женское обрезание у девочек
«Простые ножницы и никакой анестезии» История россиянки о жизни после женского обрезания, кавказских обычаях и насилии
На днях муфтият Дагестана высказался о запрете на так называемое женское обрезание — калечащие операции на женских половых органах с отрезанием части клитора и малых половых губ. При этом в муфтияте указали, что у женщин разрешается удаление «лишней» кожи вокруг клитора. Это заявление раскололо экспертное сообщество: одни посчитали такое заявление победой — еще пару лет назад правозащитники не могли надеяться на помощь муфтията в борьбе с дикими обычаями, другие — что это попытка религиозных деятелей усидеть на двух стульях, поскольку это неполный запрет на насильственные практики. Кроме того, для некоторых народов, например, Ингушетии, которые также практикуют женское обрезание, духовное управление мусульман Дагестана не станет авторитетом, а большинство мужчин в районах, где такое практикуют, все еще поддерживают этот обычай. По просьбе «Ленты.ру» журналистка Марьяна Самсонова записала монолог подвергнувшейся такой практике россиянки и узнала у экспертов, чем грозят такие операции, а также, чего можно ожидать от новой фетвы.
«Несколько дней я не могла говорить»
Мария (имя по ее просьбе изменено)
Я пережила эту процедуру тридцать лет назад. Помню, что о ней в селе и на улице, где мы играли, говорили старшие девочки, некоторые — даже с бравадой. Что-то вроде: «Мне сделали, и сестрам, и кузинам сделали, а если не сделать, то ты не сможешь стать женщиной и мусульманкой». Помню, что девочки, мои соседки, шушукались о ножницах, и про меня говорили, что мне еще не сделали.
Что с ними сейчас, и делают ли эту операцию в селе всем девочкам, я не знаю. Не общаюсь с родней. Но пока жила там, слышала, кому сделали, и между собой обсуждали, кому сколько «там» отрезали. Точного стандарта не было. Возможно, потому, что проделывающие эту процедуру женщины — пожилые и подслеповатые.
Никакой операционной, само собой. Домашние условия, какой-то предбанник, чтобы ничего не испачкалось, если кровь — никакой дезинфекции, перчаток, спирта или стерильных инструментов. Простые хозяйственные ножницы. Никакого обезболивающего или анестезии. Перевязки нет. Тело заживает, как может. Но я не слышала, чтобы от этого у нас кто-то умер. Может быть, бывали осложнения, но в разговорах их не связывали с причиной. Девочкам у нас делали обрезание в дошкольном возрасте.
Это была высокая женщина, лица не помню, помню силуэт, который загородил мне свет на фоне открытой двери. Черный платок и большие ладони. Еще две тети меня держали за руки и за ноги и давили сверху, чтобы не поднялась. Заставили раздеться. Я испытывала сильный стыд.
А потом резкая боль. Не помню, кричала ли я, но почему-то хотела спрятаться, хотя меня уже больше не держали. Мне казалось, кровь остановится, и все пройдет, как было раньше. Очень сильно пекло, так сильно, что я несколько дней не могла говорить. Но особых осложнений не было.
Ничего не прошло. Мне отрезали часть головки клитора. Но это я узнала уже потом. Возможно, это впоследствии стало причиной развода. Интимные отношения с мужем меня не заинтересовали. Мой супруг, впрочем, не замечал, что с точки зрения физиологии у меня что-то не так. И я ни разу не задумывалась, что надо что-то восстановить. Хотя читала о хирургической гинекологии тазового дна и интимной пластике. Это целая архитектура, оказывается.
Чисто по-женски скажу: у меня прохладные чувства к этой стороне отношений. Даже к психологу ходила — не помогло. Честно сказать, я боялась говорить об этом откровенно даже со специалистом.
Все, что касается интимного, с самого детства у нас говорилось шепотом между подружками, как неприличное. Мне и сейчас это очень тяжело. В итоге мы с психологом не добрались до обсуждения этой части моей жизни, даже когда я пошла на терапию осознанно, во взрослом возрасте и к дорогому специалисту. В итоге я так это и не проработала. Может, нужен другой специалист.
Мне неизвестно, кто именно из моих родных принял решение об этом действе надо мной. Быть может, никто конкретный, а просто решили, что пришла пора и до школы надо. Со своей матерью я тоже об этом не говорила. Стеснялась. Где-то глубоко во мне сидит, что это закрытая тема, это то, что не обсуждается. Матерей не спрашивают.
В другом селе моей же народности я слышала, как женщине сказали: «Хорошо, что родила мальчика, была бы девочка, ее бы обрезали». Мать может не знать, что собираются сделать с дочкой. Например, родня отца увозит ее на выходные в гости, а возвращает без клитора. Но многие женщины считают это необходимостью и даже обязанностью.
Еще в одном случае женщина из Чечни вынуждена была пройти обрезание уже взрослой, потому что влюбилась в нашего горца, а у нас так принято. Наверное, взрослой не так страшно. Рассказывали, что ей сделали небольшую рану, и это было в больнице, а не где-то в сарае. Он согласился жениться только после обрезания невесты.
Женское обрезание у девочек
Фото: Максим Богодвид / РИА Новости
В Ингушетии суд рассматривает первое в России уголовное дело о ритуальном женском обрезании. Единственная обвиняемая — гинеколог детского лечебно-диагностического центра «Айболит» в Магасе, которая провела калечащую операцию девятилетней девочке. Полина Глухова выяснила, как расследовалось это дело и почему в СК решили, что вред, нанесенный здоровью ребенка — «легкий» (часть 1 статьи 115 УК).
В гостях у папы
В июне 2019 года житель Ингушетии позвал в гости своих дочь и сына, живущих после расставания родителей в Грозном вместе с матерью. Новая жена отца отвела девятилетнюю падчерицу и свою родную восьмилетнюю дочь в детский лечебно-диагностический центр «Айболит» в Магасе. Как рассказывала мать пострадавшего ребенка, сначала операцию сделали младшей девочке. Старшую гинеколог Изаня Нальгиева, по словам матери, запугивала: говорила, что та умрет, если не сделает «прививку». Эту версию событий, изложенную в интервью нескольким СМИ матерью школьницы, подтвердила «Медиазоне» ее старшая сестра. Мачеха и врач силой уложили девочку на операционный стол. Затем, как установило следствие, Нальгиева сделала ей надрез на капюшоне клитора. После операции отец дал дочери 500 рублей и отправил их с братом в Грозный на маршрутке.
Исключение представляют закрытые сообщества — такие, как клан баталхаджинцев (белхороевцев). Так в республике называют последователей религиозного деятеля Батала-хаджи Белхороева, живущих изолированной общиной. По словам сестры пострадавшей девочки и адвоката Елены Мисаловой, представляющей ее интересы, отец ребенка принадлежит к братству баталхаджинцев.
На допросе у следователя мужчина говорил, что дочь отвели в клинику для «мусульманского ритуала обрезание». Как рассказала мать ребенка, на вопрос, зачем он это сделал, бывший муж ответил: «Чтобы не возбуждалась».
Мать, узнав о случившемся в Магасе, в тот же день отвела дочку к врачу. Грозненский хирург осмотрел ребенка и обнаружил рану с ровными краями размером 6×5 миллиметров глубиной 0,2 миллиметра «с переходом на верхнюю часть малых половых губ», сказано в акте судебно-медицинской экспертизы. «Состояние после ритуального обрезания», — констатировал врач.
После этого женщина подала заявление в управление Следственного комитета по Чечне.
Экспертиза. Легкий вред
СК назначил судебно-медицинскую экспертизу. Следователи поставили перед экспертами четыре вопроса: правильно ли выбрана методика «вмешательства»; какие повреждения она причинила; повреждена ли детородная функция; какова тяжесть нанесенного вреда?
Трое специалистов — глава Республиканского бюро судебно-медицинской экспертизы Махмуд Чумаков, судмедэксперт А. Дудаев и детский гинеколог Казимат Магоматова — квалифицировали повреждение как кратковременное, то есть длившееся от шести дней до 21 дня, расстройство. Они отметили, что ребенок не лишился «детородных функций», угрозы для жизни пострадавшей не было. При этом эксперты подчеркнули, что выбранная «методика» не соответствует стандартам Минздрава и показаний для операции не было.
Из Чечни материалы проверки отправили в управление СК по Ингушетии, в Назрановский межрайонный следственный отдел. Там следователи решили дополнить экспертизу еще двумя вопросами: «могут ли быть нарушены функции деятельности прооперированного органа, если да, то каков вред здоровья причинен» и «имелась ли угроза для здоровья» ребенка.
Эксперт Баркинхоева Р. добавила к своим ответам справку о ритуальном женском обрезании. «В России нет отдельного закона против обрезания девочек. Эта практика нацелена на контроль сексуальности женщин, ее поведение в плане сохранения девственности до брака и целомудренного образа жизни впоследствии», — написала эксперт. По данным Баркинхоевой, в Ингушетии «наиболее часто практикуется операция в виде имитации или насечки на клиторе, целью которой является кровопускание». Она согласилась с коллегами из Чечни и оценила вред, нанесенный здоровью девочки, как легкий.
«Согласно представленной карте пациента при проведении ритуального обряда (женское обрезание) выбран наиболее «щадящий» метод в виде насечки на капюшоне клитора. Маловероятно, что данный вид вмешательства придет к нарушениям функции прооперированного органа», — отметила эксперт. По ее мнению, риск инфекции был «сведен к минимуму», так как операцию проводили в условиях медицинского учреждения.
На основании выводов теперь уже четверых экспертов управление Следственного комитета по Ингушетии возбудило уголовное дело об умышленном причинении легкого вреда здоровью (часть 1 статьи 115 УК). Возможное наказание по этой статье — штраф до 40 тысяч рублей, обязательные или исправительные работы, арест на срок до четырех месяцев.
«Практики в России нет». Что собираются делать правозащитники
Старший юрист «Правовой инициативы» Татьяна Саввина считает, что следователи не провели еще как минимум две необходимых в этом случае экспертизы: психологическую и психолого-сексологическую.
«В объяснениях мамы, у девочки травма — она боится и врачей, и поликлиник. Все, что она прожила, не могло не оставить вред для психологического здоровья», — отмечает правозащитница. Кроме того, добавляет Саввина, нужна экспертиза, оценивающая, как операция повлияла на чувствительность клитора. «Сохранена ли чувствительность вообще? У органа же есть и сексуальная функция», — объясняет она.
В «Правовой инициативе» несогласны с тем, что следователи квалифицировали последствия калечащей операции как легкий вред здоровью. «Они посмотрели: «Окей, это рана, но не мешает рожать детей». И все. Исходя из этого оценили как легкий вред», — подчеркивает Саввина.
СК давно завершил расследование дела. Еще в декабре 2019 года материалы передали мировому судье судебного участка №15 в Магасе. В мае в дело вошла адвокат «Правовой инициативы» Елена Мисалова, которая взялась представлять интересы пострадавшей. Пока адвокат не успела ознакомиться со всеми документами, а рассмотрение дела приостановили из-за эпидемии коронавируса. По словам Татьяны Саввиной, защитница намерена просить о возвращении дела на дорасследование для дополнительных экспертиз.
Правозащитники настаивают, что проведение калечащей операции нужно квалифицировать как преступление, совершенное группой лиц — руководством клиники, хирургом, отцом девочки и его женой, которая привела ребенка на обрезание. «По инициативе отца и мачехи была сделана операция, но следователи не сочли их соучастниками. Хотя есть заказчик и исполнитель», — рассуждает Саввина.
«Для нас это первое дело, и практики в России нет. Я не скажу, что есть какой-то план, только общее видение», — добавляет она. Возможно, рассуждает юристка, в действиях отца-баталхаджинца и врача, которая, по данным правозащитников, принадлежит к той же общине, есть признаки возбуждения ненависти либо вражды по признаку пола (статья 282 УК), возможно, калечащую операцию стоит рассматривать как насильственные действия сексуального характера (статья 132 УК). «Статья подразумевает насильственные действия — когда лицо не желает их и когда используется беспомощное состояние. Подразумевается любое контактное действие с половыми органами. Когда вставляют любые инородные тела. Например, ручку или бутылку. Это не всегда связывается с удовлетворением сексуальных потребностей. Может быть из мести или других [побуждений]. Для статьи это не важно», — говорит сотрудница «Правовой инициативы».
Пока защита потерпевшей намерена добиться возбуждения уголовного дела об оказании услуг, не отвечающих требованиям безопасности (статья 238 УК). Проверка Росздравнадзора по Ингушетии в июне 2019 года выявила нарушения в действиях гинеколога Изани Нальгиевой. Как установили в ведомстве, Нальгиева, отметив в своих записях «припухлость в области наружных половых органов и болезненность в области клитора», не провела необходимые анализы, а добровольное согласие на платную операцию не было подписано законным представителем ребенка. В последние пять лет гинеколог не проходила повышение квалификации. Таким образом, действия врача не соответствует установленным Минздравом стандартам медицинской помощи, то есть нарушают федеральный закон «Об основах охраны здоровья граждан», сказано в документе.
Доктор Нальгиева
Единственная обвиняемая по делу — Изаня Нальгиева — сейчас находится под подпиской о невыезде.
Детским и подростковым гинекологом Нальгиева работает уже 15 лет, рассказала она на одном из допросов в СК. В договоре об оказании услуг с центром «Айболит» ее должность указана иначе — медсестра стоматологического кабинета; обвиняемая объяснила это «технической ошибкой». В центре «Айболит» доктор Нальгиева принимала только по субботам. Как утверждала врач, во время осмотра она обнаружила у девятилетней девочки «припухлость и болезненность» в области гениталий и синехии половых губ. Женщина, представившаяся матерью девочки, принесла договор с согласием на оказание услуг, и Нальгиева провела операцию — сделала надрезы справа и слева «параклиторальной зоны» и разъединила синехии, вспоминала гинеколог.
При этом на предыдущих допросах врач уверяла, что ребенка на прием привел отец, а никаких заболеваний у пациентки не было. «Процедура обрезания женских органов проводится у мусульман по религиозным соображениям. В данном случае не было процедуры обрезания, а лишь надсечение кожи в области клитора», — цитировал следователь Нальгиеву в протоколе ее первого допроса. Впоследствии врач списала эти слова на усталость и «шоковое состояние». «Я ошибочно указала, что проведен ритуал обрезания «надсечка кожи в области клитора»», — заверила она, уточнив, что ритуальное обрезание проводится лишь мужчинам.
Как рассказала сестра пострадавшей девочки, когда мать пришла в клинику, чтобы разобраться в случившемся, главным врачом представился некто Беслан Матиев. Он убеждал женщину, что документ о согласии на операцию и медицинскую карту «ищут», а потом признался, что их нет. Согласно протоколу допроса, на самом деле Матиев работает в центре педиатром, а генеральный директор «Айболита» — его жена Марета Матиева.
Так или иначе, Матиев уверял следователей, что в клинике не проводят калечащих операций. Однако в веб-архиве сохранилась страница со списком услуг медцентра за 2016 год. В разделе «гинекология» есть пункт «обрезание», стоимость операции — 2 тысячи рублей.
Скриншот списка услуг медцентра «Айболит» за 2016 год, найденный в кэше
У центра «Айболит» есть официальный аккаунт в инстаграме. Сестра пострадавшей девочки, узнав о случившемся, отправила туда личное сообщение с вопросом, сколько стоит женское обрезание и кто его делает. Ей ответили, что операцию проводит Изаня Нальгиева.
Скриншот переписки сестры пострадавшей девочки с медцентром «Айболит» в 2019 году
Региональное управление Росздравнадзора провело проверку клиники еще год назад. В мае, после новостей о расследовании уголовного дела, Центр защиты пострадавших от домашнего насилия при Консорциуме женских НПО обратился к руководителю федерального Росздравнадзора Алле Самойловой с просьбой приостановить действие лицензий центра «Айболит» и подать в суд иск к организации.
«Что сделал Росздравнадзор, пока что непонятно. Может, у нас не все материалы есть, а может быть, ничего и не было сделано. По идее, они должны были обратиться в суд для привлечения к ответственности. Не знаю, что они сделали. У нас нет такой информации», — говорит «Медиазоне» юрист Татьяна Саввина.
Исследовательница Саида Сиражудинова констатирует, что с момента публикации первого доклада «Правовой инициативы» о практике женского обрезания на Кавказе в 2016 году государство не предприняло никаких мер для ее искоренения. По мнению автора доклада, кроме принятия закона, запрещающего калечащие операции, власти должны заняться профилактикой — поддерживать женские НКО, ввести просвещение в школах и роддомах. При этом «самое главное» в борьбе с женским обрезанием — это позиция религиозных деятелей, уверена она.
— В настоящий момент ни врачи, ни жители республики не видят в этой практике ничего криминального, а видят лишь легкий вред, на который они имеют право. Даже обязательство, на которое они имеют право, — отмечает Сиражудинова.
Правозащитница предлагает обратиться к международной практике. Так, в 2019 году в Великобритании уроженку Уганды приговорили к 11 годам лишения свободы за проведение обрезания своей трехлетней дочери.
Редактор: Дмитрий Ткачев
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Правозащитная организация «Правовая инициатива» представила доклад о женском обрезании в Дагестане. В документе рассказывается о проведении калечащих операций в горных районах республики. Девочкам повреждают наружные половые органы или полностью их удаляют, а сама процедура проводится в горных аулах подручными средствами и без анестезии. Нанесение увечий мотивируют тем, что девушка становится менее темпераментной, а значит, сохранит невинность до брака и верность мужу. Религиозные деятели подобную практику не порицают, а скорее поддерживают. По словам муфтия Карачаево-Черкесии Исмаила Бердиева, женское обрезание необходимо для того, чтобы «успокоить женскую прыть». «Лента.ру» побеседовала с автором доклада, кандидатом политических наук, президентом центра «Кавказ. Мир. Развитие» Саидой Сиражудиновой о том, как и для чего проводится женское обрезание в Дагестане и почему этот дикий обычай не удается искоренить.
«Лента.ру»: Известно, что женское обрезание широко распространено в Африке. Но существование подобного в России для многих стало откровением. Где вы с этим столкнулись?
Саида Сиражудинова: В основном мы ездили на запад Дагестана, в высокогорные районы — Кизилюртовский, Кизлярский, Тарумовский и Хасавюртовский. Там живут андо-цезские и аварские народы, и эта традиция у них распространена. Врачи-гинекологи, с которыми мы беседовали, рассказывали, что женское обрезание практикуют также на юге республики, но там я не была.
Материалы по теме
«Их хоронят отдельно, как самоубийц»
Это чисто дагестанский обычай, как говорил муфтий Карачаево-Черкесии Бердиев? Или встречается и в других республиках Северного Кавказа?
В других республиках это не так распространено. Единичные случаи скорее. В Чечне есть небольшие закрытые группы. Но и там нет массовости. В Дагестане же это целые районы.
Должно быть женщинам непросто было говорить на эту тему?
Когда они узнавали, что я провожу исследование, — сразу наотрез отказывались говорить. Поэтому моя работа проходила в рамках изучения более широкой темы — статуса женщин в Дагестане. Напрямую столь деликатные вопросы задавать бессмысленно — не отвечают. Эту традицию стараются сохранить, уберечь, не допустить вторжения чужих. Мне немного проще из-за того, что у меня есть родственники в том районе. Чтобы организовать беседы, требовались контакты. Это как снежный ком: друзья, друзья друзей и так далее. С посторонними такие темы не обсуждают, скажут, что ничего об этом не знают.
Мы живем в XXI веке — и не в Африке, а в стране, первой запустившей человека в космос. Почему это сохранилось?
Эта традиция очень сильна. Во-первых, она как бы обозначает принадлежность к общине. Все-таки это высокогорные анклавы, замкнутые, для их жителей важно сохранить национальную идентичность. Выделиться. Обрезание проводится для того, чтобы подчеркнуть приверженность традициям. Идентифицировать себя как представителя определенной народности. Во-вторых, из-за религии. Вы наверняка наслышаны о выступлении муфтия Бердиева, который сказал, что это полезно и «успокаивает женщину».
То есть традиционный ислам все это поддерживает?
Ни в коем случае. Это вообще не имеет отношения к традиционному исламу. Это скорее доисламские пережитки. Те районы приняли ислам достаточно поздно. Это неисламская традиция. Скажу больше: подобную практику поддерживают как раз представители нетрадиционного ислама. Раскол есть и внутри салафитов: некоторые рьяно отстаивают обрезание. Но в Коране об этом не сказано ни слова — это авраамическая традиция. Авраам делал — мы следуем его примеру. Даже о мужском обрезании в Коране нет упоминаний. В Торе есть про то, что должны быть обрезаны все потомки рода Израилева по мужской линии, это принадлежность и символ избранности народа. А салафиты утверждают, что женское обрезание не наносит вреда здоровью.
Как-то с трудом в это верится.
Сложно сказать, какой именно вред для здоровья будет в каждом конкретном случае. Вторжение в организм ребенка дома, в условиях отсутствия стерильности. Инфекции еще никто не отменял. Чем там бабушка может обеззаразить? Иногда еще и по несколько человек сразу приводят.
Существует несколько видов операции по обрезанию: от надреза клитора до полного иссечения и сшивания половых губ. В Дагестане как делают?
Даже мужья? Им все равно, что жены ничего с ними не испытывают в постели?
Сложно ответить за всех. Дагестанские имамы за пределами республики говорили, что многие мужчины жалуются. Но те жители горных районов, с которыми я лично беседовала, отвечали, что им все равно: «Какая нам разница? Это ее проблемы! Какая есть — такая есть». Взрослые женщины полностью поддерживают обрезание. Несогласие с этим — единичные случаи. Большинство считают, что это нужно, и готовы делать обрезание своим дочерям. Объясняют, что иначе они не станут мусульманками. Говорю: «Как же тогда чеченки или татарки? Они же не делают обрезание». Но это никого не заботит. Чаще всего женщины отвечают просто: «Так надо».
Откуда такая солидарность?
Местность закрытая, влияние общины, желание сохранить свою идентичность. Религиозные деятели, в свою очередь, не высказывают однозначного порицания. Либо говорят, что это обязательно, либо — что не нужно. Но открытой борьбы, работы по просвещению населения, безусловно, нет.
Можно подсчитать, сколько женщин подверглись обрезанию?
Если взять число всех живущих в этих районах женщин с погрешностью процента в два — то это и будет результат. Опять же без учета переселенцев. Высокогорцев, переехавших на равнину. Впрочем, и на равнине, где обрезание не практикуется, они не забывают этой традиции. Девочек возят на обрезание в горы. Если ничего не изменится, так будет еще долго.
Материалы по теме
«Есть такой дикий обычай»
А что же власть? Хоть как-то обозначает свое отношение к этому варварству?
Местные власти никак не реагируют. Они же тоже часть общин, практикующих обрезание. Власти республики не высказываются на эту тему. Местный уполномоченный по правам ребенка активизировалась буквально на днях — после того как в СМИ рассказали про наше исследование. А вчера ее сменили.
А как же общество? Есть же те, кто не собирается калечить своих дочерей. Что они говорят?
Я проводила исследование об отношении дагестанского общества к обрезанию. Половина дагестанцев вообще не слышала никогда об этой проблеме. Я здесь не исключение. Узнала об этом случайно, когда писала докторскую о постсоветском пространстве. Мой научный консультант посоветовал почитать одну статью Хиллари Клинтон. Пока искала, наткнулась на другую, в которой Клинтон критически отзывается о практике женского обрезания и говорит, что это нельзя оправдывать традициями. В тот момент я была в гостях у подруги и рассказала ей. Как выяснилось чуть позже, она сама через это прошла и всецело одобряет. Оказалось, что такая дикость существует, причем рядом. Я прожил 30 лет на Северном Кавказе, и мне никогда не приходилось об этом слышать. Как и большей части нашего общества.