княж хабаров монастырь где находится
Хабар Симский. Судьба боярского рода
Благодаря значительному превосходству сил казанцы одержали над русскими полную победу. Великий князь Василий Васильевич был в первых рядах и сражался с необычайным мужеством: у него была простреляна рука, отсечено несколько пальцев, изранена вся голова, от его руки пало много татар. Но силы были слишком не равны, Московское войско было разбито, а израненного великого князя и его двоюрдного брата князя Михаила Андреевича татары взяли в плен.
1 октября 1445 года великий князь был освобождён из татарского плена, при этом упоминается воевода Плишка Образец. Следующие упоминания рода Образца относятся ко времени княжения сына Василия II, великого князя Ивана Васильевича (Ивана III). Весной 1471 года Новгородские бояре отдались под верховную власть Польско – Литовского короля Казимира. Великий князь Иван III немедленно, несмотря на распутицу, выступил против отступников: 31 мая 1471 года он отправил против Новгорода отряд под начальством воевод Образца Василия Федоровича и Федора Тютчева на Двину, чтобы отвоевать у Новгорода эту важную волость.
С 1477 года наряду со знатнейшими боярами Василий Образец служит в собственном полку царя Ивана III и участвует в 1478 году в походе на Казань. В 1480 году Иван III разорвал и растоптал басму хана Золотой Орды и отказался платить Золотой Орде дань. Хан Золотой Орды Ахмед, решив вспомнить Батыевы времена, двинулся на Русь. Русская рать встретила татарское войско на реке Угре. Ахмед простоял на берегу Угры, на виду русского войска несколько дней, а 11 ноября, не приняв боя, убоявшись судьбы Мамая, обратился в бегство. Во время «стояния на Угре» боярин Василий Федорович Образец был воеводой сторожевого полка.
Кроме Ивана и Михаила, в Разрядных Книгах упоминается Образец Игнатий в связи с событиями в Литве. В 1492 году умер польско-литовский король Казимир, его княжество разделилось: старший сын Альберт стал королем Польши, а младший Александр стал великим князем Литовским. Иван III не упустил благоприятный случай и послал на Литву полки, чтобы вернуть отнятые ранее у Руси земли.
Великий князь Литовский Александр, находясь в затруднительном положении, направил Ивану III послов для заключения мира и поручил им посватать за него дочь Ивана Елену. 13 января 1495 года в Москве великий князь Иван Васильевич выдал свою дочь Елену за великого князя Литовского, при этом Иван III поставил условия Александру: сохранить у Елены православную веру, для чего построить для неё дворцовую церковь и уступить Москве ряд городов.
В 1499 году Елена уведомила отца, что Александр не выполнил условия: в Литве даже начались гонения на православных, их заставляют переходить в католичество. Многие из Литвы, особенно русские, не скрывали своих симпатий и стремлений к Москве, как к центру национального объединения всего русского народа и вместе со своими владениями стали переходить в подданство Москвы. Литва пришла в волнение, Александр требовал от Ивана возврата беглецов.
Чтобы прекратить в Литве насильственное крещение православных в католичество, Иван III решил действовать против зятя силой. Напрасно Александр писал тестю, что у него и мысли не было гнать за веру. Иван отвечал: «Поздно брат и зять мой, именуешь меня Государь всея Руси, а дочь моя не имеет придворной церкви». Великий князь Иван Васильевич в 1501 году объявил Литве войну за принуждение княгини Елены и всех православных к принятию католичества: «Мая 14 день 1501 года будет дело от Литвы. в сторожевом полку воевода Игнатий Образец».
В 1508 году Симский Хабар Иван Васильевич был главным воеводой в войне с Литвой. Для обороны Москвы от нашествия Крымского хана в 1514 году рать Ивана Васильевича Хабара Симского стояла на реке Угре.
В июле 1521 года Крымский хан Махмед Гирей совместно с Казанским ханом неожиданно напали на Москву. Идти на приступ города Гирей не решился, но вынудил великого князя Ивана III выдать ему грамоту о мирном договоре с обязательством платить дань Гирею.
Возвращаясь в Крым, как считал Махмед с победой, он окружил Рязань, где воеводой был Иван Васильевич Хабар Симский и предъявил Хабару Симскому Московскую грамоту, скрепленную печатью царя Ивана Васильевича и потребовал освободить пленных татар. Иван Васильевич отпустил пленных, оставив грамоту у себя, после чего залпом из пушек положил на месте множество татар, Гирей был вынужден уйти. Хабар Симский Иван Васильевич не только отстоял Рязань, но и вернул честь царя, забрав постыдную грамоту.
В 1522 году окольничий Иван Васильевич Симский командует полком левой руки рати обороняющей в очередной раз Москву от Крымского хана. В 1524 году Иван Васильевич был пожалован в бояре и в этом же году ведет конную рать в походе на Казань. Образцов – Симский Хабар Иван Васильевич умер в 1534 году. Его сын Иван Иванович Хабаров Симский был наместником Смоленска.
Сын знаменитого боярина Образцова – Симского Хабара Ивана Васильевича, боярин Иван Иванович Хабаров Симский, как и многие из знатных фамилий, был насильно пострижен Грозным в 1558 году. Иван Иванович Хабаров Симский (старец Иоасаф) умер в 1581 году. Так завершилась судьба знаменитого в истории России рода Хабара Симского.
Княж хабаров монастырь где находится
Княж-Хабаров монастырь был основан больше двух с половиной веков тому назад. Строен он был вскоре после ляхолетья одним из самых родовитых московских служилых людей, князем Хабаровым. Было у князя пять сыновей, но все они изгибли в смутное время московской разрухи. Трое честно пали в бою с людьми литовскими, четвертый живьем погорел, когда поляки Китай и Белый город запалили, а пятым перекинулся ко врагам русской земли, утек за рубеж служить королю польскому, и не стало вестей о нем. Говорили, что помер, говорили, что в латинство ушел и стал католицким монахом, а наверное никто сказать не мог.
Изводился старый славный род князей Хабаровых, один последыш в живых оставался — престарелый князь Федор княж Иваныч, что, будучи еще в молодых годах, под Казань ходил с первым царем Иваном Васильичем… Много было у князя Хабарова и вотчин и всякого добра — денег, дорогих уборов, золотой и серебряной посуды ни взвесить, ни сосчитать. А после смерти его некому тем богатством владеть — не оставалось ни рода, ни подродка, ни близких сродников, ни дальних. То пуще всего крушило князя Федора, то всего больше его печалило, что некому было приказать свою душу, некому по смерти его быть помянником… И то немало его сокрушало, что в грядущих поколеньях забудется громкое имя князей Хабаровых.
Однажды князь Федор Иваныч рано проснулся. Утренняя заря еще не загоралась. И был ли то сон, была ли явь, сам он не знал того, — видит у своего ложа святолепного старца в ветхой одежде, на шее золотой крест с самоцветными каменьями, такой дорогой, что не только у князя, да и в царской казне такого не бывало. И сказал неведомый старец: «Почто всуе мятешися, человече, помышляя о тленных сокровищах? Кто дал тебе богатство, тому и отдай его». Услышав старцевы речи, помыслил князь: «Кто ж дал мне мои именья? То моя отчина, то моя дедина, как же я могу отдать их родителям, дедам и прадедам, в давних летех скончавших живот свой?» И едва помыслил, старец сказал: «Не от родителей, не от дедов и прадедов получил ты богатства: Христос дал их роду твоему, Христу и отдай их, ибо род твой преходит на земле… Монастырь согради на горе возле твоего села, согради его во имя Спаса милостивого, и не будет забвенно на земле имя твое, станут люди честную обитель звать Княж-Хабаровым монастырем.
И много за то будет тебе милостей от господа, егда предстанешь пред лицо его». И по сем невидим был старец, князь же, рассудя о видении, познал, что он от самого бога, и все исполнил по велению святолепного старца. Так писано в старых монастырских записях о начале Княж-Хабаровской Спасской обители.
Княжеское наследство сразу сделало тот монастырь одним из богатейших в России, братии было в нем число многое, строения все каменные, церкви украшены иконами в драгоценных окладах, золотой и серебряной утварью, златотканными ризами и всяким иным церковным имуществом. За трапезу меньше четырех яств, а за ужином меньше трех не ставили. Меды, квасы сыченые, пиво мартовское бочками в монастырских погребах во льду засекались. По праздникам на трапезе, опричь водки, ставились и фряжские вина и всякие сладкие овощи: дыни, арбузы, яблоки, груши и сливы. Рыбу из Саратова да из Черкасска каждый год по первопутице целыми обозами в монастырь привозили. Во всем было обилие и довольство.
По времени упал монастырь. Набеги разбойников и нередко бунтовавших инородцев, нескончаемые поземельные тяжбы, а больше всего непорядки, возникшие с тех пор, как люди из хороших родов перестали сидеть в настоятелях обители всемилостивого Спаса, а в монахи начали поступать лишь поповичи да отчасти крестьяне отъем населенных не одною тысячью крестьян имений — довели строенье князя Хабарова до оскуденья: затем в продолжение многих десятков лет следовал длинный ряд игуменов из поповичей, как всегда и повсюду, мало радевших о монастырских пользах и много о собственной мамоне и кармане. Тогда старинные сокровища были распроданы, и обитель вошла в неоплатные долги.
По такой рачительности поповичей, начиная с архиереев до последнего привратника, почти запустело строенье князя Федора княж Иваныча Хабарова. Прежде монахов считали сотнями, теперь их стало человек двадцать пять. Прежде, когда Княж-Хабаровым монастырем правили люди из хороших родов, призревалось в нем до сотни на войне раненных и увечных, была устроена обширная больница не только для монахов, но и для пришлых, а в странноприимном доме по неделям получали приют и даровую пищу странники и богомольцы, было в монастыре и училище для поселянских детей. И все это рушилось по милости жадных поповичей. Деньги, что шли на училище, велено архиереем доставлять в семинарию, в странноприимном доме срок дарового корма сокращался, а потом и совсем прекратился, больницу закрыли, перестали принимать увечных и раненых, потому-де, что монахи должны ежечасно проводить время в богомыслии, а за больными ухаживать им невместно. Так угасли и былая слава и былое богатство обители, согражденной последышем в роде князей Хабаровых… Кутейники ее съели да пропили.
Правил тем монастырем честной старец игумен Израиль. Роду был, разумеется, поповского и сам попом прежде был, но потом волей-неволей должен был принять на себя ангельский чин. Ради насущного хлеба в монахи постригся, кстати ж был вдов и бездетен. Ловкий инок в гору пошел при новом владыке и через малое время был поставлен в игумны Княж-Хабарова монастыря. И вот уж лет двадцать доедает, допивает и в карман кладет скудные остатки богатств князя Хабарова. Четыре архиерея сидело при нем на владычном столе, и каждому из них отец Израиль приятен и весьма любезен был.
В Княж-Хабаровой обители жил рясофорный монах. Звали его отцом Софронием. Было ему лет за шестьдесят, а поступил он в монастырь лет десяти либо одиннадцати, будучи круглым сиротой. С детства нападала на него черная немочь: по часу и по два бьется, бывало, бедный, лежа на земле без памяти, корчит его и коробит, руки-ноги сводит судорогами. Такой ребенок был миру тягота, ни в работники взять, ни в солдаты отдать, одна маята с ним. Целой волостью кучились мужики игумну принять убогонького в монастырь, он-де ни на что не годен, разве только что богу молиться. Сложились мужики, поклонились, и был взят в монастырь полоумный.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Княж‑Хабаров монастырь был основан больше двух с половиной веков тому назад
Княж‑Хабаров монастырь был основан больше двух с половиной веков тому назад. Строен он был вскоре после лихолетья одним из самых родовитых московских служилых людей, князем Хабаровым. Было у князя пять сыновей, но все они изгибли в смутное время московской разрухи. Трое честно пали в бою с людьми литовскими, четвертый живьем погорел, когда поляки Китай и Белый город запалили, а пятый перекинулся ко врагам русской земли, утек за рубеж служить королю польскому, и не стало вестей о нем. Говорили, что помер, говорили, что в латинство ушел и стал католицким монахом, а наверное никто сказать не мог.
Изводился старый славный род князей Хабаровых, один последыш в живых оставался – престарелый князь Федор княж Иваныч, что, будучи еще в молодых годах, под Казань ходил с первым царем Иваном Васильевичем… Много было у князя Хабарова и вотчин, и всякого добра – денег, дорогих уборов, золотой и серебряной посуды ни взвесить, ни сосчитать. А после смерти его некому тем богатством владеть – не оставалось ни рода, ни подродка, ни близких сродников, ни дальних. То пуще всего крушило князя Федора, то всего больше его печалило, что некому было приказать свою душу, некому по смерти его быть помянником… И то немало его сокрушало, что в грядущих поколеньях забудется громкое имя князей Хабаровых.
Однажды князь Федор Иваныч рано проснулся. Утренняя заря еще не загоралась. И был ли то сон, была ль явь, сам он не знал того, – видит у своего ложа святолепного старца в ветхой одежде, на шее золотой крест с самоцветными каменьями, такой дорогой, что не только у князя, да и в царской казне такого не бывало. И сказал неведомый старец: «Почто всуе мятешися, человече, помышляя о тленных сокровищах? Кто дал тебе богатство, тому и отдай его». Услышав старцевы речи, помыслил князь: «Кто ж дал мне мои именья? То моя отчина, то моя дедина, как же я могу отдать их родителям, дедам и прадедам, в давних летех скончавших живот свой?» И едва помыслил, старец сказал: «Не от родителей, не от дедов и прадедов получил ты богатства: Христос дал их роду твоему, Христу и отдай их, ибо род твой преходит на земле… Монастырь согради на горе возле твоего села, согради его во имя спаса милостивого, и не будет забвенно на земле имя твое, станут люди честную обитель звать Княж‑Хабаровым монастырем. И много за то будет тебе милостей от Господа, егда предстанешь пред лицо его». И по сем невидим был старец, князь же, рассудя о видении, познал, что он от самого Бога, и все исполнил по велению святолепного старца. Так писано в старых монастырских записях о начале Княж‑Хабаровой Спасской обители.
Княжеское наследство сразу сделало тот монастырь одним из богатейших в России, братии было в нем число многое, строения все каменные, церкви украшены иконами в драгоценных окладах, золотой и серебряной утварью, златотканными ризами и всяким иным церковным имуществом. За трапезу меньше четырех яств, а за ужином меньше трех не ставили. Меды, квасы сыченые, пиво мартовское бочками в монастырских погребах во льду засекались. По праздникам на трапезе, опричь водки, ставились и фряжские вина, и всякие сладкие овощи: дыни, арбузы, яблоки, груши и сливы. Рыбу из Саратова да из Черкасска каждый год по первопутице целыми обозами в монастырь привозили. Во всем было обилие и довольство.
По времени упал монастырь. Набеги разбойников и нередко бунтовавших инородцев, нескончаемые поземельные тяжбы, а больше всего непорядки, возникшие с тех пор, как люди из хороших родов перестали сидеть в настоятелях обители всемилостивого спаса, а в монахи начали поступать лишь поповичи да отчасти крестьяне, отъем населенных не одною тысячью крестьян имений – довели строенье князя Хабарова до оскуденья; затем в продолжение многих десятков лет следовал длинный ряд игумнов из поповичей, как всегда и повсюду, мало радевших о монастырских пользах и много о собственной мамоне и кармане. Тогда старинные сокровища были распроданы, и обитель вошла в неоплатные долги. По такой рачительности поповичей, начиная с архиереев до последнего привратника, почти запустело строенье князя Федора княж Иваныча Хабарова. Прежде монахов считали сотнями, теперь их стало человек двадцать пять. Прежде, когда Княж‑Хабаровым монастырем правили люди из хороших родов, призревалось в нем до сотни на войне раненных и увечных, была устроена обширная больница не только для монахов, но и для пришлых, а в станноприимном доме по неделям получали приют и даровую пищу странники и богомольцы, было в монастыре и училище для поселянских детей. И все это рушилось по милости жадных поповичей. Деньги, что шли на училище, велено архиереем доставлять в семинарию, в странноприимном доме срок дарового корма сокращался, а потом и совсем прекратился, больницу закрыли, перестали принимать увечных и раненых, потому‑де, что монахи должны ежечасно проводить время в богомыслии, а за больными ухаживать им невместно. Так угасли и былая слава, и былое богатство обители, согражденной последышем в роде князей Хабаровых. Кутейники ее съели да пропили.
Правил тем монастырем честной старец игумен Израиль. Роду был, разумеется, поповского и сам попом прежде был, но потом волей‑неволей должен был принять на себя ангельский чин. Ради насущного хлеба в монахи постригся, кстати ж, был вдов и бездетен. Ловкий инок в гору пошел при новом владыке и через малое время был поставлен в игумны Княж‑Хабарова монастыря. И вот уже лет двадцать доедает, допивает и в карман кладет скудные остатки богатств князя Хабарова. Четыре архиерея сидело при нем на владычном столе, и каждому из них отец Израиль приятен и весьма любезен был.
В Княж‑Хабаровой обители жил рясофорный монах. Звали его отцом Софронием. Было ему лет за шестьдесят, а поступил он в монастырь лет десяти либо одиннадцати, будучи круглым сиротой. С детства нападала на него черная немочь: по часу и по два бьется, бывало, бедный, лежа на земле без памяти, корчит его и коробит, руки‑ноги сводит судорогами. Такой ребенок был миру тягота, ни в работники взять, ни в солдаты отдать, одна маята с ним. Целой волостью кучились мужики игумну принять убогенького в монастырь, он‑де ни на что не годен, разве только что Богу молиться. Сложились мужики, поклонились, и был взят в монастырь полоумный. Когда мальчуган подрос, увидали монастырские поповичи, что польза из него может быть. Обительский приемыш не был чуток к холоду – в трескучие морозы босиком бегал, в одной рубашонке, и вел нескладные речи. Вышел из него юродивый первого, самолучшего сорта. Хоть полоумных в монахи не постригают, но ради монастырской пользы его постригли и нарекли Софронием. С той поры приезжих богомольцев стало бывать помногу. Усердствующие с любовью и благоговеньем посещали блаженного Софронушку, а купчихи с дочерьми верст даже из‑за двухсот и больше приезжали к нему за полезными словами и пророчествами. В купеческих семьях ни одной свадьбы не венчали без того, чтобы мать нареченную невесту не свозила прежде к блаженному узнать, какова будет судьба ее, не будет ли муж пьяница, жену не станет ли колотить, сударочек не заведет ли, а пуще всего, не разорится ли коим грехом. Разболеется кто из богатых, тоже к Софронушке узнать, к животу али к смерти болезнь приключилась. Ребенок родится – едут к юроду проведать, будет ли жить, будет ли умен да счастлив. Затевает купец новое дело, без того не начнет его, пока не спросит Софронушку насчет удачи. От окрестных деревенских баб блаженному не было отбоя, то и дело лезут, бывало, к нему с вопросами: бычком али телочкой отелится коровушка, огурцы да капуста хорошо ль уродятся, выгодно ль на базаре масло да сметану баба продаст. Софронушка когда коровой мычал, когда пел петухом, а иногда и человечьим языком бессмысленный вздор говорил. Но все это признавалось за пророчество, и жаждущие познания своей судьбы, подумавши меж собой, оставались уверенными, что они понимают и мычанье, и «кукареку», и бессмысленные речи юрода. О будущем заключали даже по движеньям Софронушки. Язык высунет – к худу, выбранит кого, а лучше того если ударит – к счастью, свечку подаст либо деревянного масла – к покойнику, просвирку – к изобилию. Блаженный юрод иногда пропадал из монастыря по целым неделям. Чаще всего уходил он в соседний городок: там купцы наперебой его друг у дружки в лавки зазывали, – войдет Софронушка в лавку – счастье, с пользой, значит, будут в ней торговать. А ежель возьмет что в лавке Софронушка, не то чтобы деньги с него спросить, накланяются еще досыта за такую милость, руки и полы расцелуют, потому что если он хоть самую малость возьмет, значит хозяин весь залежалый товар поскорости с барышом распродаст. Брал Софронушка пустяки – орехов с горсточку, два‑три пряника, подсолнухов, пареной груши, и все раздавал уличным мальчишкам, а кому даст, того непременно за вихор либо за ухо. И это за благодать почиталось. Денег в руки никогда не бирал. Ежели вздумает кто подать, благим матом закричит: «Жжется! ой жжется!» – и убежит сломя голову. Это очень не нравилось отцу Израилю – «зачем, – говаривал он юроду, – призревшая тебя обитель лишается достодолжной благостыни?» У себя в келье Софронушка только деревянное масло да восковые свечи принимал от приходивших узнавать судьбу. Иная купчиха, желая знать, кого она родит – сынка или дочку, пудовую свечу, бывало, с собой привезет; а невеста, что за судьбой приехала, и пять таких свечей притащит Софронушке. А блаженный все в церковь несет. И бывал от того Княж‑Хабаровой обители немалый припен. Иные ревнители выпрашивали у отца Израиля Софронушку погостить к себе. Великим Божьим благословением, несказанным счастьем почиталось, ежели он у кого в дому хоть ночь переночует, а с неделю прогостит – так благодати не огребешься, как говаривала благочестивая старуха, первостатейная купчиха Парамонова, век свой возившаяся с блаженными, с афонскими монахами, со странниками да со странницами. Отец Израиль много доволен бывал, ежели просили у него на время Софронушку – не даром ведь. Хорошей доходной статьей был юрод для обители.
Еще при жизни Александра Федоровича в Луповицах обратили на Софронушку внимание. Слыхал генерал Луповицкий чуть ли не от самой Катерины Филипповны, что в старые годы у Божьих людей и христос, и апостолы бывали из юродивых. Таков был Иван Тимофеич, таков преемник его нижегородский стрелец Прокопий Лупкин, таков был и следовавший по стопам его загадочный человек, известный под именем лжехриста Андрюшки. В безумии несчастных, подверженных падучей болезни, Божьи люди видели «златые сосуды благодати», верили, что в них святой дух пребывает, «ходит» в них и хождение свое припадками изъявляет. Ни мычаний, ни мяуканья юродов, ни их неразумных слов не понимали познавшие тайну сокровенную, но верили твердо, что люди, подобные Софронушке, вместилища божественного разума и что устами их говорит сама божественная премудрость. Они полагали, что присутствие таких людей в корабле ускоряет нашествие святого духа. Оттого в Луповицах и дорожили Софронушкой.
Когда Пахом подъезжал ко Княж‑Хабарову монастырю, совсем уже обутрело, а с высокой колокольни благовестили к поздней обедне. Несмотря на давнюю запущенность монастыря, строенья его были еще величественны. Кругом выведена высокая, толстая стена с огромными башнями и бойницами, не раз защищавшая обитель от бунтовавшей мордвы и других иностранцев, что, прельщаясь слухами о несметных будто монастырских богатствах, вооруженными толпами подступали к обители и недели по две держали ее в осаде. Стены кой‑где давно уже обвалились, зубцы давно пошли на выстройку бани, гостиницы и двух игуменских беседок, башни стояли без крыш… Построенные при царе Михаиле Федоровиче основателем монастыря, церкви были обширны, на них запечатлелась искусная рука знаменитого зодчего Возоулина, но они уж давно обветшали, обвалились, густо позолоченные главы собора облезли, черепица на других церквах и на высокой колокольне рассыпалась. Кельи, когда‑то населенные не одной сотней монахов, теперь почти все пустовали. В них и в бывших училище, больнице, богадельне не было ни оконных рам, ни дверей, даже полы были выломаны. Печи разобраны, потолки провалились, а от крыш и следов не осталось. Обширный двор зарос бурьяном – на каждом шагу видно было запустенье.
Подъезжая ко святым воротам, Пахом увидел молодого, еще безбородого монаха. Сидел он на привратной скамейке и высоким головным голосом распевал что‑то грустное, заунывное.
Забытый герой: Иван Хабар-Симский
Иван Хабар-Симский, близкий ко двору Ивана III и Василия III, успешно действовал против татар, а однажды даже спас Великого Князя от позора.
На стене Соборной колокольни Рязанского кремля, построенной в первой половине XIX века, внимательный турист может заметить мемориальную доску интересного содержания: «На семъ мѣстѣ была каменная Глѣбовская башня съ воротами и бойницами, съ которыхъ въ 1521 году Окольничій Иванъ Хабаръ Симскій, сынъ Воеводы Василія Образца, посредствомъ Пушкаря Іордана поразилъ татаръ Крымскаго Хана Магметъ Гирея. А прежде сего пораженія Хабаръ взялъ у Хана грамоту Княза Московскаго одани Крыму и тѣмъ спасъ Рязань и честь Великаго Князя Московскаго: за что дали ему Санъ Боярина и внесли услуги его въ книги разрядныя на память вѣкам». Тогда подвиг рязанского воеводы помнили и чтили память об этом событии. Отец русской истории Николай Михайлович Карамзин посвятил Ивану Хабару и событиям 1521 года значительный отрывок своего монументального труда. В наше время об этом человеке, участвовавшем практически во всех столкновениях первой половины XVI века, как-то подзабыли.
Полное имя нашего героя — Иван Васильевич Хабар Добрынский-Симский. Будущий спаситель Отечества был типичным представителем служивого русского сословия. Вёл он свою родословную от касожского князя Редеди, побеждённого в кулачном поединке тмутараканским князем Мстиславом в 1022 году. Несмотря на этот эпизод, дочь Мстислава вышла замуж за сына убитого — от этого союза возникла целая россыпь мелких князей. Прямые предки Ивана Хабара были тесно связаны с московским княжеским домом: дед служил Василию Тёмному и погиб под Суздалем от рук татар, а отец участвовал в походах Ивана III на Новгород, Тверь и Рязань. Своё прозвище — «Хабар» — Иван получил за удачу и храбрость, которые всегда были его спутниками на всём протяжении ратного пути. Да, в XVI веке в это слово вкладывали несколько иные смыслы, нежели сейчас.
Первые упоминания о нашем герое относятся к концу XV века. Иван Хабар, сын верного соратника Великого Князя, сопровождал княжну Елену Ивановну в Литву к мужу, Великому Князю Литовскому Александру. В то же время он был вхож в свиту Ивана III и сопровождал великокняжеский двор во многих поездках по стране.
Оборона Нижнего Новгорода и русско-казанская война
Однако по определению Ивану Васильевичу было уготовано снискать славу именно на военном поприще. В 1505 году началась русско-казанская война. Причиной стала непокорность хана Мухаммеда-Амина, который двинул свои войска на границу России. Такая инициативность бывшего ставленника заключалась в уверенности хана в скорой смерти Ивана III и начале кризиса престолонаследия. Первый этап столкновения оказался тяжёлым для России — татары перешли реку Суру и вышли к Нижнему Новгороду. Агрессоры сожгли посад, многочисленное мирное население нашло защиту под стенами кремля.
Но Нижний Новгород не был готов к осаде — основная масса войск была сосредоточена на западной границе государства, где ещё с 1487 года Москва вела с перерывами войны с Великим Княжеством Литовским. Гарнизон состоял из «немощных и страшливых» воинов. В этих условиях Ивану Хабару пришлось принимать вызов.
Сперва воевода поставил под ружьё всё боеспособное посадское население. Однако этого оказалось недостаточно — осаждавших было неизмеримо больше. В этих условиях Иван Васильевич пошёл на весьма рискованный шаг. В нижегородских темницах содержалось несколько сотен литовских солдат, взятых в плен русскими в битве на реке Ведрошь. В основной массе они были уроженцами земель бывшего Киевского княжества. Многие из них сами проявили инициативу и предложили свою помощь. В обмен на неё воевода обещал замолвить за них словечко перед Великим Князем — добиться их освобождения.
Осада города шла около месяца, гарнизон смог причинить казанскому войску большой урон — около 5 тысяч человек сложили голову под стенами кремля. Вскоре к Нижнему Новгороду подошло подкрепление, которое жители встречали ликованием. Иван Хабар сдержал своё слово перед литовцами — бывшие пленники были освобождены, многие из них предпочли остаться в России и поступили на службу в армию Великого Князя. Своей дальновидностью воевода снискал славу и уважение, однако «звёздный час» Ивана Васильевича был ещё впереди.
Мехмед-Гирей и Иван Хабар
1521 год. Началась очередная русско-казанская война. Но на сей раз ситуация для России складывалась угрожающе — против Василия III выступили объединённые силы Казани и Крыма во главе с ханом Мехмедом-Гиреем. Крымчаки, выступившие неожиданно для Москвы, которая все силы бросила на очередную войну против Литвы, относительно легко разбили русские полки под командованием Андрея Старицкого, соединились с казанцами и подошли вплотную к Москве.
Город был не готов к появлению внушительных сил неприятеля. 30 июля татары вошли в Москву и подвергли её разорению, которую город не видел со времён Тохтамыша, а Великий Князь, по преданию, прятался от гнева татар в стоге сена. Василию III пришлось принять унизительный мир. 8 августа в Кремле был подписан договор, согласно которому — неслыханное дело! — московский князь соглашался выплачивать крымскому хану дань. По сути восстанавливалась зависимость, которой, казалось бы, положил конец ещё Иван III, выдержав напряжённое «стояние» на Угре.
Вдохновлённые победой, татары повернули к Рязани, в надежде пополнить скарб награбленным. В тот момент воеводой этого города был наш герой, Иван Хабар, снова оказавшийся в похожем положении, что он пережил будучи в Нижнем Новгороде. Он начал готовиться к осаде ещё с того времени, как татары только подошли к Москве — взял клятву с рязанских бояр и детей боярских в том, что те до конца останутся верны Василию III.
Татары не рискнули штурмовать город и принялись грабить округу. Мехмед-Гирей решил взять Рязань хитростью — послал в стан обороняющихся парламентёра. Тот сообщил Ивану Васильевичу, что, поскольку тот слуга его данника, Василия III, то воевода обязан предоставить крымчакам провиант и лично явиться перед Великим Князем. Искушённый в такого рода комбинациях, Хабар отказался выполнять условия и потребовал предоставить ему доказательства, на которых основывалось такое наглое поведение хана. Речь шла, безусловно, о треклятом договоре. Рязанцы не ожидали, что Василий III действительно мог пойти на такой шаг. Горю защитников не было предела, когда они увидели тот самый договор — не растерялся только Иван Хабар. Грамоту крымчакам он не вернул.
При каких обстоятельствах это произошло — доподлинно неизвестно. Но смелый поступок воеводы фактически спас Россию от возобновления зависимости от татар. Мехмед-Гирей некоторое время провёл под Рязанью, пытался, избежав прямого штурма, взять город с помощью различных хитроумных комбинаций — но ничего не выходило. Хабар не вёлся на провокации. 12 августа крымчаки отступили, «забыв даже в крепости грамоту московского государя с обязательством быть ему вечным данником», как писал через несколько лет дипломат Сигизмунд Герберштейн. Так Хабар спас престиж Великого Князя Московского. Грамота была возвращена в Москву и уничтожена — ничто не должно было напоминать о таком позоре.
Русь — Казань. Битва на Итяковом поле
За спасение России от нового татарского ига Ивану Хабару было пожаловано боярство. Редкий пример в истории, когда движение вверх по карьерной лестнице происходило не благодаря личным связям и умению договариваться с нужными людьми, а только лишь отличной службе.
Бывшему нижегородскому и рязанскому воеводе было суждено ещё раз своими действиями сгладить горечь неудач, постигавших Московское государство. И вновь главными противниками нашего героя оказываются казанцы.
Казанцы оказали решительное сопротивление. Коренные народы бассейна Свияги, марийцы и чуваши, организовали настоящую партизанскую войну против вторгнувшихся на их территорию русских. Осаждающие были отрезаны от продовольствия и начали голодать. Обоз с провиантом и артиллерией также уничтожили марийцы. По слухам, даже кавалерия под командованием Ивана Хабара потерпела поражение. Мораль войск была подорвана, и они стали отступать от города.
Но всё было не так плохо. Слухи о разгроме Хабара являлись всего лишь слухами. Воевода соединился с отступающими от Казани войсками и дал сражение татарам на Итяковом поле, на берегу Свияги. Оно шло несколько дней, с 28 по 30 июля 1524 года. Источники по-разному оценивают численность казанских войск. Данные колеблются от 50 до 20 тысяч человек. Сколько воинов было под началом Хабара доподлинно установить невозможно.
В тяжелейшей битве победу одержал Хабар: «…на том бою многых князей и мурз и татар и черемису и чювашу избиша, и иных князей и мурз многих живых поимаша». Однако сил для продолжения войны уже не было. Россия ограничилась лишь подписанием мирного договора с Казанью. Он оказался недолговечным — вплоть до окончательного присоединения ханства уже при Иване Грозном Москва несколько раз пыталась овладеть жемчужиной Волги. Победа Хабара в кампании 1524 года немного подсластила пилюлю по сути провальной акции.
Последнее сражение Ивана Хабара
Имя Ивана Васильевича Хабара надолго пропадает из поля зрения историков, чтобы возникнуть вновь уже в 1536 году. И снова воевода противостоял татарам, вторгнувшихся на территорию России. И именно тогда победитель крымчаков и казанцев впервые потерпел поражение — под Болохной многочисленное войско хана Сафы-Гирея разгромило русскую рать: «И бой им с козанским царем был, и Ивана Хобора тогды побили, а Иван утек на Болохну в мале силе». Оставшиеся ратники нашли убежище в крепости, которую татарам взять всё же не удалось. А узнав, что из Нижнего Новгорода на помощь осаждённым выдвинулось многочисленное русское войско, Сафа-Гирей предпочёл отступить.
Через несколько лет прославленный воевода умер. Ему не довелось быть свидетелем славных побед над казанцами и ливонцами. Иван Хабар не застал и ужасы опричнины, лавиной прокатившейся по знатным и не очень русским родам. Память об окольничем, спасшем престиж московского князя, долго жила в сознании русских людей. После революции его имя сходит со страниц учебников, и ныне только специалисты и любители истории могут вспомнить о герое обороны Нижнего Новгорода и Болохны, о человеке, который своим мужеством и хитростью спас Россию от возобновления ненавистного татарского ига.