катрин малабу что нам делать с нашим мозгом м v a c press 2019
Катрин малабу что нам делать с нашим мозгом м v a c press 2019
Катрин Малабу. Что нам делать с нашим мозгом? М.: V-A-C Press, 2019.
Основным понятием, вокруг которого строится аргументация книги Катрин Малабу, является нейропластичность. Перенесенный в философский дискурс из нейробиологии и смежных наук, этот термин маркирует смещение фокуса в исследованиях мозга: если раньше в качестве метафоры его работы можно было представить центральную телефонную станцию, отдающую сигналы всем остальным подразделениям, то теперь подобная обусловленность становится невозможной. Коротко говоря, пластичность — это способность мозга изменяться, взаимодействуя с окружающей средой. До ее открытия считалось, что мозг буквально управляет деятельностью индивида. Теперь же предполагается скорее взаимодействие: безусловно, мозг, будучи изначальной схемой, некоторым чертежом, влияет на поведение субъекта, но и субъект, определенным образом контактируя с реальностью, может буквально лепить свой мозг, интенсифицируя те или иные нейронные связи.
Один из самых ярких примеров пластичности, приводимых в книге: больной с парализованной после инсульта рукой при помощи длительных упражнений может добиться того, чтобы конечность заработала снова. Это становится возможным за счет движения нейронов по иным путям, обходящим мертвые синапсы. То же самое происходит и на первых стадиях болезни Альцгеймера. Динамика развития заболевания нелинейна, мозг способен отвечать, частично восстанавливая хранящуюся информацию. Пластичность, таким образом, обозначает не только гибкость и умение подстраиваться под изменчивость среды, но и способность сопротивляться негативным изменениям, удерживать форму.
Однако дело, конечно, не ограничивается клиническими случаями. Поскольку пластичность предполагает если не свободу воли индивида, то, по крайней мере, многоакторность влияющих на него сил, растянутых между мозгом, телом, сознанием и окружающей средой, постольку это качество можно политизировать, сделать его залогом возможных перемен в социальной жизни. Ключевым концептуальным источником политизации для Малабу выступает книга Люка Болтански и Эв Кьяпелло «Новый дух капитализма».
Малабу замечает, что открытия в нейробиологии, меняющие взгляд на отношения человека с собственным мозгом, прошли мимо подавляющего большинства людей (в книге не раз, как мантра, повторяется фраза «мы не знаем, что нам делать с нашим мозгом»). Однако нельзя сказать, будто появление нейропластичности вовсе никак не повлияло на социум: ссылаясь на работу Болтански и Кьяпалло, Малабу показывает, что устройство современного капитализма поразительным образом повторяет те метафоры, с помощью которых описывается «новый» мозг. Это уже не телефонная станция, но распределенная сеть без единого центра. Более того, нейронное функционирование и функционирование социальное не просто случайным образом совпадают — они обуславливают работу друг друга, причем до такой степени, что провести различие между двумя полюсами становится невозможным.
От человека, трудящегося в условиях распределенной социальной сети, требуется умение перестраиваться, быть гибким, покорно подчиняться новым формам контроля, которые существенно отличаются от репрессивных приказаний прошлого, основанных на жестких иерархических схемах. Теперь работник может даже не иметь непосредственного начальника и все равно следовать тем или иным негласным установлениям компании.
Здесь следует остановиться на различии, которое не раз заостряется в книге: это различие между гибкостью и пластичностью. В противовес гибкости, качеству, свойственному современному прекарию, пластичность, по Малабу, связывается не только со способностью к изменениям. Это свойство также предполагает возможность управлять изменчивостью, сопротивляться логикам, согласно которым индивид, не отвечающий требованиям распределенной детереторризированной сети, отправляется на свалку истории или, что более актуально, продолжает попытки занять свое место в обозначенных отношениях, страдая при этом от психических заболеваний, характерных для позднего капитализма. Речь, конечно, в первую очередь идет о депрессии.
Вместо попыток встроиться в отношения распределенного контроля Малабу стремится набросать план альтернативных действий, который, правда, не распространяется сильно дальше поэтической восторженности. Если, впрочем, для читателя остается неочевидным, как именно теоретические «взрывы ярости», обеспечивающиеся пластичностью, могут помочь преодолеть отчуждение, это не значит, что теория Малабу оказывается бесполезной.
Интересно здесь то, что книга «Что нам делать с нашим мозгом?» по сути выступает некоторым противовесом обширнейшей литературе по тайм-менеджменту, курсам бизнес-коучей и путеводителям по миру достижения успеха. Как кажется, этот новый литературный жанр мог возникнуть и стать популярным только в обществе, описанном Малабу. Популярность подобной литературы сложно переоценить: чтобы это понять, можно зайти на сайт любого крупного книжного интернет-магазина и посмотреть список бестселлеров. Брошюры по сетевому маркетингу и строительству бизнеса с нуля как правило предлагают не только ряд методов, с помощью которых можно обогатиться, но и определенную «философию», воспитывающую правильного человека. Идеология гибкости здесь сплетается с методологией, если не больше: возможно, восприимчивость к новому духу капитализма и является единственным методом, позволяющим, по мнению авторов подобных книг, добиться успеха.
Общество требует от субъекта развития определенных качеств, а если он не справляется, ему предлагается прочесть ту или иную книгу, сходить на семинар, где будет популярно рассказано, в чем проблема: проблема в самом человеке, ведь он недостаточно старался. Часто подобная риторика подкрепляется неявными требованиями соблюдать правила организации. Компании, работающие в сфере сетевого маркетинга, порой напоминают тоталитарные секты, поскольку участников заранее предупреждают о том, что родственники и друзья будут отговаривать их заниматься такого рода бизнесом, но лишь потому, что они слабые люди, лишенные лидерских качеств (примечательно, кстати, что в ресторанах фастфуда вроде «Макдональдса» термин «лидерские качества» является эвфемизмом для обозначения работы в строгом соответствии со стандартами корпорации).
Конечно, это только один из наиболее радикальных вариантов воспроизводства идеологии. В действительности возможны и более тонкие сборки, однако основной посыл остается неизменным: проблема не в том, как устроены общественные институты, а в том, что человек, не обладая достаточной гибкостью, не может в эти институты встроиться и занять внутри них достойное место. В итоге субъект оказывается в своего рода ловушке, пытаясь отрегулировать повседневность согласно заветам тайм-менеджмента, однако каждый раз сталкиваясь с невозможностью это сделать.
В этом смысле книга Катрин Малабу предлагает иной способ выстраивания отношений субъекта с его собственной повседневностью. Представим человека, не отвечающего требованиям духа капитализма и в той или иной степени понимающего это. Такой человек может думать о своих идеологических координатах в логике «горя от ума», чего-то обременяющего. Как кажется, фигура прокрастинатора, некогда введенная в обиход философом Йоэлем Регевым, отображает именно этот сюжет. Прокрастинатор-прекарий отказывается подчиняться требованиям гибкой и изменчивой системы, он перестает производить контент, что становится первым шагом к сопротивлению.
Одной из проблем прокрастинатора является то, что работа с мозгом средствами нейропластичности кажется чем-то, что неизбежно связывается с определенными дискурсами, предполагающими достаточно конвенциональный набор действий по отношению к социальному пространству. Иными словами, всё, от чего веет духом повышения продуктивности, автоматически становится игрой на стороне капитализма. Логичным решением оказывается бездействие, но оно хорошо только как первое движение: поскольку реальность не является предзаданной, а конструируется прямо сейчас, на драйве писца Бартлби далеко не уедешь.
Катрин Малабу Фото: youtube/ European Graduate School Video Lectures
Малабу же учит действовать почти так же, как эффективный менеджер, направляя, правда, обретенную гибкость не в сторону интеграции с корпоративными структурами, а в сторону сопротивления (гибкость + способность не соглашаться — это и есть формула пластичности в упрощенном виде). В каких формах будет сопротивление разворачиваться — вопрос десятый. Да и сложно требовать от книги про нейропластичность готовых ответов, хотя они, возможно, всё же там присутствуют, но на другом плане.
Отбрасывая карикатурную модель социального устройства, Малабу предлагает протиснуться в неочевидную брешь между реальностью разрушения (терроризма) и косности (ригоризм западных обществ), открывая новую сложность взаимодействия между нейронным и ментальным: самоконтроль не обязательно должен сопровождаться чувством вины и быть связанным с покорностью, а яростных взрывов психики, устраняющих уже установленные связи, не всегда следует бояться.
Критика такого проекта достаточно очевидна. Подобно философу Леви Р. Брайанту, мы могли бы сказать о преувеличенном влиянии идеологии на жизнь субъекта. Альтюссерианской парадигме Брайант противопоставляет различные режимы взаимодействия субстанции со средой: люди, если следовать такой оптике, не столько одурачены идеологией, сколько заточены в определенных способах проживания реальности. К примеру, многие знают о глобальном потеплении, но далеко не все готовы быть настолько радикальными, чтобы серьезно корректировать свое поведение и более внимательно относиться к экологической ситуации. Однако даже в таком случае открытие нейропластичности может стать подходящим кирпичиком для перестройки окружающей среды, своеобразной ментальной винтовкой, отобранной у капиталистического производства.
Малабу убедительно показывает: всё что угодно можно использовать как угодно — вот, пожалуй, самый полезный вывод, который можно сделать после прочтения книги. В противовес мыслителям, критикующим те или иные атрибуты капиталистического общества (в особенности это относится к антидепрессантам деполитизирующим, как считается, депрессию), Малабу выступает за расширение границ политической борьбы и переосмысление понятия биополитики, которое, как правило, является чертой, маркирующей конец политического. Здесь и открывается онтологическое значение ее проекта. Оно связано с погружением вглубь естественных наук, порой выводящим политическое за пределы человеческого.
Неудивительно, что Малабу проявляет интерес к книге Петра Кропоткина «Взаимопомощь как фактор эволюции», в которой понятие взаимопомощи рассматривается на стыке различных дисциплин — прежде всего, биологии и политической теории. Полемизируя с некоторыми последователями Дарвина, настаивающими на первостепенном значении принципа конкуренции, Кропоткин показывает, что эволюция движется благодаря различным (и зачастую противоположным конкуренции) силам. Так же и Малабу обнаруживает среди одних и тех же теоретических интерпретаций научных открытий о мозге нечто иное. То, что уже было известно специалистам, но на что философы и представители других гуманитарных дисциплин закрывали глаза, по-видимому, не считая полезным связывать столь далекие области и политизировать биологическое.
Не знаю, нужно ли, чтобы полки книжных супермаркетов вместо очередных «7 навыков высокоэффективных людей» заполнились манифестом «биологического альтерглобализма». Возможно, сосуществование двух этих элементов само по себе противоречиво. Тем лучше для подпольщиков, гиков и всех тех, кто ищет способы хакнуть единственно доступный, как кажется при первом приближении, порядок организации реальности.
Катрин малабу что нам делать с нашим мозгом м v a c press 2019
Дом культуры «ГЭС-2» запись закреплена
Совсем недавно изданную нами книгу Катрин Малибу «Что нам делать с нашим мозгом?» уже читают в ридинг-группах.
Если книги у вас еще нет, но есть желание познакомиться с идеями Малабу, советуем отрывок из книги «Онтология случайного: эссе о деструктивной пластичности» на Теориях и практиках: https://special.theoryandpractice.ru/malabou-instanta..
Уральская индустриальная биеннале
Второй ридинг в рамках 5-й Уральской индустриальной биеннале вновь посвящен тексту, к которому обращается Найме Перетт, участница программы арт-резиденций.
Участники обратятся к фрагментам из книги Катрин Малабу «Что нам делать с нашим мозгом?», только что изданной коллегами из V-A-C Press. Фрагменты текста («Введение» и параграф «Кризис центральной власти»), а также сопровождающие их вопросы для подготовки, будут доступны участникам в ответном письме после регистрации: https://nccaural.timepad.ru/event/987408/
Участников просим оставлять фрагменты текста только для частного пользования.
Адрес: Добролюбова, 19а
Вход свободный по регистрации (по ссылке ниже)
Ридинг: Что нам делать с нашим мозгом?
Ридинг — открытый семинар, участники которого разбирают текст на косточки, вычленяя ключевые мысли, аргументы и проблемы. Это шанс подтянуть и развить навыки критического мышления. Каждая встреча – новый текст; разбору предшествует небольшая справка о художнике, доклад о его/её методе и интересах.
Показать полностью.
Второй ридинг посвящен тексту, к которому обращается Найме Перетт, участница программы арт-резиденций 5-й Уральской индустриальной биеннале. Мы обратимся к фрагментам из книги Катрин Малабу «Что нам делать с нашим мозгом?», только что изданной коллегами
из V-A-C Press.
Знакомясь с её текстами, не стоит полагать, что Малабу стоит на просветительских позициях и замыкает «пластичность» на одних лишь нейронауках. Она подчеркивает особое значение этого понятия для эстетики и выстраивает целую историю понятия. Кроме того, в своих рассуждениях об осмыслении мозга она далеко отступает от хорошо расчерченных позиций, на которых стоит, к примеру, Дэниел Деннетт — Малабу заключает союзы не только с современными нейроучеными, но и с Фрейдом, Хайдеггером и Делёзом.
Фрагменты («Введение» и параграф «Кризис центральной власти»), а также сопровождающие их вопросы для подготовки, будут доступны участникам после регистрации — они придут в ответном письме. Рассчитываем на то, что фрагмент вы оставите только для частного пользования.
Встречи проходят на русском языке, но обсуждаемые тексты будут как на русском, так и на английском языках.
Модератор – Дмитрий Безуглов, куратор Интеллектуальной платформы 5-й Уральской индустриальной биеннале.
5 книг о том, насколько мы — это наш мозг и что нам все-таки с ним делать?
Тематика этой подборки книг крутится вокруг проблематики мозга в широком смысле этого слова и в разных контекстах. Сейчас общее место гуманитарных и естественных наук в том, что нейробиология и нейрофизиологическое объяснение человеческой деятельности считаются доминирующими над психологическими, социальными, культурными и политическими объяснениями. В связи с этим, конечно, даже со стороны гуманитарных наук формируется определенный критический запрос по отношению к тому, как вообще обращаться, что делать с этим нейрофизиологическим знанием. Понятно, что ответ может быть разным — от восторженного принятия до агрессивной критики и низвержения всех результатов, которые получает наука о мозге.
Я решил предложить пять книг с очень разной оптикой, которая скорее не удовлетворяется методами и подходами, которые нам предлагает когнитивная наука как мейнстрим и некое уже устоявшееся направление исследований.
Базовое положение вещей в когнитивной нейронауке состоит в том, что все объяснения, чего бы они ни касались (например, микрокогнитивных процессов — таких как восприятие, память, внимание, принятие решений, и вплоть до сложных — социальное познание, действие и формирование сложных социокультурных институтов), предполагают сведение их к работе простых нейрофизиологических механизмов. В этом смысле для гуманитария, философа и теоретика культуры, понятно, подобные объяснения кажутся ограниченными и редукционистскими. В этом смысле я, как исследователь, отношусь к нейроповороту, который отмечают многие теоретики, скорее скептически. С одной стороны, он предоставляет много полезных процедур и полезных принципов. Но, с другой стороны, понятно, что в нем отброшена значительная часть того, что является ценным с точки зрения философии и культуры.
Принцип подборки такой: я начну с более восторженных апроприаций нейронаучного дискурса, а дальше буду наращивать скептический потенциал, параллельно усиливая потенциалы критический, политический и культурологический.
Книга одного из ведущих представителей так называемой нейрофилософии, то есть такой философии, которая в своих объяснениях, рефлексивных процедурах ориентируется на эмпирическое знание, которое нам дают науки о мозге. В этом смысле классические философские вопросы — свобода воли, мораль, познание, когнитивные процессы, отношение к другим, сновидения и бодрствование — проверяются данными, которые нам предоставляет нейронаука.
Метцингер — персонаж достаточно эксцентричный. Эта книга представляет собой популярное изложение его более систематической философской работы «Быть никем», где он развивает свою гипотезу Я-модели. Для него то, что мы привыкли считать в нашей культуре душой, сознанием и индивидуальностью, является виртуальной моделью, которую мозг производит для того, чтобы ориентироваться в среде. Просто говоря, это бортовой компьютер, проецирующий некие виртуальные модели реальности, при помощи которых он может ориентироваться в физическом мире. В этом смысле Метцингер интересен тем, что он считает, что у нас нет доступа к реальности как таковой, а есть только модели, которые продуцирует мозг. И эти модели работают так, чтобы мы никогда даже не задумывались о том, что это всего лишь модели, которые отображают очень приблизительный образ реальности, которая сама по себе остается всегда наглухо замкнутой для нашего познавательного доступа.
Конечно, книга не ограничивается только этим тезисом. Метцингер предлагает много интересных разворотов в сторону проблематики морали, эстетики, много говорит о философской психонавтике, то есть про практики осознанных сновидений, медитаций. Он рассматривает все эти практики, которые возникли в разных культурах и имеют разную степень влияния, становясь более модными в последние десятилетия, как перепрограммирование физиологического компьютера, который нам подарила природа. И в этом смысле он очень большой сторонник всевозможных способов переосмысления границ собственного сознания, перепрограммирования и разработки новых когнитивных структур, потому что для него сознание — это программное обеспечение на биологическом компьютере. Идея о том, что у нас есть только модели, за пределами которых нет ничего, особо привлекательна, потому что Метцингер очень аккуратно трактует нейрофизиологические факты, сводит большое количество эмпирических наблюдений, при этом синтезирует своеобразную картину мира.
Книга французского исследователя Жан-Пьера Дюпюи о происхождении когнитивной науки. Итак, Метцингер утверждает, что мозг — это некое вычислительное устройство, биологический компьютер, в котором есть определенное программное обеспечение, интерфейс, с которым можно производить различные технологические манипуляции. Многие когнитивные психологи принимают данную метафору некритически, никак ее не переосмысляя. Дюпюи, будучи человеком широкого исследовательского профиля, решил посмотреть на вопрос исторически — откуда вообще появилась эта идея?
Интересность книги состоит в том, что автор сводит историю нейробиологии к кибернетике — таком отчасти технократическом направлении междисциплинарных исследований, которое возникло в 1940-е. Это направление предложило интегративную картину мира, в которой для любой системы находилось нетелеологическое описание. Дюпюи, анализируя различные концептуализации и проблематизации представителей кибернетики, и институциональные взаимосвязи между кибернетиками и нейрофизиологами, которые стали объяснять когнитивные механизмы через метафоры кибернетики, приходит к выводу: когнитивная наука — дочь кибернетики.
Эти родственные отношения и по сей день сохраняются, потому что, в сущности, автоматизация производства, искусственный интеллект, автоматизация принятия решений — это все продолжение энтузиазма, которым жил в 1940–1950-е стан американских кибернетиков. Они пытались объяснить при помощи понятий «система обратной связи», «управление», «организация» самые разнообразные феномены, вплоть до социальных, экономических процессов. По сей день эти тенденции наблюдаются в экономической кибернетике, медицинской кибернетике и так далее.
Собственно, Дюпюи пытается показать именно эту генетическую связь между кибернетикой и когнитивистикой, которая сама по себе не является идеологически нейтральной. Сам исследователь при этом не делает особого акцента на политизированности метафоры мозга как некой вычислительной системы.
Следующие две книги, которые я рекомендую, пытаются осмыслить социально-политические аспекты кибернетики и когнитивистики.
Первая — это сборник под редакцией нейрофизиолога Супарны Чаутхари и философа Яна Слаби; это первое высказывание группы исследователей, идентифицирующих себя как критических нейроученых.
В чем суть их программы? Эти авторы, многие из которых являются нейрофизиологами и когнитивными психологами, осознали внутреннюю ограниченность нейронаучного знания. Это связано с тем, что нейронаучные исследования, которые работают с понятиями «нейропластичности» или «обучения», часто применяются для идеологического обоснования усиления контроля и эксплуатации людей на их рабочих местах. Благодаря подобным исследованиям стало уместным говорить о том, что можно быть «более эффективным», потому что наш мозг физиологически настроен на то, чтобы постоянно переключаться. Дескать, именно поэтому я должен много и усердно работать, чтобы моя жизнь стала лучше. Эта группа авторов поняла, что уравнивание пластичности и эффективности — и нейронаучное знание в этом смысле — не является идеологически нейтральным, ведь оно часто используется скорее в ущерб людям, чем помогает им.
В этом смысле книга картирует поле критического взгляда на дискурс нейронауки, показывая, как можно осмыслять ее не как некий набор готовых фактов, инструментов, перед которыми можно только замолкать, восторгаясь тем, насколько круто наука объясняет работу мозга. Вместо этого авторы пытаются посмотреть на это как на некое идеологическое образование, которое очень сильно завязано на использовании технологий, туго связано с институциональными аспектами организации научной среды, ее политическим ангажементом и так далее.
Представители этой группы еще хороши тем, что пытаются реабилитировать классическую левую теорию, а именно новых левых 1960-х. Они без тени иронии цитируют Маркузе, Фромма, говоря о человеческом достоинстве, которому нет места в физиологических объяснениях. Сборник важен именно потому, что авторы пытаются вернуть в центр нейронауки (где царят исследование МРТ и использование препаратов) человека, т. е. существо социальное, экономическое, политическое, деятельное. Существо, которое нельзя свести к набору формальных параметров и интерпретировать как эпифеномен мозга.
Следующая книга продолжает тенденцию. Это тоже сборник, под редакцией медиа-философа и исследователя ИИ Маттео Пасквинелли. Группа авторов, в число которых входят психоаналитики, историки техники, историки науки, философы, критические теоретики пытаются посмотреть на спектр тем, сопряженных с когнитивной наукой, но не затрагивающих ее непосредственно. Касаясь вопросов ИИ, совершенствования интеллекта с помощью технологических устройств, понимания человека как системы и абстракции внутри системы большего масштаба, авторы прослеживают, как в этой проблематике просматривается след некой травмы в широком смысле — культурной, исторической, политической, и так далее. Иными словами, авторы на стыке разных дискурсивных практик пытаются собрать некий иной критический дискурс о нейронауке и сопряженных с ней мозга и компьютера.
Надо сказать, что интерес гуманитарных исследователей к идеям кибернетики, теории хаоса, — это большой тренд последних десятилетий, ведь эти концепты трансдисциплинарны и активно применяются в самых разных исследовательских полях. В нейронауке они тоже приобретают интересное освещение. Однако проблема состоит в том, что при использовании этих метафор в ИИ, машинном обучении, моделировании когнитивных процессов упускается их идеологическая подоплека.
Авторы сборника пытаются посмотреть на некритичность этого использования с другой точки зрения — с позиций политической эмансипации, с вопроса перехода в гипотетическое постчеловеческое состояние. В каком смысле нейронаука очерчивает границы человека? Остается ли вообще что-то значимое от человека для философии и теории культуры после когнитивной науки? Этот сборник представляет попытки ответа на этот вопрос.
Книга прицельно исследует дискурс о мозге. Иными словами, Малабу рассуждает не столько о нейронауке и мозге как объекте, сколько о дискурсивной формации вокруг мозга. Она пишет о том, как ученые, наука, и мы, люди, общество, понимаем «весь этот» нейроповорот, какие политические вызовы ставит перед нами переинтерпретация человека как некоего придатка к нейрофизиологическому субстрату.
Собственно, в книге она фокусируется на очень пафосной и политически ангажированной риторике, анализируя концепты, отсылающие ко взаимосвязи между нейронаукой и неолиберализмом. Эта взаимосвязь выражается в том, что креативный потенциал субъекта кладется на конвейер неолиберального самовоспроизводства: ты должен работать много и быть более эффективным, и поэтому должен постоянно перестраиваться.
Малабу анализирует концепт нейропластичности, который раскрывает способность мозга перестраиваться, с тем, чтобы показать, что рецепция дискурса нейропластичности в экономике, менеджменте, идеологии упускает из виду, что нейропластичность раскрывает аспект человеческой свободы. Поскольку мозг пластичен и может перестраиваться под различными воздействиями, я могу быть кем угодно, и мне не обязательно жертвовать эту возможность быть кем-то другим на службу капиталу.
В этом смысле философ пытается построить иной дискурс, в котором мозг — это система, которая может разорвать всякую форму, перестраивать и осмыслять себя в новом контексте. Здесь очевидна сильная политическая подоплека, и поэтому Малабу называет свою программу «нейробиологическим альтерглобализмом».