув колчаны».
31
Прысну море полунощи; идут сморци мъглами. Игорева книзю бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую, к отню злату столу. Погасоша вечеру зори. Игорь спит, Игорь не бдит, Игорь мыслию поля мерит от великаго Дону до малого Донца.
Комонь в полуночи Овлур свисну за рекою; велит князю разумети; стукну земля, въшуме трава, вежи, ся Половецкыи подвизашася. А Игорь князь поскочи горностаем в тростию, и белым гоголем на воду; въвръжеся на бръз комонь и скочи с него бусым влъком.
И потече к лугу Донца и полете соколом под мьглами, избивая гуси и лебеди завтраку и обеду и ужине. Коли Игорь Соколом полете, тогда Овлур влъком потече, труся собою студеную росу; Претръгоста бо своя бръзая комоня.
33
А не сорокы встроскоташа: На следу Игореве ездит Гзак с Кончаком.
Тогда врани не граяхуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, по лозию ползоша только;дятлове тектом путь к реце кажут, соловии веселыми песньми свет поведают.
Млъвить Гзак Кончакови: «Аже сокол къ гнезду летит, соколича ростреляеве своими злачеными стрелами!» Рече Кончак ко Гзе: «Аже сокол к гнезду летит, а ве сокольца, опутаеве красною девицею». И рече Гзак к Кончакови: «Аще его опутаеве красною девицею, ни нама будет сокольца, ни нама красны девице, то почнут наю птици бити в поле Половецком».
И вовсе не сороки то застрекотали.
— По следу Игоря Гзак едет с ханом Кончаком.
Тогда и вороны не каркали, и галки замолчали,
Сороки молча ползали по веткам дерева, бочком.
Лишь дятлы стуком путь к реке им указали,
Да соловьи веселым цокотом рассветы предвещали.
И говорит Гзак Кончаку: «Ну, коли сокол до гнезда летит,
То расстреляем сокола злаченными своими стрелами, скорей»!
И отвечает Кончак Гзаку: «Если сокол долетит,
— Опутаем мы сокола с тобою красной дЕвицей».
И отвечал Гзак Кончаку: «Когда опутаем девИцей, будет горе.
— Не будет нам ни сокола, не будет и девИцы,
Начнут нас птицы бить на половецком поле».