в каком стиле писал лермонтов
Лермонтов М.Ю. Энциклопедический словарь.
Теория литературы и поэтика произведений.
Стиль Лермонтова
СТИЛЬ ЛЕРМОНТОВА.
Индивидуально-авторская манера письма Л. (идиостиль) в поэзии стала основополагающей для формирования в его творчестве разновидностей художественного функционального стиля. Эмоциональный, эмоционально-ораторский и реалистический стили определили суть стилевой стороны творчества Л.
В эмоциональном стиле Л. усилена эмоциональная напряженность передаваемого поэтом и переживаемого героем содержания, идущая от влияния «романтической культуры художественного слова» (В. В. Виноградов). Страстность, чувственность, внутреннее напряжение и тайная исповедь передаются особыми приемами в использовании языковых единиц и эмоционально окрашенными языковыми средствами. Для Л. важным является не точность, лаконичность отдельного слова, а эмоциональный эффект поэтической речи. Эмоциональным стилем написаны такие произведения, как: «Выхожу один я на дорогу», «Молитва», «Сосед», «Памяти А. И. Одоевского», «И скучно и грустно», «Письмо», «Стансы», «Мое грядущее в тумане», «Песня», «Звуки», «К приятелю», «Кинжал» и др., а также некоторые отрывки из поэм «Мцыри», «Демон», «Измаил Бей».
Основу эмоционального стиля составляют отвлеченные имена существительные и глаголы состояния, отношения и свойства. Эти единицы языка в эмоциональном стиле используются Л. не только как средство номинации и предикации, но и как изобразительно-выразительное средство. У Л. есть ст., написанные только посредством отвлеченных слов, конкретные же слова в подобных контекстах развивают оттенок абстрактного значения. Например, ст. «Есть речи — значенье» (1840 г.)Большинство слов в этом ст. являются отвлеченными (значенье, волненье, безумство, желанье, разлука, свиданье и др.), под их влиянием оттенок абстрактности развивают слова: звук — в контексте выражения как полны их звуки безумством желанья это не материально выраженная единица речи, а сам процесс говорения, вызывающий у читателя безумство желанья; слово не единица лексического уровня языка с определенным номинативным значением, а взволнованная, эмоциональная речь, рожденная из пламени и света. Обобщенный характер синтаксической конструкции и где я ни буду сообщает оттенок абстрактности конкретным словам в храме, средь боя. Общей приподнятости, эмоциональности стиля способствуют глаголы с отвлеченным значением внимать, не встретить (ответа), услышать (слово — речь), броситься (из битвы) и др.
В эмоциональном стиле Л. особое место среди слов признакового характера занимает эпитет. Как изобразительно-выразительное средство поэтической речи эпитет, несомненно, является одним из приоритетных эмоциональных средств русского языка. У Л. эпитет, в отличие от других писателей и поэтов первой половины ХIХ века, носит субъективно-оценочный характер. Посредством его поэт передает разную степень оценочности признака или действия предмета, лица. Она может быть положительной, отрицательной и нейтральной. Для лермонтовского эмоционального стиля характерна иносказательность передаваемого содержания, сопровождаемая олицетворением, сравнением, параллелизмом.
Эмоциональная сторона художественного текста организуется за счет использования Л. сравнений. Сравнение как изобразительно-выразительное средство поэтического текста носит у поэта глубоко индивидуальный характер. Сравнение расширяет семантический объем слова:
Я знал одной лишь думы власть.
Одну — но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Она мечты мои звала
От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны, как орлы.
Я эту страсть
Вскормил слезами и тоской [IV; 151];
усиливает эмоциональную сторону синтаксической конструкции:
То не был ангел-небожитель,
Ее божественный хранитель:
Венец из радужных лучей
Не украшал его кудрей.
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик — о нет!
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет. [II; 384];
углубляет формирование образа:
Люблю, когда, борясь с душою,
Краснеет девица моя:
Так перед вихрем и грозою
Красна вечерняя заря [I; 77];
участвует в создании характера эмоциональной стороны предмета изображения:
И облачко за облачком,
К востоку направляло бег —
Как будто белый караван
Залетных птиц из дальних стран! [IV; 153] и т. д.
Эмоциональную сторону контекста усиливает взаимообратимость сравнений:
Тогда, чело склонив к сырой стене,
Я слушаю — и в мрачной тишине
Твои напевы раздаются.
О чем они — не знаю; но тоской
Исполнены, и звуки чередой,
Как слезы, тихо льются, льются…
И лучших лет надежды и любовь —
В груди моей все оживает вновь,
И мысли далеко несутся,
И полон ум желаний и страстей,
И кровь кипит — и слезы из очей,
.[II; 91]
В эмоциональном стиле Л. использует нечеткие, размытые синтаксические конструкции, в структуре которых отсутствуют необходимые члены предложения, отчего иногда невозможно определить место главных и второстепенных членов предложения по отношению друг к другу. Как правило, в таких конструкциях наблюдается перечисление слов одной части речи с разной функциональной значимостью.
Например, в первой строфе ст. «Молитва» («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…») отсутствует сказуемое при подлежащем я, оно появляется только во второй строфе — молю, где оно является текстообразующим средством уже другого контекста — от этого синтаксическая конструкция первой строфы размыта, неопределенна с грамматической точки зрения. В ст. наблюдается перечисление слов, относящихся к разным частям речи: частицы не (не о спасении, не перед битвою, не с благодарностью); предлога за (за свою душу, за душу странника); предлога в (в утро ли шумное, в ночь ли безгласную). Повторяющееся слово ли (срок ли приблизится, в утро ли шумное, в ночь ли безгласную) выполняет разные функции; в первом примере оно является союзом, соотносимым с союзом если— с союзом или.
Таким образом, опираясь на пушкинские традиции организации поэтического текста, Л. в открыл новые законы в отборе эмоциональных языковых средств, ему «…удалось произвести синтез разнообразных и в то же время наиболее ценных достижений романтической культуры художественного слова и создать на основе этого синтеза оригинальный стиль эмоциональной исповеди — в сфере лирики и драмы и глубокий стиль психологического реализма — в области как стихового, так и прозаического повествования» [3].
Ораторский, или эмоционально-ораторский стиль, а также декламационный стих, «железный стих», по определению самого Л., призван был выражать не только сильнейшие личные чувства, но и политический протест против существующих порядков мироустройства, борьбу с современным обществом, недовольство сложившимся традициями между человеком и государством. «Он стремится вложить в запас литературной фразеологии, в систему форм синтаксического построения, средств стиховой организации, в арсенал риторических приемов, вообще в национальную культуру художественного слова более современную конкретно-бытовую содержательность, усилить идейную насыщенность стиля и эмоциональное разнообразие» [3], — пишет В. В. Виноградов об ораторском стиле Л.
Ораторским стилем написаны такие произведения Л., как: «Смерть поэта», «Дума», «Поэт», «Как часто, пестрою толпою окружен», «Последнее новоселье», «Прощай, немытая Россия», «К Д…. ву», «Жалобы турка», «Гляжу на будущность с боязнью»; «Не верь себе», «Настанет день — и миром осужденный», «И скучно и грустно», а также отрывки из поэм «Мцыри» и «Демон» и др. В произведениях ораторского стиля Л. усиливает не только эмоциональную сторону стихотворной речи, но и ее идейную мотивировку.
Отвлеченная лексика передает обеспокоенность поэта судьбой личности в обществе, судьбой своего поколения: честь, молва, месть, обида, похвала, судьба, потеха, мучение, спасение («Смерть поэта»); бремя, познание, бездействие, путь, добро, зло, наслаждение, холод, слава, насмешка («Дума»); порок, назначенье, власть, благоговенье, дух, обман, мир, мщенье, презренье («Поэт»); будущность, боязнь, тоска, казнь, душа, избавленье, упование, страсть, надежда, бытие («Гляжу на будущность с боязнью») и др.
Эмоционально окрашенные и вопросительные предложения создают фон скрытой полемики:
Когда в полях чужих он гордо погибал?
Вы потрясали власть избранную, как бремя,
Точили в темноте кинжал! [II; 183];
Погиб Поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой. [II; 84];
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар? [II; 84].
Эмоциональность вопросительных предложений возрастает при повторении в их структуре однотипных выражений и синтаксических конструкций:
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей. [II; 85].
Слова признакового характера — прилагательные, причастия, наречия, формы сравнительной степени, приложения — передают отношение автора к изображаемым событиям:
Один, — он был везде, холодный, неизменный,
Отец седых дружин, любимый сын молвы,
В степях египетских, у стен покорной Вены,
В снегах пылающей Москвы! [II; 183];
Когда ж, опомнившись, обман я узнаю
И шум толпы людской спугнет мечту мою,
На праздник нéзваную гостью,
О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко железный стих,
Облитый горечью и злостью. [II; 137];
Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —
Такая пустая и глупая шутка [II; 138].
Оценочный эпитет в обличительном ораторском стиле является отрицательно окрашенной единицей: посредством его Л. усиливает свое негативное отношение к окружающему миру: мелочных обид, пустых похвал, жалкий лепет, пустое сердце, свет завистливый и душный, клеветникам ничтожным, словам и ласкам ложным, обманутых надежд, надменные потомки, жадною толпой («Смерть поэта»).
Однако основным обличительным средством ораторского стиля Л. является метафора. «Лермонтов пишет формулами, которые как будто гипнотизируют его самого, — он уже не ощущает в них семантических оттенков и деталей, они существуют для него как абстрактные речевые образования, как сплавы слов, а не как их сопряжения. Ему важен общий эмоциональный эффект…» [5], — пишет Б. М. Эйхенбаум. Новизна образно-метафорического словоупотребления связана с развитием в творчестве Л. новых, неизвестных ранее эффективных приемов ораторской речи, в основе которых лежит отбор и сочетание единиц русского общенационального языка для изображения нового содержания.
Эмоционально-ораторская сторона текста усиливается противопоставлением одного изображаемого предмета или действия другому. Антитеза, выступая ярчайшим обличительным средством в ораторском стиле Л., сообщает эту черту всему контексту — он становится декламационно организованным и стилистически предельно окрашенным. Например:
Погиб Поэт! — —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой.
А вы, надменные потемки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов [II; 84–86];
Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты его паденья час! [II; 113];
Но скучен нам простой и гордый твой язык,
Нас тешат блестки и обманы [II; 119];
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски
И если как-нибудь на миг удастся мне
Забыться, — памятью к недавней старине
Лечу я вольной, вольной птицей;
И вижу я себя ребенком, и кругом
Родные все места: высокий барский дом [II; 136–137];
Ты жалкий и пустой народ!
Ты жалок потому, что вера, слава, гений,
Все, все великое, священное земли,
С насмешкой глупою ребяческих сомнений
Тобой растоптано в пыли
он явился с строгим взором,
Отмеченный божественным перстом,
И признан за вождя всеобщим приговором,
[II; 182].
Реалистический стиль, или стиль предметной точности слов («Тамбовская казначейша», «Соседка», «Бородино», «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», «Вадим», «Герой нашего времени», «Сашка», «Княгиня Лиговская», отрывки из поэм «Мцыри», «Измаил-Бей» и др.), берет свое начало в творчестве А. С. Пушкина. То же использование точности и меткости значения слов:
Вам не видать таких сражений.
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел. [II; 82];
та же конкретика изображаемых событий:
Стада теснились и шумели,
Арбы тяжелые скрыпели,
Трепеща, жены близ мужей
Держали плачущих детей,
Отцы их, бурками одеты,
Садились молча на коней,
И заряжали пистолеты,
Что взять с собою не могли! [II; 157];
те же характеры и образы, требующие детализации в описании их внешности, внутреннего мира, действий: Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюртучок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно чистое белье, изобличавшее привычки порядочного человека; его запачканные перчатки казались нарочно сшитыми по его маленькой аристократической руке, и когда он снял одну перчатку, то я был удивлен худобой его бледных пальцев. [VI; 243];
та же объективность и простота в изображении: Тамбов на карте генеральной
Кружком означен не всегда;
Он прежде город был опальный,
теперь же, право, хоть куда.
Там есть три улицы прямые,
И фонари, и мостовые,
Там два трактира есть, один
«Московский», а другой «Берлин». [IV; 118–119] и т. д.
Однако реалистический стиль Л. рядом особенностей отличается от реалистического стиля А. С. Пушкина. Во-первых, в нем происходит фольклоризация художественного стиля. Во-вторых, он отражает освоение русским литературным языком разговорно-просторечных элементов. В-третьих, в реалистическом стиле Л. превалирует психологический фактор в изображении картины мира.
Фольклоризация художественного стиля наиболее ярко отражена в произведениях Л. «Бородино», «Песня про купца Калашникова…». Изучая произведения устного народного творчества (былины Кирши Данилова), Л. их не копировал, а на новой основе, в духе нового времени создавал шедевры новой русской литературы. «Его произведения, будучи органически пронизаны народной поэтикой, тем не менее остаются созданиями высокого литературного мастерства, присущего поэтуреалисту Х1Х в.» [4]. Новизна касалась и идейно-художественной стороны, и образов, и использования единиц русской речи. Например, можно провести параллель между купцом Калашниковым («Песня про купца Калашникова…») и Пушкиным («Смерть поэта»): и тот, и другой защищали честь своих оскорбленных жен, честь своих семей; и тот, и другой погибли. Эта идейная близость двух разных произведений Л. наложила отпечаток на формировании образов, мотивации поступка героев, конечном исходе сюжета произведений, однако средства выражения и изображения в песне и ст. — разные.
«Песня про купца Калашникова…» построена в соответствии с образцами русских былин: она имеет запев, зачин, повествование и исход. Запев начинается с обращения («_Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!»), знакомит читателя с историческим лицом и предметом изображения («Про тебя нашу песню сложили мы, Про твово любимого опричника Да про смелого купца, про Калашникова…»_), вводит читателя в историческое время («Мы сложили ее на старинный лад, Мы певали ее под гуслярный звон И причитывали да присказывали»«Православный народ ею тешился, А боярин Матвей Ромодановский На чарку поднес меду пенного, а боярыня его белолицая Поднесла нам на блюде серебряном Полотенце новое, шелком шитое») [IV; 101]. Зачин начинает повествование, в котором описывается начало пира у царя Ивана Васильевича:
Не сияет на небе солнце красное,
Не любуются им тучки синие:
То за трапезой сидит во златом венце,
Сидит грозный царь Иван Васильевич. [IV; 101]
В повествовании излагается сюжет, в нем строго выдерживаются приемы・ использования языковых единиц в русских былинах, а также композиция и стиль изложения. Исход «Песни…» не связан с повествованием: в нем восхваляется певческое искусство гусляров, слава слушателям и надежда исполнителей на вознаграждение:
Гей вы, ребята удалые,
Гусляры молодые,
Голоса заливные!
Красно начинали — красно и кончайте,
Каждому правдою и честью воздайте.
Тороватому боярину слава!
И красавице боярыне слава!
И всему народу христианскому слава! [IV; 116–117]
Изобразительно-выразительная сторона «Песни про купца Калашникова…» соответствует канонам былинного русского эпоса. Здесь обнаруживаются: постоянные эпитеты (солнце красное, тучки синие, меду пенного, вина красного, удалой боец, дума крепкая, буйную головушку, брови черные, золоченый ковш и др.); сравнения (затряслась, как листочек осиновый; ходит плавно — будто лебедушка; твои речи — будто острый нож; как заря на небе божиим_); параллелизмы (…); тавтологические единицы (диво дивное, плачем плачут, пир пировать, шутку шутить, вольной волею, клич кликать_); повторы слов, относящихся к одной части речи (Перед кем покажу удальство свое? Перед кем нарядом похвастаюсь?; Мои очи слезные коршун выклюет, Мои кости сирые дождик вымоет; И приходит он в свой высокий дом, И дивится Степан Парамонович); повторы фрагментов текста, создающие замедление развития сюжета (); единоначатие (Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич, Аль ты думу затаил нечестивую? Али славе нашей завидуешь? Али ) и т. д.
В «Песне про купца Калашникова…» элементы живой речи занимают одно из основных средств построения диалога, демонстрируя дух времени, территориальную привязанность действия, дифференциацию речи персонажей. Их системная организация проявляется в использовании слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами (лебедушка, голубушка, головушка, седельце, по кровелькам, перстенек, зеркальцо, тучки); глаголов 2-го спряжения с окончаниями —ут, —ют (смотрют, разделют, ходют, расходются); возвратных глаголов с частицей —ся (подтянуся, постараюся, не вернулася, шаталася_); приставочных глаголов (_прозываешься, поистратилась, восплакалась, возговорил—ть (поднесть, несть); деепричастий с суффиксами —учи, —ючи (Уж потешьте вы доброго боярина И боярыню его белолицую!), сложносочиненным (_Не накрыт дубовый стол белой скатертью, А свеча перед образом еле теплится) и бессоюзным конструкциям (Вот молча оба расходятся, — Богатырский бой начинается
Разговорно-просторечный характер единиц живой речи в творчестве Л. функционально оправдан. Они используются как средство исторической стилизации:
Ай, ребята, пойте — только гусли стройте!
Ай, ребята, пейте — дело разумейте!
Уж потешьте вы доброго боярина
как средство речевой характеристики героя: Когда я [Максим Максимыч — вставка наша] á-веселе, да уж и досталось нам [VI; 208];
как средство опрощения книжного стиля и перевода его в план разговорной стихии: До девятнадцатилетнего возраста Печорин жил в Москве. С детских лет он таскался . [VI; 154];
как средство лирической поэтизации: — Поверьте, княгиня, что я никогда не забуду приятных минут, которые позволили вы мне провесть не сумневаться: я исполню все, что будет зависеть от меня [VI; 179];
как средство иронии: — Ты, говорят, эти дни ужасно волочился за моей княжной? — сказал он довольно небрежно и не глядя на меня. — Где нам, дуракам, чай пить! — отвечал я ему, повторяя любимую поговорку одного из самых ловких повес прошлого времени, воспетого Пушкиным. [VI; 300];
как оценочное средство: — сказал он, — это ни на что не похоже. Печорина надо проучить! Эти петербургские слетки всегда зазнаются, пока их не ударишь по носу! [VI; 311] и т. д.
Олитературивание живой речи наиболее ярко проявилось в ст. «Бородино», где «солдатское просторечие» (В. В. Виноградов) и простонародная стихия настолько органично вплетены в контекст изложения и изображения, что они не воспринимаются как стилистически сниженные единицы речи.
«простым» языком, но насколько этот язык правдив, объективен, красочен! «Что же до «Бородина», — это стихотворение отличается простотою, безыскусственностию: в каждом слове вы слышите солдата, язык которого, не переставая быть грубо простодушным, в то же время благороден, силен и полон поэзии» [2], — писал В. Г. Белинский.
Близкие по своим результатам процессы фольклоризации литературного языка и олитературивание живой речи осуществились благодаря созданию Л. реалистических и обобщенных образов. «Весь его рассказ, — писал С. Н. Дурылин, — не о себе, а о других; он тонет в единой солдатской массе: «на наш редут», «перед нами», «Наш бой», «считать мы стали раны» — с глубоким реализмом Л. рисует бой, а не бойцов или бойца, изображает общее, а не частное» [3]. На смену изображения декоративных картин стилизованными средствами русского языка в духе романтической народности приходит реалистическое изображение деталей быта и обихода, черт облика и характера героя, его действий и поступков.
Реалистическому стилю Л. присуще изображение сложных «психических коллизий и раздумий сильной рефлектирующей личности» (В. В. Виноградов), внутреннего мира героя в пространстве и времени — «Герой нашего времени».
Значение Л. для становления и развития современного русского языка велико и продуктивно. Именно в развитии поэтического языка творчества Л., его стилей (эмоционального, ораторского) идет прямая линия к творчеству Некрасова, а своей прозой (стиль предметной точности слов) Л. подготовил путь в литературе писателям-реалистам Тургеневу, Толстому, Достоевскому. «Каждый вновь появившийся великий писатель, — писал В. Г. Белинский, — открывает в своем родном языке новые средства выражения для новой сферы созерцания В этом отношении, благодаря Лермонтову, русский язык далеко продвинулся вперед после Пушкина, и таким образом он не перестанет продвигаться вперед до тех пор, пока не перестанут на Руси появляться великие писатели» [1].
Лит.: — Полн. собр. соч., т, 9. — М.: Изд. АН СССР, 1956. — С. 224–225; 2) Белинский В. Г. Стихотворения М. Лермонтова. — Собр. соч. в 3-х томах., т. 1. — М.: ОГИЗ, 1948. — С. 654; 3) Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка ХVII — ХIХ веков. — М.: Высшая школа, 1982. — С. 299, 306, 318; 4) Мещерский Н. А. История русского литературного языка. — Изд-во Ленинградского университета. — 1981. — С. 217; 5) Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. — Л.: Гос. изд-во, 1924. — С. 97.
Черты в языке и стиле произведений М.Ю. Лермонтова
Особенности лермонтовского синтаксиса и стиля. Индивидуальные
Второй стиль в творчестве М.Ю. Лермонтова – эмоциональный. С языковой стороны он достаточно далек от пушкинских традиций. Этот стиль часто называют стилем неточных слов. Образцом произведений, характерных для этого стиля, могут служить: «Молитва», «Выхожу один я на дорогу», «Памяти Одоевского», «Сосед», многие места из «Мцыри», «Демона», «Измаил-Бея».
Многие слова употребляются в переносном значении, велико число слов с отвлеченным значением, характерна иносказательность предложений.
Для Лермонтова в стихотворениях данного стиля более важен общий эмоциональный эффект речи, нежели конкретность значения отдельного слова.
Самой резкой особенностью эмоционального стиля Лермонтова является полная взаимообратимость сравнений: # «…и звуки чередой, как слезы, тихо льются», «…и слезы из очей, как звуки, друг за другом льются» («Сосед»).
В грамматическом плане эмоциональный стиль Лермонтова отличается нечеткостью синтаксических конструкций.
Лермонтов усиливает эмоциональную и идейную мотивировку стихотворной речи, наделяет стих особой эмоциональной напряженностью, насыщает его яркими эмоциональными языковыми средствами: оригинальными словосочетаниями, в пределах которых слово получает переносное, метафорическое значение, большим количеством эпитетов, сравнений, различными группами книжной лексики (нейтрально книжной и специально поэтической).
В более зрелый период творчества Лермонтова эмоциональный стиль перерастает в особый лермонтовский ораторский стиль, который развивается в художественном стиле как его разновидность и в то же время как яркая лермонтовская индивидуальность.
Для ораторского стиля характерны высокий общественно-политический накал, эмоциональность предложений, афористическая законченность стиха, острые, выразительные эпитеты, сильная интонация, риторические вопросы, обращения и восклицания.
Лермонтовский стих отличается своеобразным и весьма характерным подбором и приемами употребления речевых средств, с помощью которых создается страстная и сильная ораторская речь и достигаются предельная выразительность, яркость и образность его поэзии.
Активизация наиболее эффективных приемов ораторской речи – выразительных речевых периодов, повторений, риторических вопросов, обращений, восклицательных предложений, сравнений, дублирование однотипных выражений и т.п.; стремление к афористичности речи, определяющее выбор и характер объединения речевых средств; стремление создать силу и напряженность стиха; страстность выражений; стремление внести новое в самые принципы образно-метафорического словоупотребления – все это отличает поэзию Лермонтова от произведений его предшественников и современников.
Афоризмы Лермонтова весьма своеобразны и характерны: они отличаются не только смысловой ёмкостью и лаконичностью, но и оригинальным подбором речевых средств, с помощью которых передается оценочно-характеристическое отношение поэта к изображаемым им лицам, поступкам, событиям.
Частые вопросы и восклицания способствуют созданию ораторской интонации.
Поэт стремится сделать поэтический язык способным выражать, с одной стороны, сильные чувства – личные переживания, внутреннюю исповедь и политический протест, недовольство современным обществом, борьбу с ним, с другой стороны, конкретную бытовую жизнь людей со всеми радостями и печалями. Ораторский стиль Лермонтова характеризуется смелой экспрессией, эмоциональностью и напряженной мыслью, выраженными органичным сочетанием отвлеченной и конкретно-бытовой лексики.
В.В. Виноградов отмечает особую выразительность эпитета в ораторском стиле Лермонтова: «…ораторская интонация с особой энергией падает на эпитеты, которые благодаря этому выступают на первый план и скопляются в целые группы…» Например: «с насмешкой глупою ребяческих сомнений…» Без эпитетов искажается смысл сказанного. Именно на эпитеты падают у Лермонтова смысловые акценты. Эпитеты несут основную смысловую нагрузку, передают авторское отношение. Смысловые акценты падают на определения и в сравнениях Лермонтова.
Особенно значимы в произведениях Лермонтова метафорические словосочетания. В.В. Виноградов отмечал такую особенность лермонтовских эмоциональных формул: «Яркий блеск лирических формул, их экспрессивная сила, как бы гипнотизирующая читателя своей эмоциональностью, иногда вырастают в ущерб простоте и точности. Экспрессивный подбор выражений и образов, иногда приводящий к неточности, предметной противоречивости или логической неоправданности словесных сцеплений».
Эмоциональные формулы Лермонтова иногда даже вызывали недоумение современников. Например: «Я знал одной лишь думы власть, / Одну но пламенную страсть: / Она, как червь, во мне жила, / Изгрызла душу и сожгла» (сжечь душу может страсть, изгрызть душу может червь, у Лермонтова – контаминация образов).
В ораторском стиле Лермонтова заметно «тускнеет» семантическая сторона слов и целых словосочетаний. На первый план выступает эмоциональная «окрашенность» слова.
Лермонтовские приемы метафоризации слов, т.е. употребления их в образном, переносно-фигуральном значении, отличаются смелым перемещением средств из одной стилистической сферы в другую, часто весьма далекую и противоположную. Например, в поэме «Демон»: «Я бич рабов моих земных, / Я царь познанья и свободы, / Я враг небес, я зло природы…»
Барон Розен считал странными строки: «О, как мне хочется смутить веселость их / И дерзко бросить им в глаза железный стих, / Облитый горечью и злостью…» Однако за счет подобных словосочетаний в стихах Лермонтова создается эмоциональный настрой, необходимый поэту.
Лермонтов метафорически употребляет речевые средства, используя их в качестве сравнений и аналогий. Пленник монастыря сравнивается с оторванным грозой листком, с бледным темничным цветком.
Наряду с образцами высокохудожественной речи, создаваемой благодаря метафорическому словоупотреблению, у Лермонтова иногда встречаются примеры логически неточного построения фраз и отдельных выражений. Как бы увлекаясь яркими и выразительными образами, поэт прибегал к метафоризации, несколько затемняющей смысловую структуру выражений. Например: дух изгнанья – «дух изгнанный» или «дух изгоняющий»? «И Терек, прыгая, как львица, с косматой гривой на хребте, ревел…»: косматая грива бывает не у львицы, а у льва.
Еще Белинский указывал, что выражение «клинок, покрытый ржавчиной презренья» – неточное.
Элементы ораторского стиля, располагающего своеобразной синтаксической структурой, красочными и острыми эпитетами, декламационной интонацией, речевыми периодами, вопросительными и восклицательными предложениями, соответствовали общей идейной направленности поэзии Лермонтова и основным тенденциям развития его языка.
Общая эмоциональность и образность речи поддерживается и другими стилевыми особенностями произведения: метафорическими образами (# невольник чести, судьбы приговор, чуть затаившийся пожар); оценивающими эпитетами (# гений добрый, гордой головой, мелочных обид, пустых похвал, ненужный хор). Эпитеты несут в стихотворении большую смысловую и эмоциональную нагрузку.
Лермонтов оригинально совмещал и чередовал ораторский пафос и приемы выражения, характерные для напевно-романсового стиля (при обращении к самому Пушкину). Такое резкое изменение всего строя речи находится в полном соответствии с ее содержанием и идейной целеустремленностью.
Вторая часть стихотворения проникнута общественно-политическим накалом, динамична, полна резких контрастов.
Синтаксический строй второй части отличается от первой: усиливается ритмичность речи, значительно больше восклицательных предложений, много обращений, риторических вопросов, частых повторов.
Противопоставление различных образов производит сильное впечатление на читателя своей несовместимостью. Соединение различных по смыслу слов является особым стилистическим приемом.
Неточность в значении слов и общая эмоциональность речи говорят о том, что ораторский стиль Лермонтова – это продолжение эмоционального стиля его поэзии, своеобразная новая его разновидность.
Основные черты эмоционального стиля (стиля неточных слов) в творчестве М.Ю. Лермонтова:
1) взаимопроницаемость сравнений;
2) смысловой акцент падает на определение;
3) неожиданность эпитетов;
5) грамматическая нечеткость конструкций;
6) семантическая стертость слов;
7) общая эмоциональность речи;
8) контрастная лексика;
9) нарушение логической ясности метафор и сравнений;
10) эмоциональный синтаксис.
Этот стиль достаточно далек от пушкинских языковых традиций, он представляет индивидуальные черты поэзии Лермонтова.
Некоторые стихотворения Лермонтова невозможно отнести ни к одному из этих стилей («Три пальмы», «Дубовый листок», «Когда волнуется желтеющая нива», «Из-под таинственной холодной полумаски», «Утес»).
В стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива» наблюдается соединение резко противоположных стилевых особенностей – ораторского стиля со стилем, близким к песням (романсно-напевным).
К произведениям, стоящим по языковому оформлению между первым и вторым стилем, относятся многие его лирико-элегические стихотворения.