когда сталин разрешил открыть храмы
Николай Стариков
политик, писатель, общественный деятель
Православная амнистия, или как Сталин возродил Церковь
Православная амнистия, или как Сталин возродил Церковь
Почему 4 сентября 1943 года Иосиф Сталин кардинальным образом изменил политику взаимоотношений советской власти с Русской православной церковью?
Для Русской православной церкви ХХ век стал временем тяжелейших испытаний, основная часть которых пришлась на семидесятилетний советский период. В расколотой политическими противоречиями стране одна из главных её опор — церковь — тоже пережила и раскол, и сильнейшее давление со стороны официальной власти, и постепенную потерю поддержки в обществе, но все-таки сумела сохранить себя как общественный институт. И в этом существенную роль сыграли события, развернувшиеся в годы Великой Отечественной войны. Поздним вечером 4 сентября 1943 года в Кремле состоялась встреча Иосифа Сталина с тремя иерархами Русской православной церкви, с которой и началась первая религиозная «оттепель» в Советском Союзе.
Первый после восстановления патриаршества Святейший Патриарх Московский и всея России Тихон (Беллавин) и будущий первый Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский), 1918 год. Источник: https://commons.wikimedia.org
Время воинствующих безбожников
После Октябрьской революции и объявленного большевиками курса на построение атеистического общества Русская православная церковь хоть и не была поставлена вне закона, но была лишена всякой защиты и поддержки. Стремление действующего патриарха Тихона остаться вне политической борьбы и его призывы к прекращению братоубийственной войны советское правительство расценило как отказ от сотрудничества. К тому же вскоре развернулась кампания по изъятию церковных ценностей, которые шли на закупку продовольствия для голодающих, — и это окончательно разрушило все надежды на достижение хоть какого-то согласия между официальной властью и Русской православной церковью.
Атеистические устремления большевиков, конечной целью которых было уничтожение церкви как социального института, принимали в послереволюционные годы самые странные формы. С одной стороны, не прекращалось административное и финансовое давление на РПЦ; например, священники и другие «служители религиозных культов» были приравнены к кустарям и «лицам, занимающимся свободными профессиями», и платили подоходный налог размером до 81%. С другой стороны, в полной мере использовался принцип «разделяй и властвуй»: советское правительство официально признало «обновленцев», или Православную церковь в СССР, которые выступали против православного патриарха Тихона и собственно Русской православной церкви. С третьей же стороны, существовал «Союз воинствующих безбожников», который вел агрессивную пропаганду атеизма, и другие структуры, пользовавшиеся поддержкой на государственном уровне и проводившие официальную атеистическую политику советского правительства.
Меморандум о встрече Сталина с иерархами Русской православной церкви, опубликованный в газете «Известия» 5 сентября 1943 года. Источник: https://livejournal.com
В результате всех этих усилий советской власти к концу 1930-х годов Русская православная церковь была фактически поставлена на грань уничтожения. От нее удалось оторвать существенную часть прихожан, для которых открытая демонстрация своей веры стала опасной. Существенная часть иерархов и священников была арестована и осуждена под разными предлогами, а немалая часть храмов — закрыта или изъята в пользу государства. К 1941 году на территории СССР действовали порядка 3800 православных приходов всех ориентаций, из которых подавляющая часть — более 3300 — находилась на территориях, только что присоединенных к Советскому Союзу. К октябрю 1941 года в СССР осталось всего семеро официально действующих архиепископов; к тому же с 1925 года православная церковь в России не имела возможности избрать своего патриарха — был только местоблюститель, митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский). Именно ему выпало стать первым после патриарха Тихона новым Патриархом Московским и всея Руси — после встречи в Кремле в ночь с 4-го на 5 сентября 1943 года.
«Большевистский напор» и дела церковные
Многие детали того ночного разговора известны сегодня благодаря записке полковника НКГБ Георгия Карпова, который занимался подготовкой встречи церковных иерархов со Сталиным и реализацией многих договоренностей, которые были достигнуты на ней. В частности, именно полковник Карпов ещё 30 августа привез патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия из Ульяновска, где он находился в эвакуации, в Москву и поселил в Митрополичьем доме возле патриаршего Богоявленского собора неподалеку от станции метро «Бауманская». Вскоре к митрополиту Сергию присоединился митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский), а третий участник встречи — митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич) — жил в столице с октября 1941 года, фактически выполняя роль полномочного представителя патриаршего местоблюстителя.
Капитан госбезопасности (это специальное звание соответствовало армейскому званию полковника) Георгий Карпов, конец 1930-х годов. Источник: http://www.world-war.ru
Окончательный вопрос о том, в какой момент представители и фактические высшие на тот момент иерархи Русской православной церкви придут на встречу в Кремль, был решен за несколько часов до разговора. Как отмечал в своей записке полковник Карпов, днем в субботу, 4 сентября 1943 года, его вызвали к Сталину, и тот распорядился позвонить митрополиту Сергию, пригласить его и двух его сподвижников на встречу. Дату её тоже можно было выбирать: или ближайший поздний вечер, или любой последующий день в течение недели. Иерархи, которые наверняка уже были подготовлены к предстоящей встрече и обсудили между собой все возможные приобретения и потери, которые она сулила, не стали тянуть и согласились приехать в Кремль поздним вечером 4 сентября.
Два часа без пяти минут, которые занял разговор митрополитов со Сталиным, стали поворотными в истории Русской православной церкви ХХ века. За это кратчайшее время она сумела вернуть себе право на подготовку новых священников и издание собственного журнала Московской патриархии, право на открытие новых храмов и восстановление старых, добиться амнистии для осужденных священников и предложения (а по сути — распоряжения) как можно быстрее провести архиерейский Собор и избрать нового патриарха. Решение по последнему пункту, согласно записке Георгия Карпова, принималось так: «Митрополит Сергий ответил, что архиерейский Собор можно будет собрать через месяц, и тогда товарищ Сталин, улыбнувшись, сказал: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?» Обратившись ко мне, спросил мое мнение, я высказался, что если мы поможем митрополиту Сергию соответствующим транспортом для быстрейшей доставки епископата в Москву (самолетами), то Собор мог бы быть собран и через 3–4 дня. После короткого обмена мнениями договорились, что архиерейский Собор соберется в Москве 8 сентября».
Члены Священного Синода, избранные на Архиерейском Соборе 8 сентября 1943 года. Снизу: митрополит Алексий (Симанский), митрополит Сергий (Страгородский), митрополит Николай (Ярушевич). Сверху: Алексий (Палицын), Архиепископ Сергий (Гришин), Архиепископ Иоанн (Соколов), протоиерей Николай Колчицкий. Источник: https://commons.wikimedia.org
Вера или польза?
Настояв на проявлении «большевистских темпов» в деле избрания нового патриарха, правительство СССР проявило такие же темпы в трансформации своих взаимоотношений с Русской православной церковью. 8 сентября, как и было решено, в Москве собрался архиерейский Собор, на котором новым Патриархом Московским и всея Руси (титул, кстати, тоже был обсужден и утвержден на ночной встрече в Кремле) был избран митрополит Московский и Коломенский Сергий. 12 сентября в Москве состоялась интронизация нового патриарха, и в тот же день было восстановлено издание «Журнала Московской Патриархии». А ещё через месяц правительство приняло решение о ликвидации церковных структур обновленцев, что фактически стало признанием Русской православной церкви как единственного религиозного объединения, с которым соглашалось сотрудничать государство. Это подтверждало и название новой госструктуры, которой это вменялось в обязанность: при Совнаркоме был создан Совет по делам Русской православной церкви, первым руководителем которого стал полковник НКГБ Георгий Карпов.
Историки церкви и исследователи советской истории до сих пор спорят о том, что стало причиной столь кардинальной смены отношения советской власти к Русской православной церкви. Вне всякого сомнения, церковь после начала Великой Отечественной войны проявила себя как сила, способная консолидировать общество и подвигнуть его на жертвенность в деле борьбы с фашизмом, — но одного этого было бы недостаточно. Считается, что аргументом в пользу изменения отношений государства с церковью могло стать и внешнеполитическое давление: накануне Тегеранской конференции Сталину требовалось сделать все, чтобы заручиться поддержкой союзников и иметь возможность выдвинуть им свои требования, а на Западе почти впрямую увязывали помощь СССР с решением вопроса о свободе совести в Советском Союзе. Возможно, сыграло роль и то обстоятельство, что во время оккупации на захваченной территории было открыто множество православных приходов, которые теперь, когда началось освобождение этих земель, невозможно было просто взять и снова закрыть, но при этом необходимо было легализовать их и удержать под контролем.
Участники Архиерейского Собора 8 сентября 1943 года митрополиты Алексий (Симанский), Сергий (Страгородский) и Николай (Ярушевич) в окружении архиереев Русской православной церкви. Источник: http://www.taday.ru
Скорее всего, при принятии решения о восстановлении более-менее нормальных отношений между государством и церковью сыграли роль все эти факторы (верующие, кроме того, полагают вероятным ещё и вмешательство высших сил, которые, по их мнению, вполне могли вдохновить руководство СССР на такой шаг). Но вне зависимости от того, чем руководствовался Сталин во время встречи с церковными иерархами, она круто изменила всю дальнейшую судьбу Русской православной церкви.
Лучше, но не легче
Изменить — изменила, однако о развороте государственной церковной политики на 180 градусов не шло и речи. «Церковная оттепель» продлилась недолго: если на 1 января 1948 года в СССР насчитывалось 14 329 церквей и молитвенных домов, то через четыре года их стало почти на тысячу меньше, а к середине 1960-х, после печально знаменитого всплеска атеистической пропаганды времен Никиты Хрущева, число православных приходов в Советском Союзе сократилось вдвое.
Интронизация Патриарха Московского и всея Руси Сергия в Патриаршем Богоявленском соборе в Москве, 12 сентября 1943 года. Источник: https://livejournal.com
И все-таки для большинства верующих в СССР события начала осени 1943 года стали символом прекращения гонений на церковь и начала возвращения России в лоно православия. Правда, потребовалось ещё почти полвека, чтобы этот процесс пошел полным ходом, а порой и с перегибами, которые были ничуть не лучше атеистических перегибов середины 1920-х. Но точкой отсчета для возвращения Русской православной церкви её значимой роли в российской истории стало 4 сентября 1943 года — накануне отдания праздника рождества Пресвятой Богородицы.
Обложка: https://pinterest.com
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Как Сталин церковь возрождал
Зачем в самый разгар Великой Отечественной войны Верховный главнокомандующий встречался с православными иерархами
4 сентября 1943 года в Кремле состоялся прием И.В.Сталиным местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия и еще двух высших иерархов — митрополитов Алексия и Николая. На нем обсуждались вопросы развития Русской Православной Церкви. Уже через год число церковных приходов в стране возросло в 50 раз и достигло 22,5 тысяч. Было распущено Всесоюзное общество безбожников. Открыто пять духовных семинарий. Что же заставило Сталина, допускавшего до этого самое разнузданное богоборчество в стране, вдруг повернуться лицом к церкви? На этот счет существуют разные, порой противоположные точки зрения.
Для начала несколько слов о самом приеме. Один из его организаторов уполномоченный Совнаркома по делам религии Г. Г. Карпов оставил письменный документ, с которым мне удалось ознакомиться в Государственном архиве Российской Федерации. Приведу несколько выдержек из него.
«4.09.43 г. я был вызван к товарищу Сталину. Он высказал такие указания:
1) надо организовать при Правительстве Союза, т. е. при Совнаркоме, Совет, который назовем Советом по делам Русской православной церкви;
2) на Совет будет возложено осуществление связей между Правительством Союза и патриархом;
3) Совет самостоятельных решений не принимает, докладывает и получает указания от Правительства.
После этого т. Сталин обменялся мнениями с тт. Маленковым, Берия по вопросу, следует ли принимать ему митрополитов Сергия, Алексия, Николая, а также спросил меня, как я смотрю на то, что Правительство примет их.
Все трое сказали, что они считают это положительным фактом.
Митрополит Сергий сказал т. Сталину, что самым главным и наиболее назревшим вопросом является вопрос о центральном руководстве церкви, т. к. почти 18 лет [он] является патриаршим местоблюстителем и лично думает, что вряд ли где есть столь продолжительные вреды [трудности], что Синода в Советском Союзе нет с 1935 г., а потому он считает желательным, что[бы] Правительство разрешило собрать архиерейский Собор, который и изберет патриарха, а также образует орган в составе 5 — 6 архиереев.
Митрополиты Алексий и Николай также высказались за образование Синода и обосновали это предложение об образовании как наиболее желаемую и приемлемую форму, сказав также, что избрание патриарха на архиерейском Соборе они считают вполне каноничным, т. к. фактически церковь возглавляет бессменно в течение 18 лет патриарший местоблюститель митрополит Сергий.
Одобрив предложения митрополита Сергия, т. Сталин спросил: а) как будет называться патриарх; б) когда может быть собран архиерейский Собор; в) нужна ли какая помощь со стороны Правительства для успешного проведения Собора (имеется ли помещение, нужен ли транспорт, нужны ли деньги ).
Сергий ответил, что эти вопросы предварительно ими между собой обсуждались и они считали бы желательным и правильным, если бы Правительство разрешило принять для патриарха титул патриарха Московского и всея Руси.
На второй вопрос митрополит Сергий ответил, что архиерейский Собор можно будет собрать через месяц, и тогда т. Сталин, улыбнувшись, сказал: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?» Обратившись ко мне, спросил мое мнение, я высказался, что если мы поможем митрополиту Сергию соответствующим транспортом для быстрейшей доставки епископата в Москву (самолетами), то Собор мог бы быть собран и через 3 — 4 дня.
После короткого обмена мнениями договорились, что архиерейский Собор соберется в Москве 8 сентября».
«Тов. Сталин сказал, что церковь может рассчитывать на всестороннюю поддержку Правительства во всех вопросах, связанных с ее организационным укреплением и развитием внутри СССР, и что, как он говорил об организации духовных учебных заведений, не возражая против открытия семинарий в епархиях, так не может быть препятствий и к открытию при епархиальных управлениях свечных заводов и других производств.
Затем, обращаясь ко мне, т. Сталин сказал: «Надо обеспечить право архиерея распоряжаться церковными суммами. Не надо делать препятствий к организации семинарий, свечных заводов ». Затем т. Сталин, обращаясь к трем митрополитам, сказал: «Если нужно сейчас или если нужно будет в дальнейшем, государство может отпустить соответствующие субсидии церковному центру».
После этого т. Сталин, обращаясь к митрополитам Сергию, Алексию и Николаю, сказал им: «Вот мне доложил т. Карпов, что вы очень плохо живете: тесная квартирка, покупаете продукты на рынке, нет у вас никакого транспорта… На рынке продукты покупать вам неудобно и дорого, и сейчас продуктов на рынок колхозник выбрасывает мало. Поэтому государство может обеспечить продуктами вас по государственным ценам. Кроме того, мы завтра-послезавтра предоставим в ваше распоряжение 2 — 3 легковые автомашины с горючим».
Тов. Сталин спросил митрополита Сергия и других митрополитов, нет ли у них еще каких-либо вопросов к нему, нет ли других нужд у церкви, причем об этом т. Сталин спросил несколько раз».
На следущий день в «Известиях» была опубликована короткая информация: «4 сентября с. г. у Председателя Совета Народных Комиссаров СССР т. И. В. Сталина состоялся прием, во время которого имела место беседа с патриаршим местоблюстителем митрополитом Сергием, Ленинградским митрополитомием и экзархом Украины Киевским и Галицким митрополитом Николаем.
Во время беседы митрополит Сергий довел до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах православной церкви имеется намерение созвать Собор епископов для избрания патриарха Московского и всея Руси и образования при патриархе Священного Синода.
Глава Правительства т. И. В. Сталин сочувственно отнесся к этим предложениям и заявил, что со стороны Правительства не будет к этому препятствий.
При беседе присутствовал Заместитель Председателя Совнаркома СССР т. В. М. Молотов».
Миссия митрополита Илии
Но существует мнение, что была и другая мотивация «прозрения» Сталина. Она выражена в такой легенде, кочующей из одного церковного издания в другое: «Стояла зима 1941 г. Немцы рвались к Москве. В далеком Ливане митрополиту Гор Ливанских Илие явилась Божия Матерь и объявила, что избран он — истинный молитвенник и друг России — для того, чтобы возвестить определение Божие народу русскому. Нужно передать Сталину: должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, семинарии, священники возвращены с фронтов и из тюрем. А когда война окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как она была спасена… В архивах якобы хранятся письма и телеграммы, переданные митрополитом Илией в Москву. Сталин, вызвав к себе местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Сергия (Страгородского) и митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), обещал им исполнить все, что передал митрополит Илия, ибо не видел больше никакой возможности спасти положение… В октябре 1947 г. Сталин пригласил митрополита Илию в гости. Тогда же правительство наградило его Сталинской премией за помощь нашей стране во время Великой Отечественной войны… «Трудно сказать, что здесь правда, а что — вымысел. В архивах мне не удалось найти документальное подтверждение этой версии.
Мнение дьякона Андрея Кураева
Известный православный публицист и историк дьякон Андрей Кураев высказал противоположное мнение: «Никаких архивных подтверждений версии о контактах Илии и Сталина не известно и не опубликовано. Неизвестен даже первоисточник этой версии (ибо нет и рассказов митрополита Илии об этих событиях).
Вместе с тем митрополит Ливанский Илия (Караим) действительно существовал, действительно приезжал в Москву в 1947 году. Действительно, ему делали бесценные подарки (гостю дарили иконы XIV века!), но никакой Сталинской премии присуждено ему не было (единственный священнослужитель, удостоенный этой премии, — хирург и Симферопольский архиепископ Лука Войно-Ясенецкий).
Известно также, что Илия посетил мавзолей Ленина, а 16 ноября произнес высокопарные слова о Сталине: «Мы, православные, живущие на Востоке, твердо верим и знаем, что русский народ, сплотившись вокруг своих вождей и под верховным водительством мудрого и любимого Иосифа Виссарионовича Сталина, достиг и достигнет небывалого еще в мировой истории могущества и расцвета… «
Что касается встречи с митрополитами, то она действительно состоялась. Но отнюдь не отчаяние или благодарность руководили Сталиным при организации этой встречи, а необходимость взять под контроль церковную жизнь на освобождаемых территориях Советского Союза — в оккупированных немцами областях люди сами открывали храмы, ведь оккупанты им в этом не препятствовали».
По мнению Кураева, был и не менее весомый мотив. Красной армии предстояло освобождение Европы, часть стран которой была православной. Нужно было и их охватить влиянием. «Сталин хотел сделать Москву православным Ватиканом, центром всех православных церквей мира. Но в июле 1948 года Всеправославное совещание (с участием и митрополита Илии) к ожидаемому в Кремле результату отнюдь не привело: иерархи церквей, оказавшихся в удалении от советских танков (прежде всего Греции и Турции), проявили неуступчивость. И Сталин, поняв, что в глобальной политике религиозный ресурс он использовать не сможет, резко охладел к церковным делам. Так что мы имеем дело с циничным прагматизмом сталинской церковной политики в ходе войны».
Так это или иначе — сегодня судить трудно. А вот факт остается фактом: Сталин способствовал возрождению патриаршества в России, упраздненного еще Петром Первым.
Встреча иерархов со Сталиным в Кремле
Профессор А.К. Светозарский о том, как во время войны была легализована Церковь
4 сентября 1943 года в Кремле состоялась тайная встреча митрополитов Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича) с И.В. Сталиным. В результате положение Церкви значительно облегчилось: власти разрешили открыть часть церквей, монастырей и даже семинарий, издавать официальный журнал Московской Патриархии и наконец-то избрать Патриарха. Чем была вызвана такая перемена? Зачем государство наладило отношения с верующими? Вокруг этой встречи сложилось множество мифов. В разговоре с профессором Московской духовной академии Алексеем Константиновичем Светозарским мы попытались разобраться, почему они возникают, каковы были действительные предпосылки этой памятной встречи, почему государству вдруг стало невыгодно поддерживать обновленцев, но выгодно – легализовать Русскую Православную Церковь и каковы были масштабы этой «оттепели».
Почему закрылся «Безбожник»?
– Алексей Константинович, прежде чем говорить о встрече в Кремле, давайте рассмотрим, каково было положение Церкви в СССР к 1943 году? Насколько неожиданны были те перемены, которые произошли 4 сентября?
– К 1943 году продолжали действовать немногие незакрытые храмы, как правило, в небольших городах. Территории, где церковная жизнь сохранялась, – а это земли, присоединенные к СССР в 1939–1940-х годах, – оказались под немецкой оккупацией, то есть опять Церковь была примерно в таком же положении, как до войны. С той существенной разницей, что с началом Великой Отечественной войны прекратилась атеистическая пропаганда.
– И известная газета «Безбожник» в 1941 году была закрыта…
– Все сложнее: Союз воинствующих безбожников официально существовал, но не действовал, потому что его глава Е. Ярославский был еще и партийным, и государственным деятелем и занимался в это время совершенно другими вопросами. В 1944 году перестал выходить журнал «Под знаменем марксизма», на страницах которого публиковались теоретические атеистические материалы, вообще тексты антирелигиозного характера. На другие атеистические издания просто не тратили дефицитную по тому времени бумагу.
Конечно же, не могло еще и речи идти о восстановлении отношений Церкви с государством, но с началом войны Церковь развернула очень активную патриотическую работу в лице своих иерархов, духовенства и прихожан: собирались средства для армии, на нужды сирот и детей воюющих бойцов и командиров. И первой ласточкой того, что что-то может поменяться, стал такой факт: Сталин положительно откликнулся на просьбу митрополита Сергия об открытии счета для сбора Церковью пожертвований. Телеграмму с этой просьбой владыка направил Сталину 5 января 1943 года. Потом в советской прессе была напечатана ответная телеграмма Сталина с просьбой передать привет и благодарность Красной Армии духовенству Русской Православной Церкви. Счет был открыт, и таким образом за Церковью как централизованной структурой были признаны хотя и ограниченные, но всё же права юридического лица. Впервые с 1918 года! Еще один факт: в октябре 1941 года центр управления Церковью, если так можно было говорить в той ситуации, а конкретно – местоблюститель и некоторые близкие к нему лица оказались в эвакуации в Ульяновске. Сначала хотели митрополита Сергия подальше отправить, но по состоянию здоровья он оказался в Ульяновске, и там, можно сказать, действовала Московская Патриархия.
– Другими словами, патриотизм духовенства, Церкви сыграл серьезную роль? Поддержав свой народ, Церковь поддержала и государство, которое еще недавно провозглашало «безбожные пятилетки»…
– Да. Но, на мой взгляд, изменение политики государства в отношении Церкви и ее причины надо рассматривать в гораздо более широком контексте.
Политика Сталина перед войной и в годы войны во многом была реставраторской
Обычно считается, что изменения начались с 1936 года, с того момента, когда Сталин оказался единоличным правителем при всей видимости коллегиальности. Действительно, к тому моменту он расправился с теми, кого считал конкурентами, и смог проводить ту политику, которую хотел. В каком-то смысле эта политика была реставраторской по отношению ко многим институтам старой России.
Мы с этим уже не сталкивались, но многие люди старшего поколения, с которыми приходилось общаться, помнят, какие чудовищные эксперименты проводились в школах со всякими бригадными методами обучения, какие эксперименты проводились над семьей и нравственностью, ведь предлагалось семью упразднить вообще. Был необычайно легок развод, функционировали общества «Долой стыд»… Сталину, как консерватору, это не нравилось. При том что он начинал как революционер-романтик, потом он этих романтиков, своих сподвижников, безжалостно уничтожил… У него были более традиционные представления о морали.
Теперь развестись стало уже не так просто. Школы в народе называли сталинскими гимназиями. Во время войны под видом Суворовских и Нахимовских училищ фактически возродились кадетские корпуса. В армии было введено единоначалие, введена форма традиционного образца: но не просто на людей надели погоны – стали другими отношения, которые уже не напоминали товарищеские вне строя, это были отношения строго служебные, подчиненные строгой воинской дисциплине. Произошла реабилитация классиков русской литературы (хоть и с разделением их на прогрессивных и ретроградных) – у меня сохранился, например, сборник С. Есенина, выпущенный еще при жизни Сталина, в 1952 году. Русская история вновь преподавалась в школах – а ведь страшно даже представить, что говорилось об истории нашего Отечества до этого! Да, понятно, что во всем этом было новое содержание; понятно, что эти учреждения должны были служить новому строю; понятно, что никаких уступок в области марксистской идеологии быть не могло… Но, тем не менее, это была явная уступка. Тексты классиков, хотя и порой изуродованные цензурой, говорили сами за себя, детей учили на примерах русских национальных героев, потихонечку возвращались в круг научных и общественных интересов культурные ценности, укорененные в христианской традиции. Восстанавливалась связь времен. И это был уж явно не путь Ленина и Троцкого.
– До 1941 года Церковь не попадала в поле реставраторской деятельности сталинского руководства, но обстоятельства тяжелые, военные привели, наверное, к тому, что Сталин решил дать Церкви прописку в советском обществе: найти законодательную базу для этого, найти тот орган, который будет Церковь контролировать.
Даже перед началом войны политика в отношении Церкви уже несколько меняется: на присоединенных территориях – в Западной Украине, Западной Белоруссии, на Буковине, в Прибалтике – церковная жизнь не разрушается до основания. Если духовенство и подвергалось гонениям, то они не носили характер массового физического уничтожения, как в годы Большого террора. И ликвидируются те моменты, которые совсем невозможны при советской жизни: братства, дамские приходские общества, периодика, церковные типографии – их никаких не было, кроме государственных. Там было более мягкое отношение к религии, потому что власти не желали вызывать дополнительное недовольство жителей этих территорий.
– В войну эти территории были оккупированы немцами, там стали открываться храмы. Действительно ли Сталин опасался, что после их возращения в состав СССР население взбунтуется против их закрытия?
– Я думаю, что этот вопрос надо рассматривать в общем контексте изменения политики государства в отношении Церкви. Конечно, на этих территориях при оккупации немцами было открыто наибольшее количество храмов. Часть из них, кстати, была закрыта после их освобождения: было специальное постановление, оно соблюдалось – закрывали такие храмы, которые до войны находились в ведении государства: переоборудованные в клубы, детские сады, какие-то учреждения.
А боялся Сталин бунтов или нет? Думаю, что этот фактор очень сильно преувеличен. Документальных свидетельств таких опасений нет. Ну что такое в советское время обывательские разговоры: «Вот, пришли коммунисты и снова закрыли храмы!»? Если бы это нужно было, то церкви так же легко закрыли бы и в 1944-м, как это было в 1929-м. Но это мое мнение.
Другое дело, что жизнь на оккупированных территориях, о которой советское руководство имело некоторое представление благодаря донесениям, трофейной кинохронике, конечно, должна была на тот момент учитываться – именно в плане корректировки советского курса.
Легализация Церкви – в расчете на помощь Запада?
– Алексей Константинович, все же кардинальные изменения происходят не с началом войны, а в сентябре 1943 года. Как этот шаг связан с событиями, происходившими на фронтах в тот период?
– 1943-й – год переломный. Позади и Сталинград, и Курская дуга. Уже понятно, кто будет победителем, но нужен был Второй фронт. Это очень важный момент! И тут, конечно же, был внешнеполитический расчет, нацеленный на западных союзников. Западные общественные, церковные организации – об этом сейчас много написано – обращались к своим правительствам с требованием оказывать помощь Советскому Союзу в том случае, если положение христиан и вообще представителей разных религий будет как-то изменено в лучшую сторону.
Расчет на Запад был, и неслучайно встреча с иерархами в Кремле происходит перед Тегеранской конференцией
Встреча с иерархами в Кремле происходит перед Тегеранской конференцией, которая состоялась в ноябре – начале декабря 1943 года. А в сентябре быстрыми темпами решается вопрос о воссоздании церковных структур – с прицелом на использование Церкви во внешнеполитических целях для усиления советского влияния. Это так! На это у Сталина были очень большие надежды, которые отчасти, наверное, по большому счету не оправдались.
Еще одна предпосылка – это, конечно, консолидация общества. Сталин, безусловно, имел представление о том, сколько верующих в стране. По данным засекреченной переписи 1937 года, которые были ему известны, он видел явное возрождение церковной жизни. Он видел, что происходит на оккупированных территориях, где немцы не препятствовали развитию церковной жизни – в каких-то ее проявлениях: не нужно думать, что там было все здорово, совсем нет. Сталин понимал, что люди массово идут в храмы, возрождают их.
– Уточните, пожалуйста, каковы были результаты переписи.
– Треть городского и две трети сельского населения положительно ответили на вопрос «Верите ли вы в Бога?»… Понятно, что вера в Бога и принадлежность к определенной конфессии – вопросы разные. Но, тем не менее, показатели-то внушительные. И Сталин это знал. Знал он и другие сведения, которые озвучивал осторожно: это данные о потерях в Великой Отечественной войне. Я не думаю, что он был сентиментальный человек, – он был прагматик, но представлял себе, сколько сирот и вдов осталось. Этим людям нужно было утешение. Думаю, получив некоторое духовное образование, хоть и неполное, Сталин понимал, что лишить этих людей последнего утешения – веры – было бы неразумно. Ведь эти люди продолжали трудиться, проявлять активную жизненную позицию, но государство помочь им материально особо не могло, не могло предоставить какую-то компенсацию, кроме моральной – уважения к памяти павших и т.д. Я думаю, что вполне в духе Сталина решать эту проблему комплексно.
И, конечно, очень важно то, что он ставит конфессии – прежде всего Православную Церковь – под контроль.
В общем, явно было, что встреча, которой посвящена наша беседа, готовилась и с той, и с другой стороны. Она не была неожиданной для наших иерархов. И программа ее была полностью определена 4 сентября в первой половине дня на даче Сталина, где собрались помимо Сталина Берия, Маленков и еще несколько высокопоставленных чекистов.
Чекисты и… митрополиты
– Почему приглашены были именно чекисты? Действительно, ведь все представители власти, присутствовавшие на встрече, так или иначе были связаны с НКВД.
– Из каких источников мы знаем об этой встрече, о том, что на ней происходило?
– Есть протокол, составленный самим Карповым. И есть косвенные воспоминания, переданные, вероятнее всего, митрополитом Николаем (Ярушевичем), отчасти что-то вспоминал митрополит Алексий (Симанский), будущий Патриарх, и эти воспоминания попали в разные источники. В частности, ироничное описание этой встречи есть у известного исследователя Анатолия Эммануиловича Левитина-Краснова. Он своеобразно все это подал, характерным для него образом.
– Церковь на встрече представляли владыка Сергий (Страгородский), владыка Николай (Ярушевич), владыка Алексий (Симанский). Действительно ли это были последние три митрополита Церкви?
– Нет, конечно, в тот момент епископов, находящихся на свободе, было больше. Мы знаем нескольких архиереев, которые служили в храмах, кто-то вообще отходил уже от активной церковной жизни, жил как частное лицо – такие случаи тоже известны. А эти иерархи стояли, что называется, у руля и были хорошо известны властям. Скажем, митрополит Николай выполнял особую миссию на территориях присоединенных – в Западной Украине и Западной Белоруссии. Он обладал уже большим авторитетом как очень активный член Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию преступлений немецко-фашистских захватчиков и их сообщников – это было еще до встречи. Митрополит Николай также активно поддерживал Всеславянский антифашистский комитет. Он очень много выступал. В Москве, как правило, какие-то важные события были связаны с его именем, и, видимо, через него происходило налаживание контактов с государством – есть косвенные свидетельства этому.
Митрополит Сергий на тот момент был самым авторитетным иерархом: когда, еще в Ульяновске, собралось архиерейское совещание, оно высказалось о желательности избрания владыки Сергия. Митрополит Алексий прилетел на встречу из Ленинграда, где находился вместе со своей паствой с начала блокады.
Карпова же представили иерархам в качестве главы Совета по делам Русской Православной Церкви – новообразованного органа, призванного осуществлять связь между правительством и Церковью.
Налог на свечи и избрание Патриарха
– Создание Совета по делам Русской Православной Церкви, ее легализация – один из результатов этого совещания. Каковы были другие результаты?
– Повестка дня была определена: ее проработали и затем уже представили митрополитам. Они просили снизить налог на свечи, которые являлись главным источником дохода Церкви. Ставили кадровые вопросы, потому что не было кадров: духовенство было выбито. Конечно, ставился вопрос избрания Патриарха. А также – об открытии органа периодической печати Церкви и об освобождении заключенных священнослужителей. «Составьте список, мы рассмотрим», – сказано было митрополиту Сергию. Он передает список из 26 человек, 24 из них – архиереи, но большинства из них уже нет в живых…
Но интересно отметить: митрополит Сергий включил в этот список не только тех, кто поддерживал его церковную политику, но и противников. Потом он написал письмо, в котором говорил, что не знает, насколько эти люди виноваты: «Я судить не буду, но своим трудом они загладят свою вину». Было вот такое письмо. И очень важно, что он это сделал.
– Говорят, что архиепископа Луку (Войно-Ясенецкого) тогда же вернули из ссылки. Есть такие сведения?
– Формально он считался ссыльным, но работал главным хирургом эвакогоспиталя, его просто переводили: он был в Красноярске, потом уже, в конце войны, в Тамбове, и там уже о его судимости никто не вспоминал. Но он был одним из тех первых иерархов, которые смогли принять участие в церковной жизни.
Поскольку епископат был выбит почти полностью, очень много было архиерейских хиротоний из вдовых протоиереев, кого-то рукополагали из монашествующих, если выжил, – причем это были, как правило, глубокие старцы. Митрополит Сергий призвал своего однокурсника, впоследствии митрополита, Варфоломея (Городцева) к церковному служению, это был уже глубокий старец, но он служил, потому что была такая необходимость в связи со страшными человеческими потерями…
– Насколько широко после встречи стали открываться храмы и семинарии?
– Учебных заведений было довольно много – почти десяток. Семинарии были на Волыни, в Жировицах, открыли семинарию в Саратове, Ставрополе, Москве, Ленинграде, Киеве – в Киеве академию не удалось возродить. При Хрущеве остались только Московская и Ленинградская академии и семинарии и семинария в Одессе – все остальное было закрыто.
– Советов было два. Совет по делам Русской Православной Церкви при Совете народных комиссаров, с 1946 года – при Совете министров СССР. И появившийся 19 мая 1944 года Совет по делам религиозных культов, который возглавил Иван Васильевич Полянский, – этот орган занимался как раз всеми другими конфессиями.
Некий период восстановления органов центрального управления переживают старообрядцы всех ветвей и направлений – они были в ведении Совета по делам религиозных культов.
В 1944 году происходит объединение евангельских христиан и баптистов, в августе 1945-го – присоединение к ним христиан веры евангельской – пятидесятников.
– Это случилось под давлением государства?
– Да, с подачи государства, и иначе не могло произойти. Есть известный пример, не я первый к ему обращаюсь, но он очень яркий: во время войны не проводятся даже партийные съезды и конференции, но власти разрешают Всесоюзный съезд евангельских христиан и баптистов… Протестанты об этом помнят, в их официальной истории это есть.
Такими образом, наводится эдакий порядок: все взяты под контроль, перед всеми поставлены задачи внешнеполитического характера – это действительно так. Но самое главное – всё духовенство должно пройти регистрацию. По советскому закону, если уполномоченный по делам религий не дает священнику регистрации, то никакой архиерей никуда его не может назначить. Это самый лучший, с точки зрения власти, механизм контроля.
Обновленцы остались за пределами новой церковной политики
– Что было с обновленцами в это время?
– Вот это интересно! Обновленцы как раз стали теми, кто остался за пределами новой церковной политики. Как и последователи немногочисленного, но еще существовавшего григорианского раскола, возникшего в 1925 году, – это был раскол чисто иерархический, григорианцы никаких новых идей не выдвигали, клялись в верности Патриарху Тихону. Но иерархия у них была своя – порядка десяти епископов, и кто там только в ней не перебывал.
Обновленцев просто-напросто ликвидировали. Государство лишило их поддержки и взяло курс на поддержку тех, кого именовали староцерковниками, – на поддержку Московской Патриархии. Однако обновленцев… трудоустроили. Тех, кто желал, кого можно было, кто имел какой-то сан до уклонения в раскол… Государство давало понять, что оно заинтересовано в таких кадрах и привыкло их использовать. Да и девать их было особо некуда.
– Парадоксально получается: сначала государство всеми силами поддерживает обновленческое движение, потом, когда оно становится не нужно, ликвидирует…
– Действительно, государство больше в них не нуждалось. Да и они к тому времени были уже непопулярны. Троцкий говорил – и это его идея была, – что с самого начала обновленцы просто были тараном, которым разрушали Церковь.
Кстати, вне такого лояльного отношения государства остались и те, кто стоял на позиции непризнания Патриарха Сергия, Патриарха Алексия, – кто именуются «непоминающими». Такие общины какое-то время существовали: так называемая катакомбная церковь, «истинно православная церковь» – за ними наблюдали, периодически подвергали репрессиям, но легализация их, конечно, не коснулась по причине их явной нелояльности режиму. Да они к ней и не стремились. Впрочем, раскаявшихся «непоминающих» принимали в клир Патриархии.
Патриарх Алексий: «У нас ничего не осталось, кроме Церкви»
– Существенные перемены в отношении религии фактически продержались до Хрущева?
– Да, до Хрущева. Более того, надо отдать должное этому механизму, запущенному в 1943 году: с тех пор всё, что обещалось властью, – выполнялось. Иерархов никогда не обманывали. Обещали передать Троице-Сергиеву Лавру – и, да, тяжело, с проволочками, с объективными какими-то трудностями, потому что это было очень непросто, но территория Лавры передавалась. В 1957 году, уже в канун нового наступления на Церковь, власти передали верующим великолепный большой собор Александро-Невской Лавры.
А в 1954-м было принято первое за послевоенный период постановление об атеистической работе, выдержанное в «наступательном духе» и встревожившее иерархию и духовенство.
– Предполагалось восстановить эту работу?
– Конечно. Решили, что «потеряли бдительность». Тогда, в 1954 году, появилось два постановления. В июле – грозное, а в ноябре – более мягкое, фактически упразднявшее предыдущее. Связано это было с противостоянием в верхах. Жесткую линию в отношении религии проталкивали идеологи (Шепилов, Шелепин, Суслов), а остававшаяся у власти старая сталинская гвардия (Молотов, Маленков, Булганин) настаивала на продолжении прежнего курса. Но последние вскоре оказались не у дел. На самую вершину властной пирамиды вознесся Никита Сергеевич Хрущев, с именем которого и связан новый виток антирелигиозной гиперактивности государства.
В 1958 году начинается новое наступление на Церковь, в канун его Церкви передают роскошный собор Александро-Невской Лавры, потому что – давно обещали.
Но тут надо сказать вот о чем: власти вовсе не были так уж добры. Но это было желание людей. Людей, которые не боялись: они организовывали «двадцатки», просили их зарегистрировать, дать им какие-то здания. «Двадцатка» – это минимум членов, необходимых для официального существования религиозной общины. В «двадцатке» был исполнительный орган, староста. Она могла собирать подписи, заявлять о своих нуждах властям через Совет по делам религий. Очень многие заявки не рассматривались, и в этом тоже была своя логика: полагалось определенное количество храмов на населенный пункт. Скажем, в областном городе храмов должно быть два – один в центре и один кладбищенский, например. В райцентре может быть один храм, а может и вовсе не быть – зато может быть в ближайшем селе. Власти считали, смотрели, достаточно ли или нет церквей. Храмы все были переполнены – но, конечно, о создании комфортных условий для верующих, об умножении числа церквей речи не шло. Вот такая была логика.
Но вы задумайтесь только, какой крест нес Патриарх Алексий, буквально выпрашивая для Церкви ту или иную уступку!
Тут надо отметить и изматывающую работу Патриарха Алексия (Симанского). Над его письмами Карпову иной и поглумиться не прочь, ведь святитель пишет: «Сердечно преданный вам…», «Дорогой Георгий Григорьевич…» Мол, как всё это ужасно и противно читать. Но вы задумайтесь только, какой крест нес Патриарх, буквально выпрашивая для Церкви ту или иную уступку! Выпрашивая! А что такое для Симанских было просить? Патриарх свою социальную принадлежность помнил до конца дней, ему важно было быть Симанским, но он считал, что так нужно для Церкви.
Почитайте его письма к духовнику владыке Арсению (Стадницкому), недавно опубликованные. Патриарх пишет: «У нас ничего не осталось, кроме Церкви». Для него Февраль был катастрофой, и он должен был просить, налаживать отношения…
Он понимал, что в Патриархии они были, как в курятнике под домом: людей выдергивают по одному, они исчезают и не возвращаются. Поэтому он просто гиперлоялен: понимая, что появляются возможности для верующих, будут открываться храмы, люди будут причащаться, восстановятся духовные школы (Московскую он особенно любил – это его школа). Его труд был огромен. Он подробно расписывал, что Карпову делать, и тот его слушал. «Когда вас ждать?» – он очень пунктуальным был, у него всё буквально по полочкам было разложено!
И представьте себе, что даже на личных торжествах Патриарх Алексий и близкие ему люди не могли себе позволить сказать лишнего, потому что все время на всех обедах присутствовал Карпов. «Приезжайте к Литургии или уже прямо к обеду» – и Карпов должен был выстаивать Литургию в Лавре, потом должен быть на обеде… Это может показаться мелочью, но это не мелочь. За всеми этими мелочами – огромный труд Патриарха. Читать об этом периоде Церкви очень интересно: словно детектив.
– Карпов на самом деле был поставлен в такое двойственное положение, как и вообще вся эта организация – Совет по делам РПЦ. Как не помогать Церкви, если ты посредник? Просят, скажем, гвозди. Их же нельзя пойти и купить на рынке просто так! Кровельное железо, бумага для «Журнала Московской Патриархии»… – все это идет через Совет по делам РПЦ. Ну как же он может не помогать?
– Другими словами, Совет и надзирал, и оказывал содействие?
– Да. Он держал в жестких рамках Церковь, определял, что целесообразно, что нет, решал такие вопросы, как, например, принимать ли Патриарху Сергию приглашение о визите в Англию или нет. Конечно, это предполагало двойственное положение…
– После 1948 года репрессии возобновились. Насколько эти новые гонения коснулись Церкви?
– Действительно, после войны среди репрессированных было довольно много людей Церкви, но я бы не согласился с тем, что это были репрессии целенаправленно против верующих – аресты коснулись далеко не только их.
У Церкви была иллюзия безопасности. Вот как если бы мы, допустим, сейчас сидели и разговаривали в палатке – есть такой эффект: нам казалось бы, что есть стены, значит, нас не слышат. А какой-нибудь человек ходил бы рядом и всё бы слышал.
Бывало так: преподаватель Московской духовной академии начинает откровенничать, чем-то делиться, чему-то возмущаться – и всё: отправляется в неизвестность. Кто-то анекдот рассказал… За кем-то обнаружилось что-то, например публикация стихов в коллаборационистской газете, по молодости. Ведь не сразу все дела, связанные с оккупированными территориями, раскручивали. А человек жил там, мальчишкой написал стихи, их напечатали… а когда это обнаружилось спустя годы, всё, он уехал на 10 лет в лагеря.
У Сталина не было такой цели – ослабить Церковь, выбить каких-то церковных людей, просто заодно и они попадали под репрессии.
Кстати, и храмы, вопреки утверждениям некоторых публицистов, продолжали открывать, но уже очень дозированно.
Выросли же!
– Как бы вы сейчас охарактеризовали значение встречи 4 сентября 1943 года для Русской Православной Церкви?
– Значение, конечно, огромное. Церковь вздохнула свободнее: прекратился постоянный каток репрессий, она выстояла в плане физического выживания, восстановила свои структуры, начала вести какую-то более-менее нормальную, пусть и поднадзорную, церковную жизнь и вполне легально.
Да, оставалась двойственность положения Церкви, но таковым было и положение всего общества! Никакой свободы не было, всё контролировалось, в кадровых вопросах был жесткий надзор. А с другой стороны – большинство священников были в возрасте, с огромным жизненным опытом, и они передали его молодежи.
Отношения с властью были тяжелые, но – жили, выживали и, собственно, это та Церковь, в которую мы пришли, где были воспитаны замечательные пастыри, многие из которых уже ушли от нас, кто-то еще остается – это те, кто пришел в духовные школы в войну и сразу после нее. Выросли же! Была обеспечена преемственность, что всегда очень много значит в церковной жизни.