зачем девушки уходят в монастырь

Иные люди

Зачем уходить из мира, если заповеди можно исполнять где угодно? Зачем отрекаться от радостей жизни? Почему в монашество уходят люди молодые и полные сил, которым еще жить и жить?

Обзор, подготовленный сестрами Екатеринбургского Ново-Тихвинского женского монастыря, отвечает на эти вопросы.

Преподобный Варсонофий Оптинский в своих записках вспоминает об одной благодатной казанской подвижнице, Евфросинии. Она родилась в богатой и знатной семье, имела блестящее образование и была удивительно хороша собой. Все прочили ей необыкновенный успех в свете. А она решила по-другому и стала инокиней. Как-то матушка Евфросиния рассказала преподобному Варсонофию о том, что побудило ее оставить мир: «Вот, думалось мне, явится Господь и спросит:
— Исполнила ли ты Мои заповеди?
— Но я была единственной дочерью богатых родителей.
— Да, но исполнила ли ты Мои заповеди?
— Но я окончила институт.
— Хорошо, но исполнила ли ты Мои заповеди?
— Но я была красавицей.
— Но исполнила ли ты Мои заповеди?
— …
Эти мысли постоянно тревожили меня, и я решила уйти в монастырь».
Наверное, родственникам матушки Евфросинии ее поступок показался необъяснимым. Действительно, тяга к монашеству большинству людей кажется странной. Зачем же уходят в монастырь?

Зачем уходят в монастырь?

Что думают о монахах современные люди? Да чего только не думают! Типичные представления таковы: если монахиня – молодая девушка, значит, ушла в монастырь от несчастной любви. А может, она просто «со странностями», не смогла вписаться в жизнь современного общества. Если это женщина средних лет – значит, опять же, не сложилась семейная жизнь или карьера. Если женщина в возрасте – значит, хочет на старости лет пожить спокойно, без забот о пропитании. Словом, в монаст

ырь, по общему мнению, идут люди слабые, не нашедшие себя в этой жизни. Когда эти взгляды высказываешь самим монахам или людям, близко знающим монашество, они только смеются. Но кто же, в самом деле, и зачем уходит в монастырь?

Схиигумен Авраам, духовник Ново-Тихвинского женского монастыря:

В обитель приходят самые разные люди – разных возрастов и социального положения. Много молодых, много интеллигентных людей. Что ведет их в монастырь? Желание покаяться, посвятить свою жизнь Богу, стремление к совершенствованию, стремление жить по святым отцам. Существует мнение, что в монастырь идут неудачники. Конечно, это мнение неправильно. В основном, в монастырь идут люди энергичные и решительные. И это не случайно – чтобы избрать монашеский образ жизни, необходимы, в первую очередь, решительность и мужество.

Галина Лебедева, заслуженная артистка России, преподаватель вокала в Ново-Тихвинском монастыре: Людям представляется, будто монастырь – это что-то вроде темницы, где все время плачут, поэтому уйти туда можно лишь от большого горя. Но это просто всеобщее заблуждение. Честно говоря, для меня самой было открытие, когда я увидела радостных и улыбающихся монахинь. Неверно и мнение о том, что в монастырь идут только люди несостоявшиеся, не могущие добиться в жизни успеха. Например, духовник нашей семьи, иеромонах Варсонофий (сейчас настоятель Валаамского подворья в Москве) до прихода в Церковь был человеком очень состоятельным. Он рассказывал, что в то время у него была такая зарплата, что он мог менять машину каждый месяц. Он имел, казалось бы, все. Но в зрелом возрасте ушел в звонари. Не оттого ведь, что он был неудачлив!
Мне кажется, верна поговорка о том, что Господь забирает самых лучших. Вы, может быть, замечали, что среди монахов вообще много молодых и красивых людей? Я поначалу тоже недоумевала: зачем они ушли в монастырь, такие юные, такие прекрасные? А потом поняла: именно потому и ушли, что такие! У таких душа просит большего, чем может дать обычная мирская жизнь.

А как же родители.

На Руси, да и во всем православном мире, существовала традиция отдавать детей в монахи, с тем, чтобы они были молитвенниками за весь род. Многие благочестивые родители готовили детей к иночеству с детства. Причем это было не только в крестьянских, но и в дворянских семьях. Например, известную подвижницу, игумению Арсению (Себрякову), которая была богатого и знатного рода, в монастырь привез отец. Впрочем, часты были и случаи, когда родители, даже верующие, не желали отпускать свое чадо в монастырь, мечтая видеть его преуспевающим в миру.

Галина Лебедева: У меня дочь – инокиня. Как это произошло? Когда я начинала работать в Ново-Тихвинском монастыре, то приезжала из Москвы через каждые два месяца на три недели. Однажды взяла с собой дочь, сказала ей: «Очень интересный монастырь, тебе понравится». И вот во вторую или третью поездку она сказала, что остается в монастыре. А через год мы с мужем переехали в Екатеринбург, и я устроилась в монастырь на постоянной основе.
Как мы общаемся с ней теперь? Я смотрю на нее и сердцем чувствую, что происходит. И она знает, что я это чувствую. Нам не нужно обсуждать это. Иногда мы говорим на отвлеченные духовные темы, не касаясь личностей. Такое общение выходит за рамки разговора матери и дочери. Мы говорим на равных, как две сестры во Христе, причем моя дочь сейчас понимает все глубже, чем я. Наверно, если бы я сама не работала в монастыре, мне было бы сложнее с ней общаться, потому что у меня были бы другие интересы.
Поначалу мне иногда бывало грустно оттого, что у меня не будет внуков. Но я, как любая мать, прежде всего, хочу, чтобы моему ребенку было хорошо. Я вижу, что в монастыре она счастлива.

Схимонахиня Августа: Что бы я сказала родителям, если их дочь просится в монастырь? Надо постараться посмотреть на это спокойно и благоразумно. Ведь если бы она, допустим, вышла замуж и уехала за границу, то к этому, скорее всего, отнеслись бы с легкостью. Протест против ухода в монастырь иногда бывает у людей просто от непонимания того, что такое монашество. Надо глубоко в это вникнуть, попытаться понять, что привлекло вашего ребенка к этому выбору. Родители глубоко мыслящие, пусть даже и невоцерковленные, постепенно понимают, что их ребенок ступил на этот путь по особому призванию.

Игумен Петр, настоятель Свято-Косьминской пустыни: Большинство родителей стараются воспитывать в детях возвышенные чувства долга и любви. И у некоторых взрослеющих детей душевная потребность в возвышенном и прекрасном достигает апогея – их уже не удовлетворяют идеалы земные, а влечет Небесное. Это часто случается даже в семьях нецерковных. И мне бывает искренне жаль родителей, которые не понимают, что именно те идеалы, которые им удалось вложить в сердце своего ребенка, и заставляют их послушное чадо решаться на такой шаг, как уход в монастырь. Но я уверен, что эта временная родительская скорбь обязательно претворится в радость.
Может быть, кто-то упрекнет детей, которые покидают родителей и уходят в монастырь, в неблагодарности. Но ведь благодарность может выражаться по-разному. Сыновний долг повзрослевших детей заключается в том, чтобы заботиться о своих родителях материально. А в чем выражается благодарность детей, принявших иночество? На самом деле их благодарность самая полная и настоящая: они молятся за родителей, помогают им войти Царствие Небесное. Что может быть больше?

Могу рассказать несколько интересных случаев из моей духовнической практики. Одна девушка (сейчас она уже инокиня) ушла в монастырь. Родители были категорически против, тянули ее домой. У нее из-за этого были очень сильные искушения, мучительная борьба с собой. Но ее душевное томление Господь вознаградил сторицей. Ее отец как-то приехал в обитель — а он был даже не то что малоцерковный, а даже неверующий — и что-то с ним произошло. Он настолько переменился, что принял крещение, хотя раньше и слышать об этом не хотел. Впоследствии к Церкви пришла вся семья этой девушки, жизнь ее родителей совершенно преобразилась. А в другом случае отец, проникнувшись примером дочери, ушедшей в монастырь, сам захотел служить Богу. Сейчас он уже иеродиакон.
Меня в свое время мама тоже очень не хотела отпускать в монахи, плакала. А спустя некоторое время Господь утешил и ее, и меня: они с отцом крестились и обвенчались. Мама потом даже радовалась, что я в обители, спрашивала у меня: «Можно, я всем буду говорить, что у меня сын монах?»

Как уходят из мира?

История поступления в монастырь — это история призвания человека Богом к особому жизненному пути. Такие повествования трогают за душу. И что интересно, в них всегда есть что-то общее. Читаешь ли историю двухсотлетней давности или произошедшую лишь недавно – всегда видишь какое-то особое действие Промысла Божия над человеком, решившимся отречься от мира.

Монахиня Д.: В 1996 году я приехала в Екатеринбург из Тюмени учиться в Архитектурной академии. Мой отец, беспокоясь, как я буду одна в чужом городе, посоветовал мне ходить на могилку настоятельницы Ново-Тихвинского монастыря схиигумении Магдалины и просить помощи, так как он слышал, что она была человеком святой жизни. Я исполнила этот совет, хотя не сразу нашла могилу. В институте у меня всё складывалось успешно, но, видимо, по молитвам матушки Магдалины, появилась непреодолимая тяга к монашеской жизни. Через несколько месяцев учебы я оставила мир, поступила в Ново-Тихвинский женский монастырь, а в 1999 году ко мне присоединилась младшая сестра.

Послушница З.: Желание уйти в монастырь появилось у меня в 16 лет. Мама, узнав об этом, повезла меня на остров Залит к отцу Николаю Гурьянову, надеясь, что он не благословит. Он же, напротив, благословил меня крестом, и, стукнув им по лбу, сказал, что я попаду в монастырь. А потом еще мой духовник как-то назвал меня другим именем. Я ему говорю: «Батюшка, меня не так зовут!» А он мне в ответ: «Значит, в иночестве будешь…». Это произошло в том же году и еще больше укрепило меня в вере в то, что рано или поздно я попаду в монастырь. Но мама была категорически против этого. И обстоятельства в семье были такие, что я не могла ее бросить с маленьким ребенком.
Когда мне было 18 лет, я решила съездить на недельку-другую в Оптину пустынь. И оказалась в поезде на соседнем месте с девушкой, которая тоже ехала в Оптину. Сейчас она — инокиня Ново-Тихвинского монастыря. Тогда мы поразились тому, что со всего поезда мы (обе паломницы!) попали на соседние места. Потом мы какое-то время общались. После нескольких моих переездов с квартиры на квартиру ее координаты потерялись.

В 2005 году при очередном переезде они нашлись. Я позвонила ей, и от ее мамы узнала, что она уже несколько лет в монастыре, что она меня разыскивала, но не нашла. Дождавшись летних каникул, я поехала в Ново-Тихвинский монастырь. И через неделю поняла, что хочу здесь остаться навсегда, так как с первых дней почувствовала духовную пользу. Вот — я ждала 11 лет, когда Господь устроит так, что мой уход из мира станет возможным. Последние два года жить в миру мне было просто скучно, хотя внешне все обстояло хорошо — общительная, благополучная девушка, заканчивает вуз… Но себя не обманешь. Сейчас мне даже страшно подумать о жизни вне монастыря, без духовного окормления, которое я здесь получаю.

Инокиня И.: В обитель я пришла, можно сказать, неожиданно для самой себя. Мы с подругой приехали в монастырь как паломницы, в основном только из любопытства. Многое оказалось совсем не таким, как представлялось раньше, многое было непривычно. Я видела, как молятся сестры на богослужениях, как общаются они друг с другом на послушаниях – и это меня потрясало. Я обнаружила, что жизнь может быть совсем другой, что у сестер она – самая радостная, насыщенная, счастливая. Мирские радости – искусство, общение с друзьями, увлечения, путешествия, земная любовь – все это прекрасно и имеет право быть. Но без Бога это лишь пена морская – нахлынула, и нет ее. А если ты живешь для Бога и, живешь с Богом, то все остальное, в общем-то, уже не обязательно… И вскоре я поняла, что останусь здесь, что я нашла себя.

Схимонахиня Августа: Ново-Тихвинский монастырь получил свое начало в 1994 году. Именно в этом году, в августе месяце я сюда пришла. До этого я была знакома с духовником обители, отцом Авраамом. В первый раз я увидела его в Верхотурье, когда он говорил проповедь для сестер Покровского монастыря. Меня эта проповедь потрясла. Хотя раньше я слышала выступления гениальных людей, профессоров, но там было просто красноречие, знание своего дела, а здесь что-то коснулось сердца. Батюшкины слова проникли до глубины души. Стала к нему ездить.

Мне тогда было 57 лет, и батюшка говорил: «Ты в монастырь, наверно, в таком возрасте не пойдешь?» Он боялся ошибиться, не знал, смогу ли я выдержать монашескую жизнь. Поэтому он мне велел ехать на остров Залив к отцу Николаю Гурьянову за благословением. Я туда съездила, как на крыльях слетала. Отец Николай мне сказал: «Иди, деточка, в монастырь». И я пошла.

Игумен Петр: Я знаю одну монахиню с удивительной судьбой. До своего ухода в монастырь она не ходила в храм и вообще мало интересовалась вопросами религии. Была известным концертмейстером, многие музыканты и оперные артисты мечтали работать вместе с ней. Священным идеалом для нее была музыка, которой она посвятила всю свою жизнь. И когда она пришла в храм и встретилась со священником, то речь (конечно, не случайно) пошла о служении высшим ценностям. Она только познакомилась с христианством — и ее душа сразу распалилась желанием чего-то большего, чем обыденная жизнь в миру. И уже через месяц эта женщина была в обители.
А вот другой пример. Молодая девушка у себя на работе, в офисе услышала, как кто-то, совершенно отвлеченно, сказал: «Вот бы увидеть человека, который ради Бога оставил все!» Эти слова запали ей в душу. Она долго не могла их забыть, думала об этом. А потом в один прекрасный день поняла, что хочет именно так и поступить — ради Бога оставить все.

Кто может поступить в монастырь?

Когда люди, в особенности юные, приходят к Богу, у них часто возникает стремление к монашеству. Радость человека, который обрел сокровище веры, столь велика, горение его сердца столь сильно, что он желает совершенно переменить свою жизнь. Конечно, это прекрасно, однако человек должен отдавать себе отчет, на что он решается. Уходить в монастырь, не понимая зачем, — это чревато тяжелыми разочарованиями. Выбор монашеского пути — выбор достойный и высокий, но очень ответственный. Кто может и кто не может поступить в монастырь? Что дает человеку пребывание в монашестве?

Игумения Домника, настоятельница Ново-Тихвинского монастыря: Каким бы путем ни вел Господь, Он приводит человека в монастырь через осознание высоты этого пути, его спасительности, через желание жить ради Бога, служить Ему одному, через внутреннюю потребность сугубого покаяния. Игумения Магдалина (Досманова), руководившая нашей обителью перед ее закрытием в 1918 году, говорила так: «Я принимаю не тех, кто не может жить с людьми, а тех, кто не может жить без Бога».
Если говорить о препятствиях, то, прежде всего, не может поступить в монастырь человек, связанный семейными узами и имеющий маленьких детей. Иногда преградой на пути к монашеской жизни бывает и преклонный возраст, когда телесные немощи и укоренившиеся привычки мешают полностью изменить свою жизнь. Но если этих препятствий нет, если человек имеет твердое намерение отречься от мира, безусловно, ничто не может ему помешать поступить в обитель. Нужно также помнить, что в монастырь не уходят от несчастной любви или жизненных неудач. Монах – это человек, который оставил все ради жизни по Евангелию, ради спасения души в вечности и любви к Богу.
Каждая пришедшая сначала некоторое время проживает в монастыре в качестве паломницы (от нескольких дней до нескольких месяцев, в зависимости от внутренней готовности к монашеской жизни). После этого она еще около года проводит жизнь в обители — уже не как паломница, а как сестра, полностью включаясь в жизнь сестринства — и лишь потом становится послушницей.

Столь длительный срок испытания необходим для того, чтобы у нее было время присмотреться к укладу жизни в монастыре, проверить свое желание оставить мир. Время испытания может быть увеличено или сокращено по тщательном рассуждении настоятельницы и совете ее с духовником и старшими сестрами монастыря.
Тем, кто чувствует в себе влечение к иноческой жизни, я бы посоветовала почитать духовную литературу о монашестве, например, «Приношение современному монашеству» святителя Игнатия (Брянчанинова).

Схиигумен Авраам: Кому я не советовал бы идти в монастырь? Тому, кто думает, что монастырь – это место, где он спасется от трудностей, спрячется от своих неудач. Монашество – это, конечно, беспечальный образ жизни, в том смысле, что избавляет нас от мирских забот, от суеты. Но в то же самое время это гораздо более трудный крест, чем семейная жизнь. Вообще, нужно сказать, что и монашество, и семейная жизнь – это крестоношение.

Если человек уходит в монастырь только по той причине, что не хочет нести семейный крест, то он разочаруется. Взвалив на себя крест монашеский, он получит не меньшие трудности.

Для всех ли монашество? Монашество – для всех, кто его желает. Но всё же это путь немногих, и нужно тщательно осмотреться и хорошо подумать, готов ли ты к этому. Потому что, сделав выбор, ты должен сохранить его в течение всей своей жизни и, по словам Спасителя, не оглядываться назад, подобно жене Лотовой.

Игумен Петр: Желание стать монахом — это прежде всего отклик человеческого сердца на призыв Христа следовать за Ним без оглядки, ничего не оставлять для себя, вплоть до своей жизни. Отдаваясь в послушание Богу, человек уже не отвечает за завтрашний день. Завтрашний день сам устраивается для него Господом, ясно видящим потребности его сердца. Отсюда и происходит величайшая жизненная гармония в подлинном монашестве, так услаждающая душу инока.

Совсем иное дело — жизнь в миру. Там человек, как правило, движим исключительно собственными интересами. Он полагается только на собственную волю и собственные силы, и, естественно, уже сам и отвечает за последствия своих действий. От этой надежды только на себя жизнь человека становится похожей на игру в рулетку.

Человек часто находится в ожидании чего-то враждебного, к нему то и дело подступают чувства одиночества, тревоги, страха. Этим и объясняется непреодолимая потребность современного человека держаться за малейшие утешения в жизни. Жизнь с Богом и для Бога совершенно устраняет из души это смятение. А в полной мере такая жизнь возможна именно в монашестве.

Неужели монахи в самом деле счастливы?

Крест иночества многим кажется слишком тяжелым. На монахов часто смотрят с каким-то соболезнованием, как на узников: их жизнь кажется совершенно безрадостной. Но так ли это?

Игумения Домника: Один из преподобных Оптинских старцев сказал: «Монашеская жизнь трудная – это всем известно, а что она самая высокая, самая чистая, самая прекрасная и даже самая легкая, что говорю легкая – неизъяснимо привлекающая, сладостнейшая, отрадная, светлая, радостию вечною сияющая, – это малым известно».

Почему монашество так отрадно? Потому что монахи стараются жить по заповедям Евангелия. А жить по Евангелию – значит уже здесь, в этой земной жизни, жить во Христе. Конечно, и в миру христиане стараются вести добродетельный образ жизни, но в монастыре для этого созданы наиболее благоприятные условия. Смиряться, быть кротким и снисходительным, предпочитать молитву любому развлечению – мир часто воспринимает все это как юродство. И человек, который исполняет эти добродетели, постоянно чувствует себя «белой вороной».

А в монастыре можно все это делать без всякого страха и оглядки на человеческое мнение, свободно и смело, более того – с радостью. Если сказать просто: принимая монашество, человек теряет мирские пристрастия, эти оковы души, и приобретает свободу духа, свободу жить евангельской жизнью и потому находит счастье.

Схимонахиня Августа: Цель всякого православного христианина – преобразить свою душу, очистить ее от страстных увлечений и навыков. В монастыре он именно этим и занимается. Конечно, это не безболезненно. Но постепенно, когда человек видит в себе изменения – пусть и очень маленькие! – этот путь становится для него все легче и легче. Постепенно у него как бы просветляется ум и сердце, он трудится над своей душой осмысленно, видит результаты и от этого чувствует огромную радость.

Игумен Петр: Что такое счастье? Это момент, когда сердце человека преисполнено величайшей благодарностью к самой жизни. В такие минуты человек испытывает сильнейшее убеждение, что именно для такой жизни он родился и ничего другого ему не надо. Все естество человека, кажется, в этот момент пронизано жизненной насыщенностью. Если заглянуть в сердце даже новоначальной послушницы, то можно увидеть, что именно такими чувствами оно и наполняется.

Трудно объяснить постороннему наблюдателю кажущиеся противоречия монастырской жизни. Человек плачет — а плач радостный. Терпит трудности — а они приносят душе утешение. Черный подрясник с апостольником у многих вызывает ужас — а у самой девушки-послушницы этот монашеский наряд порождает щемящее чувство сердечного, духовного восторга. «Вся слава дщере царевы внутрь…» В сердце человека что-то происходит — порой даже непонятное для него самого, таинственное и неизъяснимо прекрасное.

…Что же такое монашество? Приведем еще один замечательный эпизод из воспоминаний преподобного Варсонофия Оптинского: «У батюшки отца Амвросия был в миру друг, очень не сочувствующий монахам. Когда отец Амвросий поступил в монастырь, тот написал ему: „Объясни, что такое монашество, только, пожалуйста, попроще, без всяких текстов, я их терпеть не могу“. На это отец Амвросий ответил: „Монашество есть блаженство“.

Действительно, та духовная радость, которую дает монашество еще в этой жизни, так велика, что за одну минуту ее можно забыть все скорби житейские, и мирские, и монашеские». Наверное, точнее не скажешь.

Источник

Зачем они уходят в монастырь?

В храме.

Из Томска до Нарги ходит роскошный комфортабельный автобус. Но на станции прибытия он смотрится инородным телом. Жизнь здесь жесткая, приземистая и неказистая. А иностранный автобус – мягкий, высокий и красивый. Зато примитивный паром по своему стилю идеально вписывается в местные реалии. С виду – убогий. А по значению – непревзойденный труженик. Он выполняет связующую роль между берегами. На той стороне широченной Оби расположено необычное село Могочино. Мой путь лежит именно туда.

В попутчицах у меня – девушка. Частник, подвозивший нас «к воде», берет всего лишь десять рублей за проезд, да еще и сдачу дает своим сочувствием: «Паром будет только через час. Ох, и намерзнетесь вы, пока его дождетесь!». После «томского лета» здесь действительно какой-то «полюс холода». Впрочем, этот бывший Нарымский край, всегда славился своей студеностью.

В Могочино я уже был. Года четыре назад. Зимой. В декабре. Тогда здесь тоже был температурный экстрим. Под пятьдесят градусов мороза.

Река встала только ночью. Местные дали категоричный совет: «Определяйтесь на ночлег и ждите. Дороги на ту сторону – нет. Здесь под водой бьют ключи. Если пойдете сейчас по льду – запросто провалитесь в полынью». И в этот момент я увидел две фигурки. Они устало шли от реки к остановке и тащили за собой маленькие саночки с поклажей.

Заиндевелый дед посадил девочку в автобус. Помахал ей рукавицей и тут же отправился в обратный путь. Я попросил его стать моим проводником. Он кивнул, не сказав ни слова.

Мы шли молча. В некоторых местах было слышно, как под ногами потрескивал лед. Ближе к середине реки дед впервые обернулся и спросил: «А ты к кому идешь?». На мой ответ он отреагировал резко и злобно, быстро завершив свой монолог хлесткой фразой: «Вражье отродье!». Затем ругнулся и побежал от меня, как черт от ладана. Догнать его я не смог. Он – налегке, а у меня на плече сумка с тяжеленной фотоаппаратурой. Пытался идти по его следам, но их тут же заметало поземкой. Бросил меня дед. На полпути.

…Приплыл паром. По его отпавшей «челюсти» мы взобрались на палубу. И тут же нам навстречу бросился тот самый озлобленный дед. Выскочил будто из засады с широко расставленными руками. У меня внутри все содрогнулось. А он сгреб в охапку девушку и радостно воскликнул: «Заждались мы тебя! Родна ты наша!» Затем притащил из мотоцикла тулупчик и заботливо накинул его на свою долгожданную внучку.

«У монастырских детей — другие глаза, — сказала мне продавщица местного магазинчика.

Меня дед не узнал или не хотел узнавать. Но, если бы он спросил: «К кому я?», то, как и в прошлый раз, мне бы пришлось ответить: «В монастырь». А к нему здесь отношение крайне не однозначное. Эта духовная обитель, как будто специально была создана в сибирской глубинке, чтобы на ограниченном жизненном пространстве зримо проявились взаимоотношения государства, Церкви и общества.

В разных местах я специально спрашивал монахов о количестве прибывающих паломников в последние годы. Необъяснимо, но искомой взаимосвязи — не было. А по логике она должна была быть.

Стало уже аксиомой: если глава государства играет в теннис или катается на горных лыжах – возникает стремительный рост последователей по всей стране. Но в духовной сфере — все глубже и непонятнее. Пример для подражания не работает.

Только для могочинского деда, подобный путь выглядит гибельным. А исходит он из собственной практики. Монастырь смотрится прямо в окошко его дома. В соседней избе живут самые настоящие «церковники». Причем, дед по своим взглядам – не исключение из общего ряда. Местные, в построенный храм, почти не ходят. А спроси их о вере и в подавляющем большинстве ответят: «Православные!» При этом храм не пустует. В нем постоянно молятся другие прихожане. Такие же православные. Но иные.

Монашество в Советском словаре характеризовалось как зародившаяся «форма пассивного протеста против бесчеловечных условий жизни, как жест отчаяния и неверия в возможность изменить эти условия».

ПОРАЗИТЕЛЬНЫЙ ФАКТ

Монастырь здесь смотрится, как кремль.

На фоне местной приземистой застройки могочинский Свято-Никольский женский монастырь смотрится величественным сооружением. Купола двух его храмов видны за несколько километров.

Первые работы здесь начали в 1989 году. Под началом монаха Иоанна (Луговских). С горсткой подвижников. С чистого листа.

Нынешняя настоятельница монастыря монахиня Ирина (Селиверстова) никогда не забудет тот тяжкий период, потому что сама не верила в осуществление задуманного: «Могочинская общественность выступила против наших деяний. Говорили: церковь нам не нужна, лучше детский сад постройте. А лесозавод тогда еще вовсю работал. В три смены. Его директор взял и успокоил всех местных: я им бруса не дам и никакой церкви в Могочино не будет. Никогда»

Все делалось и до сих пор делается монашествующими исключительно «на пожертвования и с Божьей помощью». Два раза пожар уничтожал все их труды. Сгорела даже возведенная церковь. Построили новую. Еще лучшую. Убеждены, что вскоре и на близлежащем Волоке появится Свято-Преображенский мужской монастырь. В его «штате» есть уже несколько монахов.

А сам поселок еле дышит. Лесозавод, на котором он раньше держался, растащен. Могочинцы вспоминают о нем с ностальгией. Предприятие было одним из самых мощных в стране. В поселке работали целых семь магазинов «Березка», торговавших дефицитными импортными товарами. Но могочинцы сами подпилили сук, на котором «сидели». Вырубили вокруг себя весь ценный лес километров на семьдесят. Новый теперь вырастет только лет через сто.

Единственное развивающееся «предприятие» в поселке – монастырь. Причем, его население не ограничивается только теми, кто живет в кельях. Есть еще община «за оградой», которая насчитывает около тысячи человек. Причем едут в обитель отовсюду. В том числе из Израиля, Польши, Молдовы, Киргизии, Украины… Но большинство – сибиряки. Из их числа — «раба Божия Наталия» — так она сама мне представилась.

Матушка Ирина (крайняя справа) возглавляет эту обитель.

– В миру любовь к ближнему – пустой звук, – уверенно говорит она. — Грешные мы и окаянные. Каждый сам за себя. Не ведаем, что творим… Я тринадцать лет в суде проработала. Случилась беда… Нигде помощи не нашла. Никто не откликнулся. Все отвернулись. Сама в монастырь приехала и ребенка сюда привезла. И сейчас у меня все хорошо. Веру бы мне укрепить… Я – маловерная. Совсем без нее из мира пришла. А здесь живу, как у Христа за пазухой…

— А я раба Валентина, – представляется другая трудница. — Я много поездила по свету, как паломница. Но нигде не приглянулось. А здесь душа остаться подсказала. И живу я теперь здесь в любви и благости.

Конечно, можно объяснить уход из мира религиозным фанатизмом. Но мне пришлось побеседовать со многими, и не только в этом монастыре. Это в начале перестройки многие приходили в обитель только из-за куска хлеба. Затем пошли за духовным. Причем около половины монашествующих – с высшим образованием. Некоторые – с учеными степенями. Как мне пояснили: в монастырь не уходят. Сюда — приходят. Те, которые «ушли», в своем большинстве, вернутся обратно. Дорога к храму начинается не с автобусной остановки.

Нынешняя наполняемость монастырей – это как диагноз нравственного состояния государства и общества, в котором хрупкий интеллектуально-культурный слой безжалостно раздавливается катком экономической свободы. Появилась новая реальность, которую многие оказались не способны принять. Они в ней стали себя чувствовать ненужными и отверженными.

Своеобразным подтверждением этого является статистика. За последние пятнадцать лет у Русской Православной Церкви появилось около восьмисот новых монастырей и их подворий. Факт поразительный, потому что такого стремительного роста иноческих обителей никогда не было в нашей истории со времен крещения Руси.

Из разговора с послушницей Людмилой:

Обряд крещения.

— Вы нашли в монастыре то, что искали?

— Я пришла к Богу, и у меня душа наконец успокоилась. До этого, чтобы познать истину, я много странствовала. И только здесь получила радость от духовного. Это — мой кусочек рая.

— Но замки на кельях говорят о том, что не все так благостно?

— То, что открыто, может стать для мирских искушением. Чтобы не допустить до греха, иногда нужно оградить людей от соблазнов.

— Вы здесь лишены свободы выбора. Напрочь отрезаны от информации. Можно ли такой путь назвать самосовершенствованием?

— Я очень рада, что ограждена от телевизора, книг, газет. Нет потребности. Но по благословлению нам могут позволить читать, например, Достоевского…

— И Чехова и Толстого?

— Только Алексея Толстого. Но если есть время, то читаем мы в основном духовные книги.

— Вы действительно думаете, что в миру нельзя остаться человеком?

— У меня это не получилось. Там нельзя быть свободным. Там нельзя рассказать кому-то правду. Правда мешает человеку… Твое откровение тут же используют против тебя. Нужно подстраиваться, нужно лгать, нужно льстить… Везде нужно играть себя в какой-то роли. Я не могла больше так… И иногда доходила до внутреннего крика: как же жить дальше после этого?! И в конце я стала бояться людей и делать добро… Душа закрылась.

ДРУГИЕ РАДОСТИ

Только в христианстве допускается уход женщины из мира.

В общей сложности почти две недели я общался с монашествующими. Следовал монастырскому распорядку. Питался в трапезной. Ходил на церковные службы. И, в конце концов, мне позволили беседовать с монахинями и монахами, правда, только в том случае, если на это будет их согласие. Мне, человеку не воцерквленному, разрешили даже общение в кельях. Что тут же назвали «инцидентом из ряда вон выходящим, но благословенным».

Монахиня Иоанна из числа тех, кто на тяготы никогда не жалуется.

— Здесь совершенно другая жизнь! Другие радости, — говорит она. — Это — в миру без денег жизни нет. А у нас – есть. Во всем — незримая любовь. А как иначе? Ведь наш монастырь принимает немощь. То есть людей, которые уже никому не нужны. В миру они погибнут. И те, которые знают жизнь других обителей, удивляются этому. Там таких не берут. А наш батюшка всегда говорит: носите немощи друг друга»

Мое стереотипное представление о монахах рухнуло сразу. Могочинские иноки не являются своеобразными затворниками келий. И не могут ими являться, потому что одними молитвами сыт не будешь. Все трудоспособные – чернорабочие с утра до ночи. На сон остается около пяти часов. Свободного времени – практически нет.

Во время воскресных служб храм заполнен прихожанами.

Матушка Анна пояснила мне: чтобы стать монахиней нужно пройти выдержку временем и устоять перед мирскими соблазнами и искушениями. Затем следует принятие обетов: нестяжания (отказа от собственности), целомудрия (безбрачия) и послушания (абсолютного повиновения). Но перед этим есть еще две ступеньки в иерархии. Новоначальные и работающие на монастырские нужды имеют статус трудниц. Те, кто получает благославение на путь в монашество называются послушницами.

Из разговора с монахиней, недавно принявшей постриг:

— Как вас зовут? – спрашиваю.

— Валентина, – уверенно отвечает она и тут же спохватывается. — Ой! Простите. Все забываю… У меня теперь не мирское имя. Матушка Варвара, я.

Неделю я питался их скудной пищей в трапезной. Тяжко. И не потому что кормят только два раза в день. Вот характерное обеденное меню. На первое — водянистые щи. На второе — перловка. Салат из морковки. Кисловатый серый хлеб. Чай. Причем кашу, здесь, как и все остальное, маслом не «портят». Мясо — запрещенный продукт. Недопустим даже куриный бульон. Исключением является только рыба, но и она появляется в те редкие скоромные дни, которые сродни праздничным.

— Для мирских наша жизнь кажется дикой, — просветила меня матушка Анастасия, пояснив, что все у них подчинено аскетизму.

Но только аскетизм – самое легкое. Труднее всего избавляться от «внутренних грехов». Смиренность и беспрекословное послушание – норма. А послушание – не просто работа. Это – значительно большее: трезвый взгляд на самого себя во имя нравственного совершенствования.

Феофан Затворник описал этот путь новоначального так: «…он с самого вступления в обитель предает себя вседушно опытному наставнику и поставляет себя в такое состояние, как будто бы душа его не имела ни своего разума, ни своей воли. Подавив в себе чрез то самоуверенность и самоволие, вскоре избавляется от свойственной людям даровитым кичливости, приобретает небесную простоту и является совершенным в трудах и добродетелях послушничества».

Жизнь в монастыре — избавление от внутренних грехов.

Мне пришлось увидеть эту «небесную простоту» на лицах некоторых молодых послушниц. С кругами под глазами и рано появившимися морщинками. Все на виду. Следы внутреннего борения – косметикой не закрасишь. Она здесь категорически запрещена. Но только женщинами они все равно остаются, зная, что уже никогда не будет у них ни семейного счастья, ни привычной человеческой любви.

Многие не выдерживают такого испытания. Бегут из монастыря. Возвращаются в ту самую жизнь, которая до этого им казалась «исчадием зла»

Но, когда в местной администрации я спросил о выбывших, оказалось, что поселковская «текучесть» с солидным «минусом»: за последние двадцать лет численность мирского населения уменьшилась почти в пять раз. А монастырская «арифметика» с оптимистичным «плюсом»: постоянная среднегодовая прибавка — около ста человек. Игумен Иоанн уверен: «При нынешних темпах Могочино уже лет через двадцать почти полностью станет монастырским поселением».

А это значит, что не только община увеличится до четырех тысяч человек, но и уйдет в прошлое традиционное межевание среди населения. Здесь постоянно делят самих себя на категории. В начале: на коренных – не коренных. Затем, в советское время, на местных и ссыльных. Потому что в эту бывшую нарымскую глухомань массово ссылали неугодных власти людей. Сейчас новое деление: на своих и монастырских.

Примечательно, что за предыдущих три века, храма в Могочино так никогда и не было. А комендатура НКВД – была. И были гулаговские зоны вокруг. И в земле здесь лежат без всяких крестов — тысячи невинноубиенных. Издавна говорят об этих местах: «Бог создал рай, а черт – Нарымский край»

УВИДЕТЬ СВЯТОГО

Леонид Охотин.

Когда я проходил по одной из улиц, за заборчиком увидел сноровитого старичка, который обтесывал огромное бревно. Оказалось, это — Леонид Романович Охотин. А занимался он делом, которое по силам немногим умельцам: мастерил обласок – деревянную лодку-долбленку.

— Я жизнь красивую прожил, – сказал он мне. – Вся трудовая книжка исписана благодарностями. А в душе обидно… Мне уже семьдесят три года. Но до сих пор приходиться работать как папа Карло. Потому что пенсия – мизерная.

Он сел на бревно и узнав причину моего приезда, продолжил, обильно сдабривая свою речь междометием «ага»:

— Люди, как у нас говорят… Если бы все это было в прежние времена, то церковникам этим бороды бы враз сбрили и упрятали куда надо! Ага… Это раньше вся царская власть на попах держалась. А сейчас неграмотных нету! Людей ничем не испугаешь. Ага-а-а. Даже Богом! А мой сосед, через огород, называет их «попы-паразиты», а всех остальных прислужников – «холуями». Ага? Коренному населению монастырь ничего не дает. Нас он не спасает. Вот такое мое мнение… Ага-а-а…

Наталья Эрфорт, начальник могочинского ЗАГСа, к «церковникам» настроена тоже не благостно:

Зашел в магазин за покупками и на меня тут же налетела, как стихийное бедствие, женщина, сходу начав меня «сверлить» своими вопросами, как буравчиком:

— Кто вы? Откуда? Какую партию и блок представляете?!

Продавщица громко пояснила:

— Это – наша главная коммунистка Смирнова Нина Тимофеевна.

Все дороги ведут в монастырь, потому что приходят сюда спасать не только душу.

Нина Тимофеевна, гордо вскинув голову, театрально выдержала паузу и продолжила свой «допрос». Узнав, что я живу в монастыре она меня тут же причислила к «стану врагов». При этом никак не отреагировала на мой довод о том, что другой гостиницы в Могочино попросту не существует.

Она победно всучила мне пропагандистскую газетку с торжествующим возгласом:

— Читайте. – и тут же перешла на религиозную тему. — Сколько глупцов едет в монастырь! Они что не могут дома молиться? Дурачки. И кто приехал? Наркоманы, да пьяницы!

— Вы атеистка?! – перекрикивая ее, спросил я. И в ту же секунду «главная коммунистка» растеряла весь свой пыл, и тихо сказала.

— У меня иконка дома есть. Молюсь. Только молитву никак не могу выучить … И муж мой, несмотря на то, что в райкоме партии работал, сто рублей на часовню дал… Но в храм я не хожу.

И дальше она меня попросила, как будто это от меня зависело:

— Ладно. Мы согласны. Делайте у нас капитализм. Только не дикий! И не монастыри стройте, а заводы!

Под впечатлением этого спектакля с необычным «антрактом» я спросил у директора сельской школы, экс-главы местной администрации Валентины Буваевой:

— Почему многие могочинцы так агрессивно настроены против монастыря?

— А вы хотите, чтобы люди по-другому относились? Здесь в основе поселка – рабочий класс, воспитанный на том, что все время хулили Церковь. Меня саму, знаете, сколько раз ругали в молодости за плохую атеистическую пропаганду! Не хочется даже вспоминать об этом… И неприятие монастыря будет продолжаться еще неизвестно как долго. Как историк по образованию скажу, что у русских всегда присутствуют две крайности: или вознести или уничтожить.

По поводу «вознести» долго ждать не пришлось. Возвращаясь в монастырь, увидел перед его воротами огромную толпу насельников. Человек пятьдесят. От этой массы отделился трудник Александр Губайдуллин:

— Ты видел когда-нибудь святого человека? – спросил он.

— Нет. Не приходилось.

— Матушку с батюшкой.

Ворота в монастырь закрываются только ночью

Через два часа я вновь вышел к воротам. Толпа по-прежнему стояла в ожидании.

На дороге появился джип «Лэнд Крузер». За рулем был игумен Иоанн. Он сходу заехал во двор. Кивнул, чтобы открыли ворота гаража, который находится прямо под игуменским балкончиком. Заехал во внутрь. Но так и не вышел к ожидавшим его «духовным чадам».

— Видел? – спросил меня с восторгом Александр. – Святой человек! — я ухмыльнулся, но Александр не увидел моей реакции. Он смотрел себе под ноги и проникновенно говорил. – Я не знаю, чтобы со мной было, если бы не он. Возможно, совсем пропал бы … От него исходит удивительная доброта и любовь… Я живу только благодаря ему…

После этого случая надо было разгадывать загадку личности местного батюшки – духовника монастыря, игумена Иоанна. Но он не спешил встречаться со мной. В отличие от руководства могочинского «сельсовета», у которого всегда «день открытых дверей». Власть здесь, пусть несколько и суматошная, но действительно – народная.

ДВОЕВЛАСТИЕ

Матушка Анна в своей келье. Я жил вместе с ней в соседней комнатушке и благодарен ей за приют и доброту.

Поход в «сельсовет» был принципиально важным пунктом моей командировки. В России вскоре должно произойти судьбоносное перераспределение собственности. Государство готовится вернуть религиозным организациям то, что было отобрано после революции. Подавляющее большинство храмов и монастырей до сих пор не принадлежит Церкви. Как и земля. Все это сейчас находится в руках власти, выступающей арендодателем. А в Могочино уже почти двадцать лет существует непосредственное взаимодействие государства и Церкви, где каждая из сторон выступает полноправным субъектом.

Правда, могочинская власть обладает слабенькими управленческими ресурсами, а монастырь – «тяжеловес». По советским критериям — градообразующее предприятие. Крупнейший местный землевладелец. Получается необъективное сравнение? Но по оценкам экспертов православная Церковь, после восстановления «исторической справедливости» тоже должна стать самым мощным негосударственным собственником в России.

Сразу вспомнились слова Аллы Детлуковой. Она их сказала, специально подчеркнув, что говорит от имени власти, как глава поселения:

— У нас в Могочино Церковь фактически не отделена от государства… И, если так сложилась судьба, что Бог нам дал монастырь, то и надо жить исходя из такой реальности! Хотя многие этого не понимают. Когда в монастыре наклонилась надвратная башня, то, по жалобе населения, прилетело начальство сверху. И один из руководителей говорит: «Давайте, рушьте все!» Но он совсем жизни нашей не знает, и я ему ответила: «Пока батюшкиного благословения нет — ничего делать не буду!» А он мне: «Вы что здесь не глава?!» Нет, не понимает он ничего… У нас здесь две власти. Мы, возможно, единственный такой поселок в стране. И надо исходить из жизни. Может потому мы мирно и существуем. Не вторгаясь в сферы друг друга. Люди ведь у нас одни. И делаем мы одно дело.

Виктор Кресс.

Воцарится длительная пауза, когда я спрошу губернатора Томской области Виктора Кресса:

— Кому в Могочино принадлежит сегодня реальная власть?

— Монастырь там очень приличную роль играет в местной жизни…— начал он говорить, выверено подбирая слова. — Костяк общины, благодаря игумену Иоанну, создан крепкий. А это очень важно, потому что поселок — глубоко депрессивный… Честно говоря, я сам не такой уж сильно и верующий человек. По крайней мере, не крещусь на виду, как это делают некоторые. Но, считаю, что духовный стержень должен быть в каждом из нас. И именно в этом плане Церковь может серьезно помочь в его укреплении.

— На примере Томской области можно говорить о реальной отделенности Церкви от государства?

— Юридически? Да. А по жизни… Ну, какое разделение может быть в Могочино?! Точно также, как и в некоторых других маленьких селах, где есть церковь. Да что говорить, когда я сам обязал всех глав администраций содействовать строительству храмов. Мы будем помогать финансово, как помогали и в предыдущие годы. В рамках закона. И, считаю, что дело это — благое.

Из разговора с матушкой Иоанной, которая полностью рассталась с собственностью в миру, а все личные деньги отдала на нужды монастыря.

— Себя смирять и людей терпеть – самое трудное в монастырской жизни, –- говорит она. — Вначале очень многие приходили к нам не под влиянием сердца, а ради живота. Здесь ведь и угол дают, и кашу. А как послабление в городе пошло, зарплаты начали платить – они назад потянулись. Теперь больше тех, кто пришел душу спасать. В миру ведь не ведают цели жизни человеческой. Но я их за это не осуждаю.

— Матушка Иоанна, мне показалось, что сейчас в монастырь уходят не только за духовностью, но еще и за добротой…

— В основном у нас здесь те, которые жизнью выкинутые. А живем мы по заповедям Христовым. Вот если я с кем поссорюсь. У меня молитва затем не идет. У меня покоя в душе нет. И тот человек тоже мучается. Я падаю ему в колени: прости меня, говорю. Мы с ним обнимаемся. И это не наигранно. Это — потребность. Это для того, чтобы мир восстановить в своей душе. Ты же понимаешь, что тебя лукавый за язык дернул…

— Светского человека этот «ритуал» прощения застает врасплох, но, тем не менее, одна из монахинь сказала мне, что «грешницей в монастыре она меньше не стала»…

— Я и о себе точно так же скажу. Просто, чем ближе к свету, тем больше пятен видишь на своей одежде.

НЕ ВСЕМ МИРОМ

Храм в Могочино виден издалека.

Хотя и убеждала меня Алла Детлукова, что могочинцы для нее «все одинаковые», но и она, не замечая этого, тоже «раскладывает» их по разным полочкам. Спрашиваю:

— В поселок, ради спасения, приезжают сюда не только благочестивые христиане, но и пьяницы, наркоманы. Социальная ситуация ухудшилась в селе?

— Так и наших хватает, – спокойно отвечает она. — По началу было как: что-нибудь где-то случается, кричат: церковники проклятые! Начинаешь разбираться – местные. Наркоманы к нам, конечно, приезжают… Но они тоже нормальными людьми становятся. Правда, не все… В общем я отцу Иоанну не завидую. Он поступает, исходя из христианской любви… Трудно… Посмотрю на него и думаю: насколько же мне легче! А у него – тяжелейшая… Непосильная работа! Но ни разу не было случая, чтобы он отказал селу в помощи.

— А как батюшка за детей бьется! – всплескивает руками Алла Владимировна, — У нас ведь случай был … Мы отправили ребенка в приют, в Сарафановку. Семья там такая… Другого выхода не было. Батюшка узнал… В общем, мы вынуждены были привезти назад этого ребенка. Представляете?! И он взял его под свою опеку. Причем, во многих монастырских семьях есть приемные дети. Это у них такая традиция.

Тут надо напомнить, что до революции в России не было ни детских домов, ни домов для престарелых.

Алла Детлукова.

Алла Детлукова только одного понять не может: почему у многих монастырских беспорядок в собственных усадьбах? Сами они поясняют: мы о душе больше думаем. А местные не верят такому объяснению. Для них этот факт — притча во языцех. Впрочем, как и другой примечательный случай, но уже имеющий непосредственное отношение к самим могочинцам…

Размашистая в этих местах Обь – лихая и разгульная. Бывало, что паводком смывало целые улицы в близлежащих селениях. В Могочино от этой беды давным-давно защитились дамбой. Но однажды она не выдержала большой воды. Из местной администрации тут же начали «кричать» по радио о срочном сборе. Побежали по поселку созывать людей. Но навстречу беде могочинцы всем миром не вышли. Остались сидеть дома. А монастырские насельники появились на дамбе уже через пятнадцать минут. Они и спасли тогда поселок от затопления. А если Могочино – это маленькая модель нынешнего состояния нашего общества?

Я задам этот вопрос во время беседы с игуменом Иоанном. И он ответит: «Так оно все и есть!»

КАК БЕЛАЯ ВОРОНА

Игумен Иоанн.

Василий Луговских родился на Алтае в семье верующих родителей. Был самым младшим, двенадцатым ребенком. В четырнадцать лет остался без отца. После чего родной дядька забрал его к себе в Новосибирск и отдал на учебу в ПТУ. После армии он учился в вечернем техникуме и одновременно работал на заводе. Дослужился до начальника смены. Затем уволился и уехал в Черепаново «докармливать престарелую мать».

Несколько лет работал при Новосибирской епархии «с метлой и лопатой». Это был период его постепенного разрыва с мирской суетой. Затем строил храм в Черепаново. Митрополит Гедеон сказал: «Сам выстроил – сам и служить будешь!»

В монахи он был пострижен в 1988 году с именем Иоанн.

Сидим с ним в игуменской. По слухам она должна представлять из себя «роскошные апартаменты». Но вокруг длинного стола склад всего и вся. А на его краешке – рабочее место монаха Матфея. Тут же кухня. Возле стеночки – ряд посылок, которые послушницы комплектуют для отправки в тюрьмы.

С первого взгляда настоятель Иоанн выглядит человеком суровым. Но впечатление это обманчиво:

Свет в окошках здесь — не только ночью.

— Когда я вступил на этот путь создания духовной обители… Заплакал, – начал рассказывать он. — Я понимал что, чем больше людей, тем больше столкнешься с неблагодарностью, с предательством, с шкурническими интересами… А я должен всех ублажать, кормить, поить… Делать добро. Было — страшно. Весь груз на мне. Ответственность жуткая. Я, может, и хотел бы сейчас все бросить и уйти в уединение. Но обитель — мой крест. А, взяв крест, нужно идти путем веры и добродетели. Куда ведет этот путь? Знаю! На Голгофу.

Я попытаюсь его спросить о радостном, но он меня будто не услышит:

— Наша община всех нервирует. Там не работают — у нас работают. Там не рожают — у нас рожают. Мы — как белая ворона.

— Но может проблема в том, что вы сами не делаете шага навстречу Могочино. Они видят только то, что находится до монастырской стены?

Так встречают отца Иоанна

И дальше он мне говорит, пронизанные болью слова:

— По большему счету мы, вот такие, какие есть, не нужны ни власти, ни епархии. Никому. Кроме Бога.

Этому категоричному высказыванию, наверное, способствовала сложившейся в тот момент ситуация. Прокурор Молчановского района Геннадий Калюжный предъявил иск «в защиту прав и законных интересов неопределенного круга лиц» о запрете эксплуатации всех зданий монастыря. Причина – не оформление соответствующей документации.

По форме все верно. Только в течение восемнадцати лет приезжали сюда представители разных ветвей томской власти. В том числе и вышеназванный прокурор. Никаких претензий не предъявлялось. И вдруг вышло, что государство решилось наконец выставить на улицу старушек-монашек.

С Людмилой Ключаровой знакомлюсь возле монастырской стены. Ее дом напротив. Именно она уже несколько лет не дает спокойной жизни этой обители. Стена ей заслоняет солнце. Но суд не удовлетворил ее требования. Стена осталась на прежнем месте. Она стала доказывать, что вода со стены течет ей прямо в огород. Посредине дороги соорудили гребень. Теперь Людмила возмущается тем, что машины ездят возле ее калитки. А когда наклонилась надвратная башня – новый виток возмущения.

Монастырский храм.

Мы разговаривали с ней, как раз под звуки отбойного молотка. Монастырские насельники разбирали стену, чтобы укрепить ее фундамент. Людмила скажет очень решительно:

— Я борюсь за порядочность. За честность. За правду. И если бы не было этой стены — все было бы нормально. Мне все говорят, что я против церкви… А я может в два-три раза больше их верующая… Ведь когда они приехали — мы жили с ними душа в душу. У них ничего тогда не было. А сейчас посмотрите… Откуда у них это богатство?!

Самое удивительное, что Людмила Ключарова, изредка, но ходит молиться в храм, расположенный, как раз за этой самой стеной.

А перед этим у игумена Иоанна еще одна неприятность случилась. Два монаха и четыре монахини самовольно и, как заявили: «навсегда» покинули монастырь. Что недопустимо по принятым обетам. Причиной этого стало их непринятие «сатанинских российских паспортов и ИНН» Правда, иеродьякон Киприан опомнился и вернулся обратно.

После всего этого монах Матфей подошел к настоятелю Иоанну и сказал: «Батюшка, надо Устав монастырский принимать для поддержания порядка!» Игумен ответил: «Устав примем, когда совесть совсем потеряем»

А во время воскресной службы отец Иоанн встал перед всеми прихожанами на колени и попросил прощения за свои грехи. Приняв всю вину за происходящее на себя. И такое покаяние – в истинно русских традициях православия. Правда, в почти забытых традициях.

— Вы видели глаза их детей? – спросит меня продавщица магазинчика Татьяна Веселкова. – Они у них чистые. Светлые. Непорочные. Удивительные. У наших детей не такие.

Это она так выскажется о ребятне из воцерквленных семей.

Директор сельской школы Валентина Буваева тоже поделиться откровением:

— Мы начинаем перенимать приемы работы монастырской школы. Ведь у них идет подготовка учеников индивидуально. Они учат детей рассуждать и высказывать свои мысли. Учат доказывать свою позицию. Что очень сложно с педагогической точки зрения. И еще они с самого рождения приучают их к труду через игру. Церковные дети – воспитанные. И то, что они уже не в первый раз привозят Гран-При из Москвы, становясь победителями форума «Одаренные дети России» — заслуженный результат.

В монастырской школе.

Правда есть одна проблема. Монастырские школьники продолжают сдавать зачеты и экзамены в государственной сельской школе. И учителя вынуждены им ставить «неправильные» пятерки, например, вот за такой ответ по природоведению: «Бог создал Землю»

Игумен Иоанн скажет по этому поводу: «Вы поймите — мы своих детей не только учим, чтобы они в Бога верили, но и в Россию» И только тогда мне станет понятно, чем он на самом деле занимается. Тем, чем не занимается государство. Создает в муках добросовестный народ для своей страны. И сам при этом пытается стать лучше.

Монахиня Анастасия учила монастырских детей, а сама при этом мучалась вопросом: «Зачем Моисей сорок лет водил свой непокорный народ по пустыне, когда там весь путь можно было пройти менее, чем за год?» И нашла мудрый ответ: «Для того, чтобы в Землю обетованную вошло только новое поколение, родившееся не в Египетском рабстве». И тут же себя спросила: «Сколько же еще лет предстоит водить нас новому Моисею?!»

ОТ КАЖДОГО ИЗ НАС

Вне мирской суеты.

Федор Достоевский, с горестью предсказавший революцию в России, утверждал, что «монастырь искони был с народом» и «от сих кротких и жаждущих уединенной молитвы выйдет, может быть, еще раз спасение земли русской». Религиозный философ Николай Бердяев настаивал, что монастыри в кризисе и «нужна совершенно новая форма монашества, порожденная новой духовностью».

Эти точки зрения остались в своей неизменной актуальности и сегодня. С той лишь разницей, что Церковь после советского периода начала свое возрождение фактически с чистого листа. Когда два десятка лет назад было провозглашено ее отделение от государства, то оказалось, что опыта деятельности именно в таком обособленном состоянии у нее вообще никогда не было. Точно так же, как и у власти. Ведь начиная с Петра I во главе Святейшего синода, был поставлен обер-прокурор, и Церковь низвели до уровня государственного ведомства.

И теперь в новых условиях возникают непредвиденные проблемы, которые «дипломатично» обходятся «суверенными» сторонами и обществом

Игумен Силуан.

Спрашиваю игумена Силуана (его голос Вы слышали при переходе на эту страницу), настоятеля Богородице-Алексиевского монастыря в Томске:

— У вас тоже, как и в других обителях, не оформляются трудовые отношения и не делаются пенсионные отчисления?

И он мне обстоятельно поясняет:

— Трудовых книжек не ведем. Монах есть монах.

— Но ведь есть еще послушники и трудники…

— Да, но для нас это дико, чтобы они получали в монастыре деньги. Ведь изначально мы их берем не на работу. И наше законодательство совершенно не предполагает, что человек может работать, не получая зарплаты.

— То есть исключенный из братии или ушедший по собственной воле оказывается с многолетним прочерком в жизни?

— Это не внутрицерковная проблема. Она порождена неправильным отношением светской власти к монастырям.

Фото Олега Нехаева.

Выходит, что на пограничье между государством и церковью человек оказывается бесправным существом. Уйдя из мира, он не может в него вернуться, не почувствовав своей ущербности. И эта проблема еще более усугубляется, когда пришедший в монастырь поступает по заповеди Христовой: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое, и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, и следуй за Мной»

Полная неясность и по «восстановлению исторической справедливости» — передаче имущества Церкви. До сих пор нет по этому поводу внутрицерковной дискуссии. Государственные органы действуют на кабинетном уровне. Безмолвствует общество. А мы стоим уже на самом пороге судьбоносного решения.

Еду на север Красноярского края. В Енисейск. О нем говорят, как об «отце сибирских городов» и «городе – памятнике». Но при этом всегда подчеркивают главное – «православный град» В конце позапрошлого века здесь было 33 церкви и 59 часовен. И все это на несколько тысяч жителей.

Сегодня Енисейск – добродушный и очень провинциальный город. Моя долговременная попытка где-нибудь поужинать — указала на печальную реальность умереть с голоду. Но зато общение с енисейцами позволило выявить примечательный факт. Здесь почти все верующие. Кстати, Успенский храм, за исключением очень коротенького периода, был действующим и при Советской власти. А среди самых уважаемых людей здесь называют вовсе не глав города и района, а церковнослужителей.

Привратник мужского монастыря.

Но парадокс заключался в другом. При сильнейших православных традициях в центре города до сих пор – развалины громадного Богоявленского собора, в котором располагалась котельная. В удручающем состоянии Троицкая церковь. Без куполов — Иверский храм. В Спасском соборе служба идет в маленьком приделе. Рядом – кирпичные остатки Захарьевской церкви.

Здесь два монастыря и тоже – проблема на проблеме. Причем, женский самовольно отхватил у города территорию и никого туда не пускает. В собственность ему еще ничего не передали, а он уже стал государством в государстве.

Иду к самомому авторитетному среди енисейцев священнослужителю, настоятелю Успенского собора, богослову Геннадию Фасту.

Он — современный просветитель и проповедник. Именно по его инициативе в этом сибирском городе была создана одна из самых первых в стране православных гимназий. Причем, сегодня она финансируется за счет государства. И отец Геннадий считает это примером правильных взаимоотношений между сторонами. У родителей есть свободный выбор: в какую из школ отдать своего ребенка.

Разговаривать с ним удивительно легко. Он отвечает на самые сложные вопросы, не прикрываясь типичной фразой «на все воля Божья». По поводу противников «бесовских паспортов и ИНН» он отвечает изречением Соломона: «Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним…»

Отец Геннадий (Фаст)

По поводу возвращения собственности делится своими мучительными размышлениями, которые привели к следующему выводу:

— Наша Церковь должна понимать, что сейчас она стоит перед сложнейшим выбором. Как бы нам не потерять духовное лицо при решении материальных вопросов! Уже сегодня все батюшки превратились в прорабов. Это – в корне неправильно. Нужно заниматься проповедью и созиданием общины. И меня бы не смутил тот факт, если бы храмы так и не перешли бы в абсолютную собственность Церкви. Почему? Потому что ее материальная сторона создавалась тысячу лет и она по праву является достоянием всей России. У нас Православие – религия народа. И нужно исходить из этого. Я считаю, что ответственность за историческое достояние должна остаться за государством. И именно это должно быть закреплено законом.

Отец Геннадий помолчал и уверенно продолжил:

— Русь сегодня без духовного стержня. Она стыдится своей православности. Но только Россия без Церкви не выживет. Это — мое убеждение. Она без нее перестанет быть Россией. Это уже будет что-то другое. И когда сегодня говорят о поиске национальной идеи… Она – есть. Святая Русь. Национальная идея — это святость. И если мы отказываемся от нее, то мы одновременно перестаем быть и Русью. А Церковь выживет, потому что она – не человеческий институт. Она – от Бога.

Вспомнилось, как матушка Иоанна, прежде чем начать разговор в своей келье, посадила меня на табуреточку под дверную притолоку. А на ней – крест невидимый. Убедилась, что пришел я не в обличье дьявола, и тихонечко сказала сокровенное: «И в миру не все погибнут, и в монастыре не все спасутся. От каждого из нас это зависит».

Источник