как живут монашки в женских монастырях
Исповедь о жизни в Покровском монастыре
Вы, наверное, читали новости, как у настоятельницы монастыря обнаружили мерседес за 9,5 миллионов рублей. Там в монастыре есть приют для девочек. Диана, моя коллега по хоспису, жила в этом приюте.
Центр Москвы, метро Таганская, Покровский монастырь, где находятся мощи Матроны Московской и куда ходят сотни паломников каждый день. Территория монастыря огорожена забором. Внутри еще один забор – за ним дом игуменьи и корпус, где живут монахини и девочки из приюта.
Так выглядела жизнь в Покровском монастыре в 2004 – 2007 годы глазами девочки из приюта:
«Вещи. Из дома можно было взять совсем минимум вещей. Телефон, игрушки, одежду нельзя.
Одежду выдавали всем одинаковую – длинные черные юбки, черные и белые платки. Школьная форма – черные платья и фартуки. Праздничная одежда – сарафаны и платья. Мне не нравилось ходить в длинных черных юбках.
Стричь волосы было нельзя. Волосы нужно было отращивать и заплетать в косы. За 4 года я ни разу не стриглась.
Комната. В одной комнате жили 4 девочки. Когда правила ужесточили, в одну комнату поселили 10 девочек.
Мое имя Диана, а в крещении – Люба. Там всех звали именами в крещении. Мне не нравилось, когда меня так называли.
Игуменью ужасно боялись. Она к нам редко приходила, помню только, что она все время только ругалась. У нее была келейница, через которую можно было записаться на встречу. С игуменьей нужно было согласовывать: звонки домой, покупку одежды и вещей, поездки домой. Она могла сказать да или нет.
Наказания. Пока мы были школе, монахини ежедневно проводили обыск у нас в комнате. Проверяли под подушкой, под матрасом, шкаф. Если в шкафу был бардак – все вещи выбрасывали на пол. У меня часто был бардак в шкафу. Наказывали за воровство, если нагрубишь, если плохо уберешься. Если между завтраком, обедом ужином тебя засекут с едой. Если не слушаешься, если молитвы не читаешь. Нас не били, наказание было в количестве земных поклонов или дополнительном послушании. Когда я стащила что-то из еды, меня заставили в трапезной, где ели игуменья и монахини, делать земные поклоны на протяжении всего времени, пока они ели. Наказывали за общение с паломниками и другими людьми, которые не жили в монастыре. Если брали у них подарки, нас потом заставляли совершать поклоны.
Дырка в заборе. Там где сейчас красная кирпичная стена, раньше был обычный забор. Под забором я нашла дырку, через которую несколько раз в неделю мы сбегали из монастыря в город. Но для этого нужна была нормальная одежда, ее привозили те кто ездил домой и потом прятали в пакете на улице. Мы снимали монастырскую одежду, оставляли ее около забора. Если кому-то удавалось сохранить косметику из дома, красились. Гуляли по Москве, в основном ходили в магазин за чипсами и газировкой. Иногда спускались в метро (были девочки, которые никогда раньше не видели метро). Ночью тоже убегали. Последний раз мы вернулись, а пакетов с приютской одеждой нет, кто-то нас засек и их забрал. Бежали до приюта в городском.
Деньги иметь запрещалось. Но можно было своровать деньги в храме из ящика для пожертвований. На ящике было написать «приют» или «детям», поэтому брать оттуда мы не считали воровством, ведь это были деньги для нас. Деньги мы зарывали в землю, чтобы монахини не нашли.
Учились на территории монастыря. В одной из монастырской башен была школа. Учитель вел уроки сразу у нескольких классов. Учителям запрещалось общаться с нами вне уроков, привозить нам подарки. Если учитель нарушал правила, его меняли. В школе был компьютер – старый, без выхода в интернет. На нем нас учили печатать. По ночам мы лазили в класс поиграть на компьютере. Мы не учились в школе в первую и последнюю неделю поста, в первую неделю Пасхи. И если среди недели были православные праздники, мы тоже не учились. Сейчас я слышала, что детей из приюта уже возят в обычную школу.
Послушания. Утром мы ходили в школу, а вечером у нас были послушания. В трапезной для монахинь накрыть на стол, мыть посуду, резать салаты. Уборка коридоров, уборка в храме, следить за свечами в храме. За нами ходили и проверяли, если мы убрали плохо, нужно было все переделывать. Летом нас возили на подворье, там были поля с картошкой, мы должны были их пропалывать – с утра и до обеда каждый день. Самым легким послушанием было стоять в храме, где мощи Матроны, раздавать паломникам цветы. Мы менялись каждые 4 часа, за день дежурили так по 2 раза. По выходным послушание в трапезной весь день.
Молитвы мы читали каждое утро 40 минут. Вечером еще 40 минут вечерние молитвы в храме вместе с сестрами. Каждый день у нас был крестный ход по монастырю тоже с молитвами. Зачем нужен крестный ход нам не объясняли, мы думали, что таким образом защищаем территорию.
В монастыре была комната, где хранилось все для праздников – вино, наливки, красивая посуда. Комната не запиралась. Мы воровали там вино. Пили несколько раз в неделю, часто мы были пьяные, не могли встать, вели себя неадекватно. Один раз нам всем было очень хреново от вина, нас рвало. Монахини сказали, что мы все отравились едой. Я уснула за столом, когда мы кушали вместе с сёстрами, но на это никто не обращал внимания. Монахини делали вид, что не замечают, что дети пьяные, старались это не афишировать и не говорили игуменье – иначе у них были бы потом проблемы.
Когда для игуменьи строили свой дом на территории монастыря, рабочие часто оставляли сигареты, мы их курили.
В монастыре жили только женщины. Общаться с мальчиками у нас не было возможности. У одной девочки был брат, его не пускали на территорию, потому что он мальчик. Одна девочка встречалась с рабочим. Секса у них не было, только целовались. Монахини возили девочку к гинекологу проверять. Одна монахиня убегала из монастыря встречаться с мужчинами.
Баян. У игуменьи была идея, что все дети должны играть на музыкальных инструментах. Никому не дали выбора на чем играть, и меня заставили играть на баяне. Ещё нас заставляли петь, а я это терпеть не могла.
Медицина. За все время что я там жила, 1 раз нас возили из монастыря прививки делать. Когда мы болели, монахини сами лечили нас, врача не вызывали. Там была аптечка, в которой лежали очень вкусные леденцы для горла и доктор мом, мы их воровали.
Нам говорили, что вы отучитесь и куда захотите поступите. Но практически было не так. Девочка хотела поступить в медицинский институт, а ее хотели сделать монахиней, ее выгнали из-за этого из монастыря. Был случай, что девочке не разрешили доучиться в институте и сделали ее сначала послушницей, потом монахиней. В монахини очень молодых постригали, говорили, что в монастыре должно быть нужное количество монахинь.
Я придумала сбежать из монастыря. Бежать хотели 4 девочки. Если бы я сбежала домой, меня бы там, наверное, убили за это. Поэтому бежать решили к родственнице одной девочки. Мы собирали вещи, готовились. В день побега решили рассказать об этом учительнице, которая была очень добрая, и мы думали, что она за нас. Учительница рассказала игуменье. Игуменья на нас сильно орала. После этого нас поселили вместо 4, 10 человек в одну комнату. Больше нельзя было свободно выйти, нас водили строем, запирали на ключ. Строем в трапезную, строем в храм. Свободно перемещаться стало нельзя. Учительницу кстати из монастыря тоже выгнали, запретили ей с нами общаться.
Про Бога нам рассказывали, что, если причащаться не будешь, в ад попадешь. Если обманывать будешь, тоже в ад. Мы боялись Бога.
Каждую неделю мы должны были исповедоваться, от этого нельзя было отказаться. Мы быстро просекли, что если на исповеди что-то скажешь, это докладывали игуменье. Из исповеди одной девочки игуменья узнала, что мы пили вино. Я перестала что-то реальное рассказывать. Была книжка со списком грехов, я переписывала грехи оттуда и на исповеди читала это.
Из-за попытки побега и других нарушений, из монастыря позвонили моей маме и сказали, что она может поселиться сама в монастыре и тогда меня там оставят, или меня нужно забрать. Мама приехала в монастырь, прожила там 2 недели. Ей не понравились все эти правила, и она забрала меня домой.
У меня были сложности в общении. Я всего боялась. Школа была большая, 3 этажа, там надо было искать кабинеты, я боялась, что не найду. В метро ездить боялась, в монастыре ведь нас только на машине возили. Все было новое, это очень пугало. Друзей у меня не было. Образование в монастыре было ужасное, в новой школе я поняла, что математику не знаю. Но класс был хороший, они начали меня поддерживать, с нами психолог работала. Месяц мне было совсем страшно, потом появились друзья.
Первое время я ездила в монастырь к девочкам в гости, потом не захотела больше общаться ни с кем из монастыря.
В храм после этого я почти перестала ходить».
В монастырь – по собственному желанию: как живут современные монахини
Уютный кабинет с добротной мебелью, модными шторами на окнах. Много книг в шкафах. На стене висят иконы, картина современного автора. В клетке заливается кенар Шлепик. Если не поет, ему включают песни Аллы Пугачевой. Работает!
Из трапезной доносится звонкий лай “подкидыша” Графы. Вместе с фотокорреспондентом “КАРАВАНА” мы находимся в покоях игуменьи Иверско-Серафимовского женского монастыря в Алматы. Только особым гостям разрешен сюда вход! А пришли мы пообщаться с настоятельницей, игуменьей Любовью ЯКУШКИНОЙ и узнать: как живут современные монахини? Какие чудеса случаются в этих стенах?
С какой болью приходят женщины, кто из них остается здесь навсегда?
Монастырь находится на территории духовного комплекса. Здесь же расположены канцелярия главы митрополичьего округа, Софийский собор, воскресная школа.
Бывший в прошлом казачьим, Софийский собор (освященный в честь святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии) является старейшим храмом Алматы. Он был построен по проекту архитектора Брусенцова в 1895 году на месте более раннего собора, воздвигнутого в 1871 году и разрушенного землетрясением 1887 года. А первый женский монастырь на территории города учрежден указом Святейшего правительствующего синода от 20 декабря 1908 года. Просуществовал до весны 1921 года. В начале 2000-х годов на месте комплекса росла трава, не было никаких строений. После был возведен храм, затем и женский монастырь.
Для посещения этого святого места я постаралась выдержать дресс-код: черная одежда, минимум косметики, украшений. “Обязательно попробуй местную выпечку, ее пекут монахини, очень вкусная”, – напутствовали меня знакомые, проживающие в Малой Станице.
И вот мы с фотокором внутри монастыря. На первом этаже находится трапезная – сразу чувствуем аромат свежеиспеченного хлеба. На втором – монашеские кельи – обычные комнаты с кроватью, столом, тумбочкой, санузлом. Бытовая комната, где стирают, сушат, гладят вещи. Здесь проживают 25 монахинь, самой старшей – 96 лет.
– Проходите, матушка игуменья вас ждет, – мягко сказала служительница.
“Надо вам уезжать, девочка молодая, грузины могут украсть”
Нас встретила игуменья Любовь Якушкина – улыбчивая женщина. Недавно ей исполнилось 70 лет. На ее хрупких плечах держится большое хозяйство монастыря, в том числе – подворье в сельской местности, почти полтора гектара земли. Трудами настоятельницы и сестер при поддержке благотворителей территория монастыря стала цветущим садом, местом, куда горожане приходят просто прогуляться. Этот труд был отмечен наградой Казахстанского митрополичьего округа – орденом “За заслуги перед Православной Церковью Казахстана”. Беседовали мы в кабинете, обстановка которого никак не вязалась у меня в голове с монашескими покоями, которые я видела в старых монастырях Европы, Грузии, в фильмах.
– Мы не отстаем от жизни, – заметила игуменья.
Попросила матушку рассказать свою историю.
– Выросла в православной семье простых рабочих. В 6-летнем возрасте родители привезли меня из Семея в Алма-Ату. Папа построил домик в районе Компота, – рассказывает Любовь Якушкина. – Училась в школе. С детства ходила в храм. Меня “монашкой”, “богомолкой” называли. Крестик носила. Однажды директор школы вызывает и говорит: «Машенька (мирское имя игуменьи. – Прим. авт.), когда идешь в школу, снимай крестик. А домой идешь – надевай». Я говорю: «Так не буду делать». Мне всё время хотелось уйти в монастырь. Я с ребятами не встречалась. Когда исполнилось 18 лет, мама повезла меня в Грузию. Там были монастыри. Но нигде не приняли, не было прописки. В Сухуми прожили около года. Один старец Серафим сказал: «Надо вам уезжать, девочка молодая, грузины могут украсть». Мы и уехали обратно, в Алма-Ату.
После школы я окончила курсы бухгалтеров. Ходила в храм, пела в церковном хоре. Потом в Киев поехали, там 3 женских монастыря. И снова нигде не принимали. В Алма-Ате меня взяли в епархиальное управление – кассиром-бухгалтером.
Когда владыка Иосиф скончался, мои родители переехали во Владимирскую область. Купили домик с русской печкой. Меня приняли на работу в Московскую патриархию. Вскоре поступило предложение поехать в Иерусалим. Я приняла постриг в Иерусалиме, мне было 24 года.
– А что это значит?
– Постриг в мантию, даешь обет, обещание… Я не могу выходить замуж, иметь детей, носить мирское платье, обувь на каблуке, украшения, только монашескую одежду. Нельзя краситься.
– Извините, что задаю такой вопрос. А если вдруг кто-то из мужчин понравится?
– Вот поэтому свои глаза надо держать вниз. Не засматриваться на мужчин, я же обет дала. А если в сердце что-то случится, для этого есть молитвы, пост, исповедь и покаяние.
– Были случаи, когда женщины, которые дали обет, потом из монахинь ушли в мирскую жизнь?
– Были. В Ташкентском монастыре было много молодых женщин, вдов. Некоторые не выдерживали и выходили замуж. Но счастья у них не было.
“От семьи не уйдешь, от себя – тоже”
– В 90-е годы церковь переживала далеко не лучшие времена. Чем вы тогда занимались?
– Меня поставили в сан игуменьи в 1992 году и отправили в Ташкент. Домики из самана, маленькая церковь, 6 сестер. Их надо было кормить, одевать. Нам дали землю. Мы сад посадили, огород. Свиньи, коровы, лошади появились. Так и питались. Подняли монастырь, в нем было около 40 сестер. Я была настоятельница. В 2005 году меня в Алматы перевели.
– Ваш духовный сан позволяет пользоваться компьютером, телефоном?
– Телефон есть, я только отвечаю на звонки. Интернет не смотрю, мне это неинтересно. На компьютере не работаю, родственница занимается бухгалтерией, ведомости распечатывает.
– Приходят к вам женщины, у которых в семьях не клеится, с работой проблемы?
– От семьи не уйдешь, от себя – тоже. Если в семье плохо, ей и здесь будет плохо. Поэтому я веду беседу. Если тебе плохо, пойди исповедайся и приходи на испытательный срок на послушание. Если это твое, остаешься, нет – иди обратно, в семью.
– Можно сказать, исполняете роль психолога?
– В каком-то роде, да. Я должна знать: кто ко мне приходит, брать их или нет. Что происходит в православной обители на юге Казахстана
– А почему они к вам идут?
– Сейчас много вдов, у которых уже семьи нет, дети взрослые, самостоятельные. А им одиноко. Вот недавно пришла женщина: мужа похоронила, живет одна, дети в России. Говорит: «Я с ума схожу, не могу одна. Возьмите меня». У нее лицо даже посветлело.
– Есть сестры, у которых была богатая мирская жизнь?
– Да. У нас сестры из Кыргызстана, Украины, Казахстана, Узбекистана. Многонациональный монастырь. Одна женщина-метиска (папа – иранец, мама – русская) приехала к нам из кыргызского монастыря. Была замужем, есть сын. Ей 60 лет. 15 лет назад она ушла в монастырь по собственному желанию. Есть чистые девушки, которые не были замужем.
– Нескромный вопрос: затворнический образ жизни может сказаться на здоровье женщины?
– Ну какой же затворнический? Мы же не схимники (схима – высшая степень монашества, предписывающая затвор и соблюдение строгих правил. – Прим. авт.). Мы ходим в храм, сестра Амвросия ездит на рынки, продукты приобретает, вещи. Молодым сестрам покупаем современную одежду, что есть на рынке. Друг с другом общаемся. У нас есть своя медсестра.
Меньше смотреть новостей, больше контактировать с природой
– У вас здесь благодатное место, не хочется уходить. Что вы посоветуете людям, которым тяжело пережить новые вызовы, эпидемию коронавируса?
– Ходить в храм, исповедоваться, причащаться, меньше смотреть новостей. “Ящик” лучше не смотреть. Новости ужасные. И больше контактировать с природой. Мы иногда выезжаем в горы с сестрами. Берем перекусить и на лужайке возле речки проводим время.
– Знаете ли вы истории, когда женщины не могли забеременеть, шли в храм, просили Божией помощи и рожали детей?
– Да. Есть знакомая семья. Лет 10 не было детей. Я им советовала: почаще исповедоваться, причащаться, с батюшкой общаться. Говорила – поезжайте в Серафимо-Дивеевский женский монастырь. Они съездили, пожили. Через год девочка родилась. Назвали Матроной, в честь нашего храма. Верить надо. Всё в голове и сердце.
– Бывали чудесные случаи исцеления?
– Их много. Из Караганды позвонила женщина, Ляззат, у нее была нехорошая болячка в женских органах. Несколько месяцев мы читали за ее здравие молитву. Пошла к врачу – всё хорошо. До сих пор благодарит, хотя и некрещеная.
Тот, кто читает классику, ясно выражает свои мысли
Матушка Амвросия (в миру – Ольга Спартаковна. – Прим. авт.) в монастыре 29 лет. В мирской жизни окончила Московский институт культуры, работала в библиотеке, фотографом, в киноиндустрии. Параллельно занималась горным туризмом. Семьи не было. Приехала в Алматы из Ташкентского монастыря.
Попросила ее рассказать: каково это, управлять женским монастырем?
– Сложно. Большинство пришли, имея определенный жизненный опыт. Старцы говорят: легче управиться с 10 девицами, чем с одной вдовицей. А у нас почти все вдовицы, – говорит Амвросия. – Обязательно должно быть взаимопонимание, иначе женский коллектив не удержать. А характер, говорят, не лечится, в карман не складывается. Время от времени у всех прорывается. Надо найти правильное решение – как поступить? Может, кого по головке погладить или с кем-то построже.
Поговорили с Амвросией мы о путешествиях. Узнала, что монаху не возбраняется отправиться в паломнический тур, например, в открывшийся монастырь с целью ознакомления.
А еще читать классическую литературу. Любимые авторы матушки Амвросии – Валентин Распутин, Гоголь, Чехов, Тихон Шевкунов и его произведение “Несвятые святые”. А игуменья Любовь рассказала, что читала Достоевского, Гоголя, Чехова, Булгакова. Разные произведения авторов-священнослужителей.
– Только человек, который много читает классику, сможет нормально говорить, выражать свои мысли, – единодушны мои собеседницы.
Жизнь в женском монастыре: чем живут современные монахини
Ярославская область. 180 километров от Москвы. Здесь находится уникальное место – Николо-Сольбинский женский монастырь. На его территории расположено десять храмов. Это один из самых крупных женских монастырей в России. За его стенами кипит настоящая жизнь. Ведь здесь живут дети.
«Мы-то вообще с другими целями в храм пришли, а получается, что нам надо исправлять ошибки общества. Мы организовали приют. Начиналось все с двух-трех детей. Их никто не искал специально, просто к нам их привозили родственники не благополучных родителей», – рассказывает корреспонденту «МИР 24» монахиня Евпраксия.
Всего 20 лет назад на месте монастыря ничего не было. Игумению Еротииду благословили восстановить, а точнее, заново построить Николо-Сольбинский монастырь. Почти сразу, когда она приехала, было решено взять курс на социальную помощь местным жителям. Сегодня на территории монастыря работает приют для детей-сирот, детский сад, ясли, общеобразовательная школа и профессиональный колледж
Поначалу в школе в основном учились дети из неблагополучных семей. Позже в монастырь стали обращаться родители, которые хотели, чтобы их дети воспитывались при монастыре в духе православной веры и добродетелей.
«К нам приехали дети, которые повидали многое, поэтому в первую очередь нужно было окружить их заботой. Обращаются к нам и из обычных полноценных семей. Сейчас детей очень сложно удержать от зла», – говорит сестра Евпраксия.
Керамическая мастерская приглашает художников и скульпторов
В Николо-Сольбинском монастыре есть своя керамическая мастерская. Здесь производят посуду, сувениры, статуэтки по технологии шликерного литья. Эта технология зародилась XVIII веке в Европе, а потом пришла в Россию. Керамическая мастерская состоит из трех цехов. Для того, чтобы изготовить одно изделие, нужно как минимум две недели и пять работников.
«Чтобы сделать чашку, художник рисует на бумаге эскиз, потом из гипса на специальном станке вытачивает полную болванку, с которой снимает гипсовую форму. В нее заливается жидкая глина, которая находится там до тех пор, пока гипс ее не впитает. Каждое изделие в литье – сборное. Мы не приклеиваем, а именно приставляем, поэтому если хоть немного деформировать форму, например, при приставлении ручки, то глина запомнит эти деформации и после обжига в печи снова скривится», – рассказывает инокиня Тамара.
После того, как изделия залили и они подсохли, начинается процесс оправки. Если оправщица неровно уберет швы или замажет края, то изделие сохранит деформацию. Когда оправка закончилась, изделие ставят в сушильный шкаф.
«Когда изделие замыто и оправлено, оно поступает в печную, где делается первый обжиг. Затем изделие покрывают белой эмалью», – объясняет сестра.
Процент брака при такой технологии очень низкий. Да и возникает он чаще всего по причине человеческого фактора или сбоя техники, но последнее встречается крайне редко. Если заливать изделие неаккуратно, небрежно, то образуются трещины. Если неправильно подготовить печку, то изделие может прилипнуть или склеиться.
Для настоятельницы монастыря ключевой задачей было создать свой собственный стиль. Именно поэтому все изделия выполнены в красно-коричневых тонах с рисунком. Эскизы разрабатывает творческая группа. Монастырь постоянно нуждается в художниках и скульпторах с образованием.
Работают в керамической мастерской не только монахини, но и обычные специалисты.
«Конечно, у нас работают и мирские люди. Мы сами учим рисовать. Но не скрою, мы очень заинтересованы в художниках и скульпторах. Если вы хотите у нас работать, можно просто связаться с монастырем или конкретно с керамической мастерской. У нас очень хорошие условия, и сама специфика работы в монастыре сильно отличается от производства», – объясняет сестра Тамара.
По словам самих монахинь, поначалу их никто не воспринимал всерьез. Керамическому мастерству, как и любому другому, нужно учиться в специализированном заведении – так считает большинство.
«Мы как-то ездили на производство и нам сказали: «Да что вы сможете, ведь этому надо учиться». Но у нас же получается, просто здесь другие законы работают. Людям надо вот это дать понять. У монашествующих стоит другая задача. К нам приехал как-то немец и говорит: «Кто же вам дал начальный капитал?» Я сказала, что никто нам не давал его. То есть образ мысли уже такой, что человек не может ничего сделать без начального капитала», – сказала сестра Тамара.
Оказалось, что монастырь полностью живет на пожертвования.
«Часто по послушанию приходится выполнять работу, с которой раньше никогда не сталкивался. Но мы молимся и просим у Господа вразумления. И Господь помогает», – добавляет мать Евпраксия.
Керамическое производство существует в Николо-Сольбинском монастыре с 2011 года, но только в 2015 выработался собственный стиль. Совсем недавно со своей продукцией монастырь принял участие в фестивале российской керамики и занял там первое место.
«Добрая школа на Сольбе»: у детей должна быть внутренняя свобода
С появлением в монастыре детского приюта возникла необходимость обучать детей на месте, так как монастырь находится в лесу, далеко от городов и сел. Сначала дети учились экстерном или на домашнем обучении на базе Переславской школы. В 2013 году школа получила лицензию и государственную аккредитацию, поэтому теперь воспитанницы получают аттестаты государственного образца «Доброй школы на Сольбе». Сейчас в приюте воспитывается и учится более ста человек.
«Самая большая нужда сейчас – здание под новую школу. Очень много желающих у нас учиться, но мы не можем всех принять. Наша школа работает на базе дополнительного музыкального образования. Творчество помогает раскрепощать детей. Если ребенок закрыт, если он чего-то боится, то он закрывается и даже не запоминает элементарные вещи. Должна быть внутренняя свобода», – рассказывает завуч школы монахиня Паисия.
Музыка в школе – не единственное творческое направление. Девочки учатся рисовать, вышивать, играть в театре. Все это происходит на профессиональном уровне с преподавателями, постановщиками, художниками, режиссерами.
«Иногда детям делают поблажки: «Это же дети, можно сделать как-нибудь». Но у нас немного другой подход – чтобы все было красиво и совершенно, пусть даже на детском уровне. Дети это настолько усваивают, что не могут потом работу «как-нибудь» делать», – замечает мать Паисия.
Дисциплинировать девочек из сложных семей не так просто. Помогает четкий режим дня, который здесь соблюдают.
Монастырь приглашает на работу учителей: химии, биологии, фортепьяно, теоретическим музыкальным дисциплинам, скрипке, сольфеджио, рукоделию. Сегодня в школе работают 20 преподавателей, дети занимаются в малых классах по шесть человек, но педагогов все равно нужно больше.
«Мы берем и молодых учителей, которые недавно закончили обучение. Главное, чтобы у человека было желание помогать детям, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Если этого желания нет, очень сложно работать. Детей не надо заставлять учиться, их нужно заинтересовывать», – говорит сестра.
После школы в основном все продолжают образование: кто-то остается в колледже при монастыре, кто-то идет в другие учебные заведения. Кстати, поступить в местный колледж и освоить профессию могут и выпускники обычных школ.
Одно из распространенных заблуждений заключается в том, что в монастырь люди уходят, чтобы абстрагироваться от общества и «мирского труда». Но это не так, уверяет мать Евпраксия. Молитва и труд – это основа жизни для монахов.
«Монахи всегда занимались рукоделием, они этим кормились. Труд помогал им молиться. Это подспорье, основа жизни для монахов», – добавляет она.
Храмы, святыни, чудеса
20 лет назад на территории Николо-Сольбинского монастыря был только один разрушенный Успенский храм, сейчас их – 10. Строили храмы только на пожертвования.
«Храм был полностью разрушен, мы не знаем, как он выглядел раньше. Есть легенда, что монастырь возник на месте чудесного явления иконы святителя Николая. До революции в монастыре была старинная чудотворная икона, но она не сохранилась. Когда обитель возродилась, чтимую икону святителя Николая подарил вновь открывшемуся монастырю один московский священник. В Троице-Сергиевой лавре в нее вставили частицу мощей. Сейчас это наша главная святыня»,-рассказала мать Евпраксия.
Еще одна знаменательная икона, которая хранится в Успенском храме, – это Троица, написанная монахами на Афоне.
«У нас есть частички мощей святых – покровителей нашего монастыря. Есть башмачок святителя Спиридона, мощи которого находятся на острове Корфу в Греции. Это очень известный святой, его любят и почитают в России, но в честь него у нас очень мало храмов», – добавляет сестра Евпраксия.
В честь святителя Спиридона на территории монастыря тоже построили храм. Сейчас здесь все еще идет ремонт, помощь до сих пор нужна, но основная работа уже закончена. Строили храм долго – настоятельница хотела воссоздать стиль каменной резьбы. Основное его отличие в том, что для каждого камня существует свой эскиз, а вместе они образуют художественную композицию.
Чаще всего церковь этого святого посещают, чтобы попросить о самом главном. В специальный ящик паломники опускают записки с личными просьбами, многие через какое-то время возвращаются, чтобы поблагодарить святителя Спиридона и помолиться о свершившемся чуде. В храме даже хранится книга, в которую посетители пишут свои благодарности.
Еще один уникальный по своей архитектуре храм построен в честь преподобного Сергия Радонежского.
«Здесь мы чаще всего крестим детей, ведем службы. Он очень домашний. У нас все храмы разные, но у каждого своя изюминка», – объясняет сестра Евпраксия.
Еще один редкий для России храм, который удалось построить здесь, возведен в честь Ксении Блаженной. У этой святой удивительная история. Когда она была молодой девушкой, у нее внезапно умер муж. Ксению настолько расстроил тот факт, что он умер без покаяния и причастия, что она приняла подвиг юродства, чтобы спасти душу супруга.
В корпусе с храмом Ксении блаженной находятся ясли для самых маленьких. Здесь заботятся о детях, от которых отказались родители. По словам монахини, воспитывать таких детей проще, потому что они не успели получить негативную закладку. Кстати, дети, которые никогда не видели своих матерей, называют монахинь мамами, остальные вспоминают своих родителей, какими бы они ни были.
«Даже если это наркоманы или алкоголики, дети все равно их вспоминают. Хорошо, когда помнят о родителях. Мы никого специально не склоняем оставаться в монастыре в будущем и не определяем их путь – как Господь даст. Кто-то останется в монастыре, а кто-то создаст семью», – сказала сестра.
В монастыре занимаются не только общественной работой, но и производят натуральную молочную продукцию и сыр. В ближайшем будущем в планах открыть больницу с качественным оборудованием, где могли бы лечиться не только сестры, работники и дети, которые живут на территории монастыря, но и жители ближайших деревень. Их настоятельница Игумения Еротиида особенно жалеет – больниц рядом нет.
Разговор по душам с настоятельницей Николо-Сольбинского монастыря Игуменией Еротиидой
Матушка Еротиида получила назначение восстановить монастырь, когда ей было всего 33 года. На территории современного церковного комплекса тогда не было ровным счетом ничего. Кругом царила разруха, а там, где сегодня стоят монашеские кельи, жили бомжи.
«Я поняла, что здесь главное – не монастырь поднять, а людей ободрить, проявить о них заботу. Я увидела состояние медицины, образования, людей без работы и жилья, мне стало очень их жалко. Первые десять лет я почти не спала, было очень много энергии. Сначала мы установили монастырские правила, потом начали организовывать праздники для людей, кормили их, делали подарки своими руками, приглашали молиться. Потом появились дети, сначала их привозили на каникулы, а потом стали оставлять на постоянное время», – рассказала игумения Еротиида.
Социальная работа с детьми была выбрана не случайно. Сначала Игумения принялась помогать взрослым, дала им работу и кров. Но все это не привело к желаемой цели.
«Когда мы начали знакомиться с людьми в округе, первым делом я хотела дать им работу. Мы взяли местный разоренный колхоз, коров там резали за бутылку, пьянствовали, бесчинствовали. Когда я все это увидела, я не знала, за что хвататься, чтобы людей стабилизировать и ориентировать на надежду. Мы отремонтировали этот колхоз, ферму, заплатили все долги за них, в течение нескольких лет оплачивали кредит, развивали хозяйство.
Но мне стало еще печальнее, когда я увидела, что люди разучились работать и хотят все получать даром, воровать, сквернословить. Я много раз беседовала с местными, пыталась призвать к добру, воодушевить, но это ни на что не повлияло», – вспоминает матушка Игумения.
Реальность дала ответ на вопрос, каким должен быть современный монастырь. Уединиться и жить тихой монашеской жизнью, игнорируя происходящее, – было бы не по-христиански, объяснила настоятельница.
«Я заметила, что люди очень разобщенные, эгоистичные, они разделены даже внутри семьи. Пообщавшись с народом, я поняла, что люди раздваиваются даже внутри себя. Наш монастырь стал одним из первых, кто взял курс на социально-миссионерское служение.
Поэтому когда я увидела, что взрослых людей очень трудно призвать к совести и вернуть в правильное русло, то поняла, что для того, чтобы изменить общество, надо начинать с воспитания детей. К сожалению, все, что можно сделать для взрослого поколения, – это позаботиться о том, чтобы они достойно встретили старость», – пояснила матушка.
Самая большая проблема монастыря заключается в том, что дети занимают больше половины территории, то есть вытесняют сестер. Правильнее было бы построить большую школу, но за пределами самого монастыря. Земля есть, а денег на реализацию нет.
«Дети занимают больше половины монастыря, можно сказать вытесняют сестер. Для детей все это хорошо, а для сестер не очень. В итоге нарушается гармония. А детям хочется бегать и прыгать – это их детство и право, мы не можем их этого лишать. Мы хотим построить школу, но денег на это нет. Мы обращались на государственном уровне за помощью, но нам было отказано в средствах, сказали, что школы в районах не заполнены», – поделилась она.
Помимо всего прочего, матушка Еротиида поддерживает науку и искусство. «У нас есть научно-исторический отдел, который я поддерживаю с самого основания монастыря. Я платила ученым, и они искали материалы во всех архивах страны о нашем монастыре. В медицинском центре мы хотим поставить только современное оборудование, а врачи должны быть только высококвалифицированными. А к искусству я неравнодушна с самого детства. В Евангелии говорится, что таланты надо развивать. У кого-то он один, у кого-то пять, а у кого-то десять. Мы все должны развивать то, что дал Господь. В каждом человеке есть добро, есть свой талант, своя индивидуальность и красота», – подчеркивает настоятельница.